Христианские древности: Введение в сравнительное изучение - Леонид Беляев

1850-90-егг. — это эпоха распространения церковно-археологических исследований «вширь», в ходе чего вырабатывается, совместно с реставрацией, их методика, создается фундамент для истории русской архитектуры и церкви. Обращение исследователей прежде всего к руинам архитектурных памятников объяснимо. Церкви древней Руси изначально теснее связаны с историей, топографией и хронологией страны, чем другие древности. Их легче «заставить говорить»: храмы часто упомянуты в летописях, связаны с именами конкретных личностей, событиями. Наконец, здесь можно найти надписи и произведения искусства.

Самым «романтическим» слоем русской церковно-архитектурной археологии оставалась, конечно, археология домонгольская. Вопрос о «древнем виде» памятников домонгольского времени выдвигали в качестве основного на III Археологическом съезде (1874) в Киеве, где к нему обращались В. А. Прохоров и Л.B. Даль. Наиболее значительных результатов в их исследовании достиг в 1860-70-хгг. Петр Александрович Лашкарев (1833–1899), профессор Киевского университета и Духовной академии, член ее церковно-археологического общества. Он вел раскопки храма на Вознесенском спуске в Киеве, маленькой церкви в Переяс-лаве-Южном, наблюдал раскрытие многих памятников — но не собственно полевые исследования были главным в его трудах. Лашкареву принадлежит в России честь четкой формулировки одной из основных проблем метода церковно-археологического исследования — проблемы архитектурной стратиграфии. Иными словами, он задался простым вопросом: по каким критериям отличать древние части от поздних?

Еще Болховитинов знал, что для древнейшего периода характерна кладка из квадратного плоского кирпича (плинфы) и камня на розоватом растворе с кирпичной крошкой (цемянкой). Углубившись в изучение строительной техники на основе археологии, применяя ныне признанный всеми школами метод анализа особенностей кладки стен и сводов, Лашкарев скоро установил и признаки, свойственные основным периодам развития зданий от XI до XVIII в. и длительность этих периодов; научился отличать части домонгольские от поздних пристроек. Он сумел воссоздать типичную композицию плана X–XII вв., установил распределение нагрузок в частях здания и выдвинул гипотезу об изначальном посводовом покрытии. В результате Лашкарев доказал принадлежность ряда памятников к древнейшему периоду и начал заполнять страницу, зиявшую белым пятном в археологии Руси.22

Огромное значение для развития церковной археологии древней Руси имела деятельность тех зодчих-реставраторов, которые стремились начать реконструкцию с историко-археологического исследования подлинного здания. Такая группа архитекторов возникла еще в середине века. Первым из них следует назвать Федора (Фридриха) Федоровича Рихтера († 1868), с 1841 г. работавшего в Москве в Комиссии от строений. Он исследовал и реставрировал памятники Кремля (в том числе ц. Спаса на Бору, Благовещенский собор), здание Синодальной типографии, палаты Романовых в Москве и в костромском Ипатьевском монастыре. Особую ценность представляют его прекрасные обмеры, часть которых издана в серии увражей и превратилась в важный источник по истории церковной архитектуры (Памятники, 1851–1856; Памяти Ф. Ф. Рихтера, 1906). Николай Андреевич Артлебен (1827–1882) активно изучал храмы Владимирской земли уже с 1850-х гг., причем как епархиальный архитектор имел к тому редкую возможность. Его интересовали прежде всего материалы для реконструкции; настоящие археологические раскопки он провел лишь однажды — но зато у какого памятника! Им было обнаружено основание юго-западной башни церкви Покрова на Нерли. Доклад, в котором подведены итоги всей его работы, стал одним из основных на I Археологическом съезде. Это была первая и довольно полная сводка материалов, в которую включены данные обмеров, наблюдений за перестройками, ремонтов и земляных работ (Артлебен, Тихонравов, 1880).

