Нас звали «смертниками». Исповедь торпедоносца - Михаил Шишков

Делать нечего, сижу возле радиостанции, жду. Вдруг звонок – командир приглашает на ужин. Но я же не могу покинуть свой пост – никого из офицеров, способных заменить меня на КДП, поблизости нет. Все уже сидят в столовой. А скоро начнут наши возвращаться, да еще и кто-то из штаба дивизии прилететь должен. Так я и не пошел на это мероприятие…

…В следующий раз я встретился с Иваном Ивановичем уже после войны. Случилось так, что мы столкнулись друг с другом в одном из рижских ресторанов. Сели, выпили, вспомнили былые времена, погибших и живых товарищей… В общем, уладили предыдущее досадное недоразумение…

…С уходом Борзова его верный товарищ Дима Котов остался без постоянного экипажа. В качестве штурмана полка летать с новым командиром должен был именно он, но за предшествовавшие описываемым событиям месяцы Кузнецов настолько сроднился с Витей Бударагиным, что не пожелал ничего менять в своем текущем положении. Правда, это никого не удивило. Во-первых, все мы, авиаторы, очень привязываемся к своему экипажу, по мере возможностей стараясь сохранить его первоначальный состав, а во-вторых, ни для кого не являлась секретом некоторая напряженность в личных отношениях между Василием Михайловичем и Котовым.

Уместно рассказать и о дальнейшей судьбе борзовской красной «семерки», единственного оставшегося в живых «Бостона» из тех самых двадцати пяти, принятых 1-м Гвардейским летом 43-го. Поначалу планировалось, что она перейдет «в наследство» Кузнецову. Но как раз в это самое время я только-только получил совершенно новенький «Бостон», в носовом отделении которого помещалась отлично оборудованная штурманская кабина с «родным» заводским остеклением, и Василий Михайлович на правах командира полка забрал себе этот самолет, как «не бывший в употреблении». Мне же досталась борзовская машина, и она, надо отдать ей должное, верой и правдой служила моему экипажу до самого конца войны. Конечно, переносить на нее свой прежний номер, как это обычно делалось в нашем полку, я не стал из уважения к Ивану Ивановичу и, чтобы избежать путаницы во время групповых полетов, сменил свой воздушный позывной с «двойки» на «семерку»…

Тем временем появилась реальная возможность сделать нашу боевую работу более эффективной. Дело в том, что базирование в Паневежисе, несмотря на определенные удобства, не в полной мере отвечало требованиям ведения боевых действий минно-торпедной авиации. Ведь чтобы добраться от аэродрома до береговой черты, требовалось немногим менее полутора часов, что сильно осложняло вылеты по данным воздушной разведки. Еще бы, пока я выйду в район, в котором была обнаружена цель, ситуация может претерпеть значительные изменения.

Конфигурация линии фронта довольно долгое время не позволяла сделать нашу работу более удобной, и поэтому нам не оставалось ничего иного, как дожидаться лучших времен. Лишь после 28 января 45-го, когда наши войска взяли Мемель (Клайпеду), появилась возможность оборудовать аэродромы почти у самого балтийского побережья. В середине февраля 51-й полк перебрался в Палангу, а наш 1-й Гвардейский – в Грабштейн, небольшой населенный пункт южнее Мемеля.

Прощание с И. И. Борзовым. Сидят слева направо: 1-й – Котов Д. Д., 4-й – Борзов И. И., 5-й – Оганезов Г. З., 6-й – Меркулов В. А., 7-й – Иванов Н. Д. Январь 1945 г.

Правда, поначалу нам пришлось столкнуться с серьезными проблемами. Зима 45-го выдалась довольно теплой, и наш новый аэродром, представлявший собой обычную полевую площадку, «раскис», сделав невозможными групповые полеты. Хорошо, имелись в дивизии американские металлические сборные комплекты, позволявшие оборудовать взлетно-посадочную полосу практически на любом ровном месте. Конечно, земля высыхала не так быстро, как хотелось, поэтому некоторое время приходилось взлетать, рассекая колесами воду. Ну ничего, привыкли.

Самолеты же за неимением леса разместились просто под открытым небом. Никаких капониров мы не делали, даже маскировочными сетками машины не накрывали. Расставили поэскадрильно, и все. Налетов немецкой авиации мы тогда уже не боялись – слишком мало ее осталось у противника, чтобы тот мог позволить себе атаковать наш аэродром. Надо сказать, этот на первый взгляд довольно беспечный расчет полностью оправдался – на новом месте базирования нас ни разу не побеспокоили с воздуха.

А вот 51-му полку, располагавшемуся гораздо ближе к линии фронта, пришлось поволноваться из-за немцев, неоднократно появлявшихся вблизи их аэродрома. Правда, противник атаковал совсем другие цели, но наши авиаторы не могли чувствовать себя в безопасности даже у себя дома, что не могло не сказаться на настроении личного состава. В конце концов, в начале марта 51-й полк перевели к нам, в Грабштейн.

Сам же населенный пункт, давший название нашему аэродрому, представлял собой несколько компактно расположенных хуторов, в которых жили немецкие крестьяне. Красивые каменные домики с шиферными крышами, аккуратно выстроившиеся по обеим сторонам заасфальтированной улицы… Одни побольше и побогаче, сразу видно, что зажиточной семье принадлежали, другие – поменьше и поскромнее, знать, народу попроще… Но выглядят все просто идеально, словно игрушечные. К каждому из них ведет выложенная камнем дорожка, окна приветливо сверкают вымытыми до блеска стеклами… Красота, да и только!

А зайдешь в любой дворик – все чисто, опрятно. Даже после самого продолжительного дождя здесь можно пройтись от домика к сараю, совершенно не замаравшись. Дело в том, что внутри двора также были проложены дорожки, соединяющие жилые постройки с хозяйственными помещениями. Нам же, выходцам из русских деревень, привыкшим весной и осенью топать по колено в грязи, признаюсь честно, такие организация и упорядоченность быта внушали восторг и уважение.

Не меньше удивления вызывал тот факт, что все домики, по крайней мере те, в которых мне довелось побывать лично, были электрифицированы. Небольшой одно– или двухцилиндровый движочек стоял, между прочим, в отдельном помещении, простой совсем, бескарбюраторный, и генератор соответствующий, дававший свет и в комнатах, и во дворах. Даже воду из колодцев электрические насосы качали. В иных дворах имелись и трубопроводы, подававшие ее даже в помещения для скота…

Но самих обитателей Грабштейна нам увидеть не довелось. Все они без исключения, бросив нажитое годами добро, убежали вместе с отступавшими немецкими войсками. Даже скотину оставили. Коровы, овцы, свиньи – всей этой «бесхозной» живностью тут же занялись наши снабженцы. Большую часть отправили в тыл, как объяснили нам, на разведение, а остальной скот перешел в ведение нашего полкового повара, который не замедлил воспользоваться столь крупным везением для того, чтобы максимально улучшить наше меню.