Неженка - Сьюзен Филлипс

Франческа начала было объяснять, но тут ее как громом поразила мысль, что она понимает Далли куда лучше, чем Холли Грейс.

Эта идея была для Франчески столь ошеломительна, столь нова, что не укладывалась у нее в голове. Она отделалась уклончивыми фразами, догадываясь, что Холли Грейс ее все равно не поймет.

Потом, улучив момент, глянула на часы и исчезла.

Когда она покидала студию, в голове у нее царил полнейший хаос. Холли Грейс — старинная подруга Далли, его первая любовь, его задушевный товарищ, да, все это так. Но они так схожи, что перестали замечать недостатки друг друга. Когда бы Далли ни проиграл турнир, Холли Грейс обязательно находила для него оправдания, сочувствовала ему и вообще обращалась с ним как с ребенком. Хорошо зная Далли, она тем не менее не понимала, что его игру портит боязнь неудачи. А раз Холли Грейс не понимала этого, ей ни за что не понять, что этот же страх разрушает и его жизнь!

Глава 32

Со времени первого проведения «Ю.С. Классик», состоявшегося в 1935 году, престиж этого турнира вырос, и сейчас он считался «пятым из основных» — после «Мастере», «Бритиш Оупен»[29] , турнира Профессиональной ассоциации гольфа и «Ю.С. Оупен»[30] . Поле, на котором он проводился, стало уже легендарным и заняло место в одном ряду с такими аренами, как «Аугуста», «Сайпресс-Пойнт» и «Мэрион». Игроки не без оснований называли его «Ветхим Заветом». Это было одно из самых живописных полей Юга, поросшее соснами и древними магнолиями. Бороды испанского мха украшали дубы, служившие задником для маленьких, идеально подрезанных грин. Бункера были наполнены песком с устричных отмелей, белым и мягким, словно пудра. В тихий день фарвеи блестели в лучах яркого солнца чистым неземным светом. Но естественная красота поля была отчасти обманчива. Согревая сердце, она одновременно убаюкивала сознание до такой степени, что ослепленный блеском игрок до последней секунды не понимал, что «Ветхий Завет» грехов не прощает.

Игроки ворчали, проклинали его и давали зарок, что никогда больше не станут здесь играть, но лучшие из них всегда возвращались, потому что эти героические восемнадцать лунок давали им нечто такое, чего сама жизнь не могла дать никогда.

Они устанавливали абсолютную справедливость. Хороший удар всегда вознаграждался, плохой ждала незамедлительная ужасная кара. Эти восемнадцать лунок никогда не предоставляли игроку ни второго шанса, ни времени на плутни с судьями, ни возможности выезжать за счет обстоятельств. «Ветхий Завет» покорял слабых, а сильного вознаграждал славой и почетом навсегда или по меньшей мере до завтрашнего дня.

Далли ненавидел «Ю.С. Классик». До того как он бросил пить и его игра улучшилась, ему ни разу не удавалось пройти квалификационный круг. Однако последние несколько лет он играл достаточно хорошо и регулярно попадал в список. И все же он нередко сожалел, что не остался дома. «Ветхий Завет» был полем, требовавшим совершенства, а Далли чертовски хорошо знал, что его игра слишком несовершенна, чтобы отвечать таким ожиданиям. Он уговаривал себя, что «Ю.С. Классик» ничем не лучше любого другого турнира, но каждый раз, терпя поражение на этом поле, он чувствовал, что вместе с утраченной победой куда-то уходит часть его души.

Каждой своей клеточкой Далли хотел, чтобы Франческа, бросая ему вызов, выбрала любой другой турнир. Не то чтобы он воспринимал ее слова всерьез. Ничего подобного. По его мнению, устроив этот маленький бунт, Франческа послала ему прощальный поцелуй. Тем не менее в комментаторской кабине сидел кто-то другой, тогда как сам Далли в это время, сделав первую лунку с первого же удара, жертвовал несколькими драгоценными секундами, чтобы подмигнуть какой-то миленькой блондинке, улыбнувшейся ему из первого ряда трибун. Он сказал тем боссам из телесети, что им придется подождать его чуть дольше, и вернул контракт неподписанным. Он был просто не в состоянии «отсидеть» его. Не в этом году. Не после того, что сказала ему Франческа.

Ручка драйвера хорошо легла в ладонь Далли, прочно и удобно, и он стал прицеливаться по мячу. Далли ощущал в себе полную раскованность и чувствовал себя просто великолепно. И он всерьез намерен показать Франческе, что она не имеет ни малейшего представления, о чем говорит. Он выполнил мощный драйв; раздался гулкий удар, выстреливший мячом прямо в небо — он стремительно взвился ввысь, ни дать ни взять ракета, запущенная по программе НАСА! Трибуны разразились громом аплодисментов. Мяч, казалось, мчался через пространство целую вечность. И затем, в самый последний момент, перед тем как снижаться, он самую малость отклонился в сторону… как раз настолько, чтобы, миновав край фарвея, угодить в группу магнолий!

Франческа, не тревожа секретаршу, напрямую соединилась со спортивным отделом; это был уже четвертый за сегодняшний день звонок.

— Как он там? — спросила она, услышав в трубке мужской голос.

— Мне очень жаль, Франческа, но он не справился со вторым ударом на семнадцатой лунке, и сейчас у него на три удара больше пар. Это только первый круг, поэтому — допустим, он пройдет отборочные, — у него впереди еще три круга, и все равно с таким началом ему будет в дальнейшем очень трудно.

Франческа крепко зажмурила глаза, ожидая продолжения.

— Конечно, это не его тип турнира, ты же понимаешь. "Ю.С.

Классик" — это сильный прессинг, огромное напряжение. Помню, как Джек Никлое держал в руках это местечко…

Франческа едва дышала, в то время как мужчина все говорил и говорил, ударившись в воспоминания о своей любимой игре:

— Да ведь Никлое — это же единственный в истории гольфа, кому удавалось регулярно ставить «Ветхий Завет» на колени. Из года в год, в течение всех семидесятых и даже в начале восьмидесятых он прибывал на «Ю.С. Классик» и вышибал всех подряд, хозяйски похаживая по этим фарвеям, заставляя эти маленькие крошечные грин просто молить о пощаде своими ну просто нечеловеческими путтами!

К концу дня Далли имел уже на четыре удара больше пар. У Франчески разболелось сердце. И зачем только она устроила ему такое? Почему бросила ему этот нелепый вызов? Дома той же ночью она попыталась читать, но сосредоточиться не смогла. В десять вечера она принялась названивать во все авиакомпании в надежде попасть на ночной рейс. Потом осторожно разбудила Тедди и сообщила ему, что им предстоит путешествие.

Ранним утром в дверь комнаты, где остановилась Франческа, забарабанила Холли Грейс. Тедди только что встал, Франческа же с самого рассвета вышагивала по периметру убогой крошечной комнатенки, которую ей с трудом удалось отыскать в городе, кишащем спортсменами и их поклонниками. Она едва не бросилась на шею Холли Грейс.