Седьмой круг ада - Игорь Болгарин

– Баркас моторный был?

– Моторный.

– Вот тебе и все загадки!.. – успокоился Емельянов.

– Я – чекист, переправился из Севастополя, – четко произнес Кольцов. Шагнув к ящику «Эрликона», торопливо добавил: – Потом я вам все подробно объясню! А сейчас мне надо передать срочные сведения командованию!

– Стоять! – гневно приказал Емельянов.

Федоренко, поняв этот окрик по-своему, стал рядом с Кольцовым, громко стукнул прикладом об пол.

– Какие есть при тебе документы? – спросил Емельянов.

Кольцов поспешно достал промокшие бумаги.

– С этими документами шел по Крыму. В них, как вы понимаете, не говорится, что я чекист. Но это действительно так.

Емельянов повертел в руках документы. Поднял глаза, стал всматриваться в Кольцова.

– Тут вот сказано, что ты землемер?

– Да никакой я не землемер! Липа все это!

– А сам ты? Тоже, может, липа?.. Слушай, что-то личность твоя знакома, а?

Павел Кольцов знал цену каждой минуте потерянного времени.

– Если не даете мне позвонить, звоните сами! – зло сказал, почти выкрикнул он. – Доложите обо мне командованию! Белые с часу на час высадят здесь десант! Звоните в штаб! И немедленно!

Смущенный его напором, Емельянов растерялся. И все же медлил. Хотя даже сам себе не смог бы объяснить причину этой медлительности. Что-то во всем этом было не так. Человек, высадившийся здесь, возле Кирилловского поста, казался ему знакомым. Может, встречались где-то?

– Под трибунал пойдешь! – с холодной яростью бросил Кольцов. – Немедленно соединяй меня с командованием!

– Торопишься, значит? – недобро усмехнулся Емельянов. – Ну-ну! Легче тебе от этого не станет… – Он подошел к телефону, энергично покрутил ручку. Сняв трубку, долго и старательно дул в нее. – Нет связи, – удивился Емельянов. – Такого еще не случалось… Да я ж только что со штабом говорил!

Комиссар полка Купайтис выехал на Кирилловский пост еще засветло, рассчитывая пробыть там несколько часов и к обеду успеть обратно в полк. Ординарец, ехавший чуть впереди, вдруг остановил коня, тревожно вскрикнул:

– Товарищ комиссар!.. – и показал на протянувшийся вдоль дороги телефонный провод.

Купайтис проследил за проводом взглядом и увидел, что впереди он обрывается, вернее, аккуратно обрезан – с подпорки свисали только его концы.

Они еще пытались понять, что произошло, как ударил винтовочный залп. Ординарец был убит вместе с лошадью. Комиссар выхватил наган и наугад выстрелил в заросли. Ответный залп опрокинул его на лошадиный круп. Лошадь рванулась в сторону, тяжело проволокла запутавшегося в стременах комиссара, остановилась – к ней осторожно, чтоб не вспугнуть, приближались офицеры…

План внезапного нападения на пост был сорван. В Кирилловке пока было тихо. Но Дудицкий не сомневался, что через минуту-другую в селе будет поднята тревога, и поэтому решил овладеть Кирилловкой с ходу.

– В цепь! – скомандовал он. – За мной!

«Охотники» вынырнули из зарослей маслины и скорым шагом, почти не пригибаясь, двинулись к селу…

Для Емельянова это был, как чудилось ему, миг прозрения. В комнате было уже по-утреннему ясно и светло.

Еще не сообразив толком, что за выстрелы прозвучали только что, Емельянов сразу, в одно мгновение, вспомнил подвал, в котором держал пленных бандит Ангел, и вспомнил этого вот белогвардейца. Он был среди других офицеров! И фамилия его… Не то Карпуха, не то Кольцов. Нет, Карпуху он, Емельянов, перевязывал там, в подвале, а потом, когда они бежали из плена, Карпуха погиб. Значит, это – Кольцов. Да-да! Капитан Кольцов!

И тотчас все стало на место в голове Емельянова: выходит, в баркасе, который ночью подходил к Кирилловке, он, этот белогвардейский капитан, был не один! Просто его послали отвлечь внимание. И он сумел сделать это, морочил тут голову…

Все эти мысли пронеслись в сознании Емельянова в одно короткое мгновение. Потому что в следующее он уже схватил Кольцова за отвороты брезентовой куртки, потянул на себя и со всей ненавистью закричал в лицо ему:

– Чекист, говоришь? А ну, погляди на меня! Внимательно погляди! Не узнаешь? Вместе у Ангела в погребе сидели! Только тогда ты белее белого был, падла белогвардейская! А теперь в красного перекрасился? Кольцов твоя фамилия!

– Емельянов? Фельдшер! – Теперь и Кольцов узнал его.

– Воспоминаниями потом займемся, когда я тебя, гада, расстреливать буду! – Емельянов отшвырнул от себя Кольцова, метнулся к двери, ударом ноги распахнул ее: – В ружье!

По дому, по двору, по улице эхом откликнулось:

– В ружье!.. В ружье!..

Кольцов, понимая, что его участь решат сейчас же, очень быстро и ординарно, запаленно выдохнул:

– Емельянов, не глупи! Меня можешь и расстрелять! Но сам прорывайся из Кирилловки! Предупреди наших, что…

Но Емельянову некогда было уже ни слушать, ни разбираться.

– В подвал золотопогонника! – загремел он. – И запомни, Кольцов, не сможем отбиться, последняя пуля – твоя!

Федоренко вместе с красноармейцами скрутили Кольцова и вытащили во двор. Отворив тяжелую дубовую дверь, втолкнули его в душную, пахнущую прелью тьму подвала.

На улице красноармейцы занимали оборону. Когда «охотники» достигли первых домов, из-за темных плетней им навстречу хлестнули очереди пулемета, ударили винтовочные выстрелы. Над белогвардейской цепью засвистели пули.

Дудицкий решил не рисковать людьми и скомандовал залечь. Красноармейский пулемет, полоснув степь еще двумя очередями, тоже замолчал.

Оглядевшись вокруг, Дудицкий понял, что с ходу пост захватить не удастся, и приказал «охотникам» рассредоточиться, обходить село с флангов. Главное теперь – не дать ни одному человеку выскользнуть из села: блокировать его и ждать. Ждать, пока подоспеет десант…

А запертый в подвале Кольцов, слыша стрельбу, в бессилии метался из угла в угол, спотыкался о какие-то старые, склизкие бочонки и прогнившие ящики. Проверил на ощупь стены – они оказались предательски прочными. Попробовал высадить дверь, но она крепко держалась на петлях и запоре. Изменить что-либо он был не в силах. Даже ценой собственной жизни.

Он кричал сквозь дверь, что Емельянов должен не принимать бой, а пробиваться через цепи атакующих белогвардейцев и мчаться с вестью о десанте к своим. И понимал все отчетливее: если даже его и услышат, то не поверят.

…Густой туман, надвинувшийся с моря, спеленал Кирилловку. В молочной трясине утонули деревья и хаты, море и берег. Емельянов, каждое мгновение ожидавший повторения атаки, теребил ручку телефонного аппарата, хрипел в трубку сорванным голосом.

Вбежал Федоренко, сказал, что задержанный бушует, требует начальника поста и называет его предателем.