Работал на архитектурных памятниках Северо-Востока и граф А. С. Уваров, проявивший, как всегда, качества увлеченного исследователя, но «слишком решительного» археолога (правда, при этом им была впервые сформулирована идея совместной работы и взаимной помощи археолога и архитектора). В этой деятельности важнее не практические результаты, а стремление организовать и централизовать научные усилия, широта взгляда, стремление изучать памятники всех городов сразу, перешагнув «естественные границы» краеведения.23

В сравнительно небольших, в общем провинциальных для середины

XIX в. старых русских городах руины древних храмов были особенно заметны. С 1860-х гг. к ним наконец обращаются и в Смоленске, где в 1864 г. выходит капитальное описание всех сохранившихся церквей (старых и новых) и известных к тому времени руин (Трофимовский, 1864). В 1867-68 гг. проводят первые большие церковно^археологи-ческие раскопки руин «на Протоке», оказавшиеся остатками большого монастырского кафедрального собора.24 В 80-90-егг. самым активным исследователем Смоленска становится С. П. Писарев (1846–1904), создатель местного историко-археологического музея, энтузиаст-историк, собиравший все возможные сведения о древних зданиях, наблюдавший и фиксировавший случайные открытия (им было открыто не менее 12 исчезнувших древних построек).2

Местные исследователи открывали новые храмы не только в городах, но и на давно заброшенных поселениях. Ведя работы в Рязанской земле, секретарь архивной комиссии А. В. Селиванов полностью раскрыл фундаменты храмов в Новом Ольгове городке и Старой Рязани («Спасский»), Его обмеры, сначала вызвавшие скептическое отношение, оказались соответствующими истине. Раскопав горн для обжига кирпича, он одним из первых заинтересовался производством материалов для строительства церквей (Селиванов, 1888; Он же, 1891). На землях Галицкого княжества, в XIX в. входивших в состав Австро-Венгрии, интерес к «православным» памятникам местной властью не поощрялся, зато он был знаменем в борьбе за национальную независимость славянского населения империи. Активнейшим исследователем здесь в 1880-х гг. стал Лев Лаврецкий, священник села Крылос, открывший 6 каменных храмов за три года. Хотя он очень плохо их зафиксировал, но зато смог доказать, что это и есть остатки древнего Галича (Пастернак, 1944; Pelenski, 1914; Szaraniewicz, 1883; Иоаннисян, 1994).

Исследователи постепенно все больше осознавали прелесть натурных, археологических материалов. Открывались остатки разрушенных еще в древности и нетронутых перестройками храмов; накапливались сведения об их изначальной планировке; появлялась надежная информация о строительных приемах. Комплексы в целом (включая находки, архитектурные детали, живопись) оставляли все меньше сомнений в периодизации и датировке, реальные черты зодчества разных периодов выступали все яснее — и появлялась возможность «обратного переноса» этих знаний на уцелевшие, но искаженные и потому «замутненные» памятники. Огромна польза этих работ — ведь масса зданий, доступных в

XIX в., впоследствии погибла. Поэтому нетерпим часто усваиваемый снисходительно-критический тон по отношению к работам краеведов и энтузиастов-любителей XIX в. Именно они заложили фундамент, на который опирались их непосредственные преемники, затем специалисты

XX в., а сейчас и мы продолжаем опираться.

Уже в последние два десятилетия XIX в. объем археологических исследований средневекового церковного зодчества вырос настолько, что перечисление лишь самых заметных открытий составит длинный список. В это время идут сложные и взаимосвязанные процессы натурного изучения, теоретического осмысления, практической реставрации и создания общей истории древнерусской церковной архитектуры. Изучать их удобнее, прослеживая деятельность ведущих исследователей, применявшиеся ими методы и сформированные ими точки зрения.

В 80-90-х гг. одной из центральных фигур в «практической» церковной археологии стал Владимир Васильевич Суслов (1857–1920).26 Основоположник аналитического метода в реставрации, он создал целую школу выдающихся исследователей и историков архитектуры, среди которых такие имена, как Красовский, Новицкий и Милеев. Его чисто архитектурные исследования широко и заслуженно известны, но как археолог в буквальном смысле слова, проведший массу вскрытий культурных слоев древних зданий, он был явно недостаточно внимателен. Слой для архитектора — все еще только лишняя земля, к удалению которой сводится задача исследователя. Познакомимся с несколькими примерами.

С 1884-85 гг., сразу по окончании Академии художеств, Суслов руководил раскопками в Старой Ладоге, где раскрыл руины двух храмов

XII в. и часть стен церкви Георгия. Цели работы были художественные и технические: изучались фрески, своды, строение скрытых наслоениями частей (престолов, внешних отмосток, полов разных периодов и др.) При этом фиксировались лишь самые общие сведения, из находок упомянуты только архитектурные, стратиграфия вообще не привлекла внимания (слой внутри описан самым общим образом, окружающий грунт вообще не вскрывался).