Магия в стиле экстрим - Ирина Веретенникова

С момента его пробуждения, которое контролировалось от начала и до конца, меня немного пугали мысли любимого мужчины. А теперь я слушала его глухую тоску, она мне тоже нужна, как и бесконечная любовь. Единственное что не нужно сейчас, так это жалость и вина. Пожалуйста, милый, ты делаешь мне только больнее, когда изводишь себя. Человек ощущал отголоски моей боли и метался в тесном коридоре, потому что знал, что всё муки ради него. Он звал меня — единственную родную кровинку во всем мире и шрамы на груди потеплели. Безумно приятное ощущение родного тепла, когда долгое время не чувствуется больше ничего, кроме боли и холода.

— Только позволь увидеть, хоть на мгновение, — шепчет Аморан, уткнувшись разгорячённым лбом в дверь спальни. Ладони сжаты в кулаки, но он просит, а не требует.

— Хорошо, — наконец, сдалась я и чуть расслабила щиты, — но только ты один.

Двери распахиваются на миг и с грохотом захлопываются за спиной у человека. Аморан в несколько больших шагов преодолевает расстояние между нами и замирает у постели. В его расширенных зрачках живёт нестерпимая боль, не телесная, нет. Боль души терзает любимого мужчину.

— Почему ты не исцеляешься?

— Не могу, — хрипло отвечаю я. Разговаривать становится так больно, что приходится переходить на мысленный диалог.

— Но ведь эта тварь сжирает тебя заживо! Ты погибнешь!

— Нет, по крайней мере, не сейчас. Ей тоже что-то нужно от меня и савия не выпьет донора досуха, пока не получит то, что необходимо.

— Что может хотеть трава?

— Знаешь, мне кажется, в ней просыпается некое подобие разума.

— Ну, почему это происходит с нами? За что нам отмеряно такие муки? — шепчет человек, а я смотрю на него в удивлении.

Мыслями о преднамеренности событий мне ни с кем делиться не хотелось. Неужели человек начал тоже об этом задумываться? Или это крик отчаяния и бессилия? Аморан опустился на колени рядом с ложем и протянул ко мне руку.

— Нет! Не смей! — пыталась остановить человека и отчётливо понимала, что не успеваю.

Контакт с савией очень болезненный даже магу, а для человека невыносимый. Чем обернётся простое и естественное желание мужчины коснуться любимой женщины? Сейчас невозможно прикоснуться ко мне и не затронуть савию. Ладонь Аморана неумолимо приближалась. Я дёрнулась в путах, пытаясь отодвинуться, и закричала от острой боли. Пальцы человека зацепили шевелящиеся ростки савии. На долю секунды наши глаза встретились. А потом его откинуло далеко назад, словно от разряда оглушающей силы. Человек забился в конвульсиях, на губах выступила пена. Я звала на помощь, срывая голос, убирая щиты. Звала отца, Аиреля, Аяну, кричала мысленно и вслух. Видела судороги Аморана и ничем не могла помочь, даже пошевелиться. Со всех сторон обступила липкая паника, страх затруднил дыхание, сознание помутилось.

В комнату ворвались маги и не сразу поняли, в чём дело. Сначала Хегельг и Аирель опешили от возникшей перед ними картины. Никто ещё не видел меня, опутанной савией. Я знала что делала, когда запретила им присутствовать при моём контакте с травой. Это зрелище не для слабонервных и уж точно не для глаз родных и близких. Некромант кинулся ко мне, но отец схватил его за плечи и вовремя остановил. Хегельг осторожно, но твёрдо проник в охваченное паникой сознание дочери, и ухватил картинки из памяти о произошедшем.

— Человек! — резко крикнул отец.

Этого оказалось достаточным, чтобы оба мага поняли друг друга. Они кинулись к Аморану и прижали его к полу, пытаясь унять конвульсии. Через несколько минут человек затих, но так и не пришёл в себя. С посиневших губ стекала розовая пена, глаза закатились. Я едва улавливала дыхание, сердце хоть и неровно, но билось. Почему маги медлят и не исцеляют Аморана? В комнату ворвалась взъерошенная Аяна, на ходу меняя облик на человеческий. Хегельг и Аирель не поднимали глаз, пока превращение не завершилось. Оборотень быстро осмотрела сначала меня, а потом склонилась над человеком. Она положила ладони на его лоб и закрыла глаза. Несмотря на дикую боль в горле, я смогла спросить.

— Что с ним? Почему вы не исцеляете!? — в голосе скрипели истерические нотки, ни о каком контроле и речи не шло. Страх за Аморана лишал рассудка.

— Мы ничем не можем ему помочь, — ответила Аяна, убирая руки от лица мужчины.

Она пожала плечами и цинично вытерла ладони о рубашку Аморана. От этого жеста в голове взорвался обжигающий гнев.

— Это не правда! Я не верю! Каждый из вас жаждет его смерти! Я знаю, вижу это в ваших глазах!

— Паулина, — попробовал переубедить отец, но меня уносило по волнам истерики дальше от реальности.

— Вы хотите позволить ему умереть! Не смейте! Возненавижу, не прощу никогда! — хрипела я, дрожа на своём ложе, и причиняла себе ещё больше страданий.

— Прекрати! — прикрикнула Аяна, подбегая ко мне, но я почти не слышала слов и падала в новый виток истерики.

— Ненавижу! Не прощу!

— Успокойся!

Звонкая пощёчина обожгла правую щёку, а потом ещё одна. У подруги тяжёлая рука, моя голова дёрнулась так, что оборвались ростки савии, пронизывающие лицо. Я надрывно и тонко закричала. Боль вытеснила другие чувства и мысли. На некоторое время голова погрузилась в ядовитую кислоту мучений. Они перевесили пережитые страдания, любые доводы, принципы и терпение — всё, на чем я ещё держалась. Не осталось ничего, только бесконечность боли, от которой человек сразу бы умер, а я до сих пор барахталась в медленном водовороте.

— Быть может лучше умереть, навсегда утонуть в забвении, ничего не чувствовать! Это слишком для меня! Бог мой, помоги, забери к себе! Прошу!

Молитва пронзала невероятное расстояние, она молнией ворвалась в Эбилл, расколола небо сжигающим смертные глаза сполохом. Тут же из непредставимой дали меня пронзил взгляд бога.

— Ты действительно этого хочешь, Паулина?

На родном, знакомом во всех деталях лице Аморана читалось сомнение, и даже разочарование. Сквозь прорези человеческих глаз смотрела высшая сущность, смотрела испытующе, выворачивая душу наизнанку.

— Да! Нет! Я не знаю, готова ли прийти к тебе…

То ли от божественного вмешательства, то ли по другой причине, но невыносимая боль чуть утихла, мысли немного прояснились. И пришло осознание ошибки, которую я чуть не совершила.

— Прости за трусость, мой бог. Я пожелала смерти в минуту душевной слабости и замутнённого сознания. Ещё не сейчас, я приду не сейчас.

— Милая, — от знакомой интонации запела душа, и, наконец, я увидела любимые зелёные глаза и грустную улыбку Аморана, — помни, что можешь не только позвать, но и прийти ко мне в любой момент. Возвращайся, девочка моя, возвращайся.