Меч Кайгена - М. Л. Вонг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Ньяма тебе, Мамору».
Когда она встала, чтобы уйти, Мисаки нашла Изумо на четвереньках. Он смотрел, как муравей полз с корня дерева на травинку. Все время, пока она молилась, он не издал ни звука. Кроме Хироши, Мисаки не знала такого тихого ребенка.
В отличие от Хироши, Изумо вызывал у нее впечатление, что его голова была полной мыслей. Что бы ни происходило вокруг него, он всегда находил мелочь, которая его восхищала — капля на конце сосульки, швы на его рукавах, медленный прогресс муравья, идущего за своими товарищами по травинке. В отличие от Нагасы, он не озвучивал сразу шесть вопросов, когда находил то, что не понимал. Он сидел и смотрел, смотрел и смотрел…
— Изу-кун? — нежно сказала Мисаки. Может, он не был добычей. Добыча вскидывала голову от шума, но Изумо был увлечен и не слышал ее. Он протянул палец, удивительно осторожно для малыша задел движущиеся усики муравья. — Изу-кун, — сказала снова Мисаки, и он посмотрел на нее.
— Вода? — спросил он, указывая на муравья на травинке. — Вода в этом?
— В траве, да, — сказала Мисаки. — В жучке другая жидкость.
— Кровь?
— Не совсем, — сказала она. — Не как у тебя и меня. Его тело наполнено другой жидкостью… — она искала слово, вспоминая уроки химической джийи из школьных дней. — Гемолимфа, вроде.
На практике эта информация была бесполезна для многих джиджак, которые не могли управлять веществами, которые не были свежей или соленой водой. Но если Изумо уже ощущал каплю незнакомой жидкости в теле муравья, он мог быть одним из исключений, как Мисаки, которые могли управлять и другими жидкостями.
— Пора идти, — она протянула руку, и он сжал два пальца в хватке слабее и нежнее, чем у его братьев.
Обычно Мисаки презирала слабость в себе и других. Это было нормально у коро Широджимы. Такеру уже недовольно смотрел на младшего сына, хмурился все сильнее с каждой неделей, ведь Изумо не показывал силы братьев. Но Мисаки ощущала иное к Изумо. Она еще не видела, чтобы кто-то изучал физическое окружение так внимательно, как ее четвертый сын — никто, кроме, пожалуй, Коли Курумы, величайшего изобретателя его поколения. Она начинала подозревать, что у Изумо было то, чего не было у его братьев. Она подозревала, что он мог быть гением. И, чем страннее он себя вел, тем больше она его любила.
Изумо встал, ветки юной сосны задели его волосы, и Мисаки просияла. Кем бы он ни вырос, она хотела это увидеть. В этот раз она не упустит ни мгновения. Сжимая ладонь Изумо, она поклонилась черной сосне в последний раз.
«До завтра, Мамору».
Выйдя из рощи, она вернула Изумо на его место на груди, подняла корзины и пошла по тропе к дому Мацуда. Все казалось нормальным, когда она дошла до дома. Тишина дома Мацуда пропала за последние месяцы, сменилась звуками, которые наполняли воздух этим утром — смех Нагасы и Аюми, бегающим по коридорам, стук деревянных мечей — ученики Такеру разогревались в додзе, стук молотков нуму, работающих над дополнительной частью дома.
Она снимала таби, когда заметила незнакомую обувь в гэнкане — черную, магнитными застежками в стиле Яммы. Не такая обувь, как в Широджиме. Ей стало не по себе. Тут был кто-то из правительств? Империя решила все-таки вмешаться? От звука шагов она подняла голову, Сецуко выбежала из-за угла к ней.
— Мисаки! — лицо Сецуко было странным, восторг и тревога смешались на нем. — Ты вернулась!
— Да, — Мисаки смотрела на нее в смятении. — Что такое? Что-то не так?
— Я… не уверена, — Сецуко едва дышала. Она была взволнована, но не расстроена.
— Что…
— Просто идем, — Сецуко помнила Мисаки внутрь, забрав с ее плеч тяжелые корзины. — Посмотри сама.
— Кто тут? — Мисаки оглянулась на черную обувь.
— Просто… посмотри сама, — Сецуко кивнула на проем недавно восстановленной гостиной.
— Но…
— Твоему мужу было тяжело. Ты знаешь, его ямманинке плохой.
— Его ямманинке? Что…
— Иди, — Сецуко толкнула пышным бедром худую Мисаки, и она отшатнулась к гостиной.
Растерянная, но любопытная, Мисаки бросила взгляд на Сецуко, та кивнула ей. Она выпрямилась и прошла в гостиную. Странное поведение Сецуко заставило ее ожидать худшего — полковника Сонга или другого представителя Империи, пришедшего портить все, что они построили. Но то, что она увидела, было куда страннее.
Робин Тундиил сидел на коленях на подушке у низкого стола гостиной напротив Такеру.
Они пили чай.
Мир Мисаки порвался и рухнул. Брешь открылась между самыми яркими воспоминаниями и реальностью сцены перед ней, и у нее закружилась голова. Робин был тут, в ее гостиной, его знакомое лицо заметно постарело за пятнадцать лет. Он пил чай.
Она прижала ладонь к дверной раме, чтобы не упасть. Другая рука сжимала Изумо, придавливая мальчика к ее груди, чтобы ощущать его сердце, чтобы убедиться, что она все еще была в реальности.
Такеру первым ее заметил.
— Мисаки, — сказал он, голос был нейтральным, как всегда. — Я рад, что ты вернулась.
Робин опустил чашку и обернулся к ней, черные глаза были теплыми, как шестнадцать лет назад. Те глаза выжгли свое место в ее памяти, и было странно увидеть их в реальности. Она не могла понять взгляд Робина, так что посмотрела на Такеру.
— Простите мою грубость, Тундиил-сан, мне нужно тренировать учеников, — Такеру встал. — Простите, — он поклонился Робину и прошел к двери, где застыла от шока его жена.
— Ч-что… что это? — прошептала Мисаки, глядя на Такеру. — Что происходит?
— Твой старый друг проделал долгий путь, чтобы увидеть тебя.
— Но… что…
— Меня ждут ученики. Приготовь гостю еще чая. Он почти допил тот, что сделала Сецуко, — сказал Такеру и вышел в коридор, оставив Мисаки в смятении.
Робин встал. Улыбаясь — милосердная Нами, та улыбка. Такая знакомая. Но это была и улыбка чужака, ставшая глубже от морщин и углов, которых не было у Робина из ее воспоминаний.
— Посмотри на себя, — сказал он, и его линдиш потянул за давно забытое чувство в ее груди. — Ты стала леди.
Мисаки издала слабый смешок. Ее выцветшее кимоно, одно из трех, что у нее остались, было выстирано столько раз, что стало протираться. Между отстройкой и обычной работой по дому она перестала следить за волосами. Она еще никогда в жизни не была так далека от облика леди.
— И посмотри на себя, — ответила она, окинув взглядом черно-красное кимоно и тканевый сверток на его спине. —
