Короли Вероны - Дэвид Бликст

Кангранде знал, что даже с конфискованным продовольствием его армии долго не продержаться. Своему другу Пассерино Бонаццолси он сказал: «Нам нужны молниеносные выступления. Стоит помедлить, и вся кампания пойдет насмарку».

В союзники Кангранде взял правителя Мантуи, пообещав ему власть надо всеми захваченными городами. Поэтому правитель Мантуи проявлял активность. Через неделю после взятия Саббионетты он повел своих людей на Пиадену и захватил ее. А ведь Пиадена всего в пятнадцати милях от Кремоны, по той же дороге.

На очереди был Кальватоне. К этому времени объединенная армия Вероны и Мантуи с огромным количеством наемников прекрасно приспособилась к осадам. Однако стойкие кальватонезцы отчаянно сопротивлялись. Трижды Кангранде лично возглавлял атаку, и каждый раз, когда солдаты уже готовы были лезть на стены, кальватонезцы отбрасывали захватчиков.

Этим утром Кангранде отвел Пассерино в сторону.

— Вот мы и застопорились. Еще один такой день — и можно считать, что тут-то инерция и закончилась.

— Значит, начнем решительное наступление? — предположил Пассерино. — Разделим армию надвое и атакуем с двух сторон?

— Не хотелось бы устраивать бойню. Пожалуй, сделаю-ка я им предложение.

— Какое?

— Если сдадутся, не притронусь к их запасам. Да, знаю, знаю — солдаты хотят есть. Но именно поэтому кальватонезцы так отчаянно сопротивляются. Они не любят кремонцев, они не в восторге от Кавалькабо, и дело не в гордости, нет, — а в страхе. Мы их успокоим: дескать, ни волоска на вас не тронем, только впустите в город, а потом мы уйдем.

Пассерино решил, что план хорош.

— Кого пошлем?

— А кто у нас самый практичный? — усмехнулся Кангранде.

Волю Скалигера объявлял Нико да Лоццо. Стоя перед городскими воротами под флагом посла, падуанец-перебежчик огласил условия правителя Вероны.

— В обмен на вашу покорность достославный Кангранде делла Скала, Капитан Вероны и викарий Тревизской Марки, обещает сохранить жизнь каждому кальватонезцу, будь он молод или стар, будь он гвельф или гибеллин! Более того, Кангранде обещает, что провиант и вода, которые сейчас у вас имеются, у вас и останутся! Не будет ни экспроприации, ни мародерства! Все мужчины в Кальватоне останутся невредимыми, все женщины целомудренными, вся собственность нетронутой.

С крепостной стены свесился представитель города.

— Нам нужны гарантии! Чтобы никаких репрессалий!

— Не будет репрессалий, не бойтесь! Слово Скалигера! А он, как вам известно, человек чести. Он еще никогда не нарушал клятвы! И запомните: если Кальватоне не примет великодушного предложения Скалигера, Скалигер клянется стереть его с лица земли. Ни одна живая душа не узнает, что был когда-то такой город. Земля пропитается вашими слезами, на ней даже трава не будет расти.

— Он проиграет войну с Кремоной! — возразил со стены представитель. — Мы не заслуживаем такой страшной мести!

— На карту поставлена честь Скалигера! Он не потерпит неповиновения. Если вы не примете его великодушного предложения, честь его впервые в жизни будет запятнана! Скалигер не сможет ни есть, ни спать, покуда не сотрет это пятно! Граждане Кальватоне, зачем вам вызывать гнев Скалигера? Не испытывайте его терпения — ведь он всего лишь хочет обосноваться в вашем городе до тех пор, пока не разобьет Кремону! Что вам до Кремоны? Разве Кавалькабо ваш союзник? Разве он не тиран, который душит вас поборами и не желает заступаться за вас? Где ваш здравый смысл? Хотите ненавидеть Борзого Пса — пожалуйста, но не вызывайте его гнева! Потому что, смею вас уверить, у этого пса есть и клыки, и желание эти клыки в кого-нибудь вонзить!

Представитель скрылся. Нико с улыбкой оглянулся на своего пажа.

— Ну как? Не очень резко получилось? Я не проболтался? Если они откажутся, Скалигер, пожалуй, отступит. Он никогда не убивает мирных жителей, благослови, Боже, его чувствительное сердце. Дай-ка мне вино.

Джакопо Алагьери взял флаг в другую руку и протянул Пассерино фляжку. Данте упросил Кангранде позволить младшему сыну участвовать в походе. «Сделайте из него настоящего мужчину, — говорил поэт, — как из моего Пьетро».

— Пьетро и до моего вмешательства был настоящим мужчиной, — отвечал Кангранде. — Впрочем, как вам будет угодно.

Джакопо определили в пажи к Нико. Джакопо знал, что его синьор пока от него не в восторге. А все потому, что Поко не видел смысла в полировке меча — ведь не пройдет и часа, как меч опять потускнеет; или в смазывании маслом доспехов, которые в данный конкретный день вообще не понадобятся. Брату его не пришлось ходить в пажах, о нет. Сумасшедшая скачка в Виченцу — и пожалуйста, Пьетро стал рыцарем. Поко жаждал подобного случая, момента, когда он мог бы показать себя во всей красе. Возможно, такой момент настанет сегодня. Вот почему Поко, вместе со своим господином подъезжая к воротам осажденного города, вел себя безукоризненно.

— Смотрите, синьор! — указал он поверх плеча Нико. — Они открывают ворота!

— Еще бы им не открывать. Они же не дураки. — Нико вернул фляжку своему пажу, глаза которого чуть не выскакивали от невыразимой преданности, и не смог сдержать смех. — Успокойся — ты все сделал правильно. Если к полудню мой конь будет как следует вычищен, а мой шлем будет сиять как зеркало, я возьму тебя с собой в шатер Скалигера на неизбежный праздничный обед. А теперь соберись — ты должен казаться важным и суровым. Эти сукины дети поступили умно, однако некоторые из них все же чувствуют себя трусами. — Нико ухмыльнулся. — Вот умники вроде меня никогда себя в трусости не обвинят. Это удел людей, лишенных воображения. Так-то.

Поко поскакал вперед, чтобы представить Скалигеру старейшин Кальватоне, затем проехался по городу — выезд был заявлен как осмотр Скалигером башен и стен, но на самом деле имел целью показать Скалигера кальватонезцам во всей красе. Через час все вернулись в лагерь. В Кальватоне осталось только несколько германских наемников — они должны были выбрать дома для постоя.

В палатке у Нико да Лоццо Поко чистил, тер, полировал все, что попадалось под руку. Случайно он уничтожил тончайшую гравировку на наголеннике — взял не ту металлическую щетку, — но наголенник был уже предусмотрительно спрятан на самое дно сундука. Нико, вошедший в палатку переодеться к обеду, скроил именно такую физиономию, какую Поко ожидал увидеть в качестве награды за труды.

— Славно поработал. Пойди умойся да смени рубашку.

Вскоре Поко уже стоял позади своего господина в шатре Кангранде и наблюдал, как рассаживаются сам Кангранде и четверо его военачальников. Кастельбарко уселся напротив Нико, Баилардино да Ногарола подле него. Кангранде занял место во главе стола, Пассерино Бонаццолси — в дальнем конце.