Повесть и житие Данилы Терентьевича Зайцева - Данила Зайцев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ну, Андриян, молись Богу и больше постись.
– Да, я на всё пошёл.
Андриян мне снова помог весь огород подсадить.
До Андрияна я съездил к маме. Евдокея позвонила Степану:
– У нас дорогой гость.
– А хто?
– Да с России брат Данила. Приезжай!
Через полчаса приехали Степан с Александрой. Но я удивился, как оне изменились: все завсяко-просто, ласковы. Думаю, что случилось? Неужели поняли, что я невинный? Ну, слава Богу, правда постепенно стала выходить наверх. Тут Евдокея смеётся, приносит газеты российские, сняты с Интернета, и показывает мене́. Одна статья про меня, а другая про тестя. Про меня всяка чепуха: что нам в заповеднике повезло и как будьто я повешал РФ флаг и горжусь. Значит, не дал интервью – так надо врать. А про тестя – их там тоже обманули, но на самом деле мы не знаем, как оне там. А Василий с семьёй приехал в Уругвай, оставил семью в Уругвае, а сам уехал в Австралию.
Тут и подъехала сестра Степанида, приглашает на свадьбу через две недели, женит Федота, девушка с Бразилии, берёт у порядошной семье. Но что, я пообещался: как ни говори, племянник. И уехал в Сиполети.
17
Был я в поме́шке: брал коя-что с базару. Андриян приехал, помог подсадить, и собрался к Степану. Я стал просить его:
– Исправь меня.
Он мне ответил:
– Приезжай туда, там исправлю.
Он уехал вперёд, а я через день в субботу. Поехали молиться. Отмолились, Андриян говорит мене:
– Иди попросись у Кондрата, чтобы тебя исправил. – Тимофей[430] был в Боливии.
Я ему говорю:
– Андриян, я же чётко тебе говорил: я в Южну Америку поеду, но толькя своим собором. А ты куда меня снова посылаешь?
Андриян спылил:
– И что бы ето значило?
– Андриян, ты что, не понял етих людей?
– Ну и что, попросись.
– Ну пойдём, чичас увидишь результат.
Приходим к Кондрату, я стал Кондрата спрашивать:
– У нас свой собор, и меня должен исправить Андриян. Но ради чести, мы у вас в гостях, то как вы на ето думаете?
Он мне на ето ответил:
– А ты принятой собором?
– Да, когда я уезжал в Россию, я был принятой, – и Андриян подтвердил.
– Но ты не нашего собору, ты должен попроситься в собор.
– Нет, Кондрат, у нас свой собор, и у меня помешка небольшая, чтобы я в собор просился.
– Но без собору я ничего не могу сделать.
– Ну и хорошо, спаси Христос тебе за ето.
Я ушёл с нервами. Подхожу к Андрияну и говорю:
– Я же тебе говорил, ета закваска надолго, вот почему я тебе сказал ишо в России: толькя своим собором поеду суда.
Андриян ничего не сказал и уехал со своим тестям к нему ночевать. Мы уехали к Степану, я говорю:
– Братуха, где оне такой закон выдрали: кого хочу – принимаю?
– Ой, Данила, не могу терпеть, нет никакой справедливости. Как сдурели, пьют не на милость, и каждый раз в дрезину пьяны. Тимофей ведёт такой порядок: всех приглашает, угошшает и поит, я поетому не езжу к нему в гости, вижу, всегда пья́ны. Но лицемерство очень большоя, Тимофей понимает так: ежлив с нём, значит, за него, а нет – значит, враг. Как я не езжу к ним в гости – стал враг, и везде притесняют, и всё им не так. Данила, что будет дальше, сам не знаю, но добра не жди.
– Но, братуха, до каких пор оне будут кровь с меня пить? Мы хоть и вернёмся суда, но етого я больше не допушу. Сам должен понять: каждый человек пред Богом ответ отдаст, и друг за друга ответ не отдаётся, но каждый за себя. И вижу, что всё рушится и некому ето остановить. Я всегда свою семью берёг и буду берегчи, один Илюшка ушёл в чужи люди, и в чё он превратился? А ты, братуха, хороше́нь подумай: у нас дети, внучаты и будут правнучаты, за них надо думать, и их надо готовить к доброй и честной жизни. Я пока в России не побывал, не знал, хто мы на самом деле, но чичас чётко понял. Мы – ето изюминка в мире, и её надо берегчи очень строго, благодарить надо наших дедов и стараться сохранить нашу святую культуру. Но для етого надо создать для молодёжи честную программу, чтобы оне ей гордились и радовались, берегли и дорожили, и самим участвовать и поддарживать. Всё доложно быть продумано, умно, честно и трезво, на все вкусы, от малого до большого, и на всё доложны быть премии и почёт. А про этих развратников не надо и думать, ето уже не вернёшь. Гниль началась десятки лет, и нихто и не думает одуматься, а шшитают, что у них правильный поступок, и ничем ты их не убедишь. А вот когда создашь нову деревню, с порядошными законами и привилегиями, сам увидишь, как молодёжь с разных деревень и даже стран потянутся к нам. Конечно, для етого надо економическоя средство, но знай: для доброй идеи и до́бры бизнесмены найдутся. А земли мы здесь добьёмся, я в етим уверен, добьюсь.
– Данила, а где у нас народ?
– Чудак ты, братуха. У тебя сколь сыновей?
– У меня сколь у Степаниде.
– А зятевья?
– Нет ни у кого земли и шансов.
– А будет шанс – да разве они не возмутся с радостью за ето дело? У меня Алексей, Андриян, зять Георгий, Софоний, Никит толькя про ето судят, но для етого мне надо было позаботиться всё внушить и разъяснить. Братуха, нас с детями уже двадцать семей будет, окро́мя зятевьей. А всё хороше́нь организуй и дай всем равный шанс – сколь молодёжи наберётся!
Александра вмешалась в наш разговор и говорит:
– Правильно Данила судит, я люблю, как он рассуждает, а тебе ничего не нужно. Вон наши ребяты приходют перед утром и пья́ны, а ты как выключенной, толькя знаешь одне свои таблетки глотаешь от нервов, дети и то обижаются.
– Александра, послушай и не вини его, он у тебя по гостям не ездит и не пьянствует, а нервы у него – надо понять: в соборе нет никакого порядку, да и дети большие стали, каждый мерит на свой аршин.
Степан чуть не со слезами сознался:
– Да уже сердце не выносит, всё валится, в соборе душок шарыповской возрождается, одно самолюбство да гордость. Какой он наставник? Четыре-пять месяцав здесь диктует, а семь-восемь месяцав в Боливии со своими бизнесами, бисерки собирает[431], никого не слушает, а ведёт как хочет, поетому нет никаких порядков.
– Ну вот, братуха, тем паче надо задуматься о будущим.
– Дети не слушаются, фабрика тоже жмёт, не знаю, вылезу из долгов или нет. Така́ система сделана, что все продукто́ры сидят в долгу и многи уже обанкротились.
– Братуха, я вам всё верю, но знай: пока будешь зависим от етих фабрикантов, так и будешь жить, лучше не будет, а толькя хуже. Надо создавать свой семейный кооператив и производить свой продукт. Сам пойми, у тебя принимают килограмм помидор по семь копеек доллара, но на базаре четыреста граммов – полтора доллара, и всё так. Я вижу, чичас производить всё выгодно: и спрос большой, и цены высо́ки. Вот на днях был в ИНТА – Институто насионал де текнология агропекуария, с разными агрономами, и вёл разные переговоры, чем выгоднея заняться. То выбор очень большой, предлоги разны и выгодны: ро́стить виноград для вина, черешни для Англии, теплицы для разных овощей, скот, свиньи, птицы, рыбу, моллюски, орехи, убеждают вырашивать екологичный продукт и даже помогут сопутствовать[432], как и что нужно. Екологичный продукт востребованный во всем мире, и здесь его никуды не хватает, а через них можно получить международной сертификат, а ето для нас не новости, наша жизнь вообче екологична, и нихто ето не знает. У нас клад, спрятанный от миру, а мы плачем от фабрикантов и производим им продукты с химикатами, а сами против них. Да, братуха, сам должен понять: вы живёте в Патагонии, а она страна в стране, и называется «маде ин Патагония», тут на експор хоть что. Сами знаете, откуда експортируют наилучшия фрукты, – ето Патагония. Скажите, вы пробовали вкуснея фруктов, как патагонския?
– Да, ты прав. Вон в США, в Канаде каки́ фрукты красивыя, но вкусу нету.
– Дак вот, я жил в Чили, в Боливии, в Бразилии, в Уругваю, был и в США, в России, но такого, как в Патагонии, не видел, етот климат и земля наилучшие в мире, и всё вырастишь, сам знаешь.
– Да, Патагония – ето действительно рай земной.
– Ну и вот, сам ето знаешь.
– Ну а как добиться чего-нибудь?
– Братуха, я уезжаю в консэ апреля, но за ето время увидишь, сколь я добьюсь здесь ресурсов.
– Ну, давай бейся, ежлив добьёшься земли.
– А почему не начать? Ну вот, молитесь Богу, а остально всё будет.
Степан живёт на шарыповской земле и тоже переживает: а вдруг выгонют? Куда пойти, опять по арендам?
– И знаешь что, Данила? Антон Шарыпов здесь.
– Ну и что он здесь творит?
– Да потерянный, да и всё.
– А что, продолжает наркоманничать?
– Да ишо и как, совсем сдурел.
Вот и Антон заходит, уже ночью, но в очкях, рассудок потерянный, мелет чё попало, его стало уже дёргать. Вот как всё изменилось, ето уже не Антон, а како́-то чучело, даже не верится: где красота, и гордость, и весь здравый рассудок? Увидел меня – стал задавать разны вопросы, но что отвечать – ето всё бесполезно. Я обошёлся с нём вежливо, но Степан хладно. Он долго не посидел и ушёл, но спрашивал у Степана выпить, Степан ответил:
