Сценарист (СИ) - Син Айкава

Девушка спокойно рассматривала пейзажи ночного города, попутно восхищаясь его красотами. Раньше она не так часто проводила своё время на улице в это время суток, так что здешние картины приносят ей массу удовольствия. Наверное, если бы она не решила стать линчевателем, она бы ещё не скоро смогла увидеть подобных красот, а ведь в них, по сути, ничего такого особенного и редкого нет — самый обычный город, самый обычный его вид и самые обычные люди на улицах, но всё это просто в ночное время суток. После таких видов девушка уж точно станет уделять больше времени ночным прогулкам.

Что самое странное, так это то, что ей не удавалось найти тех самых приключений, ради которых она и вышла в эту ночь. Всё было весьма спокойно и тихо. Раньше, как помнила девушка, не было и дня, чтобы преступность не вышла из тени, а сейчас… всё очень спокойно, что даже странно, учитывая их активность после смерти Всемогущего. Джиро рассчитывала, что преступники ночью будут на каждом шагу, и она не будет их даже искать, но единственное, чем прямо сейчас занималась девушка — это поиск преступников. Иронично.

Быть может, это даже хорошо. К чему вообще им сегодня совершать плохие дела? Разве стоит девушке желать о том, чтобы где-нибудь плохие люди сделали плохо какому-нибудь человеку? Разумеется, что нет, так что Кьёка быстро одёрнула себя от этих мыслей.

«И почему я мечтаю о том, чтобы вот-вот появились злодеи? Я стала настолько злой? Или же мне просто не терпится вступить в бой? Ничего не понимаю, но желать людям зла уж точно не стоит.» — размышляла Джиро, сидя на уступе очередной крыши.

Однако, будто бы во имя исполнения желания Кьёки, в одном из переулков послышались странные шумы, похожие на человеческие крики и звуки борьбы. Так как у Джиро был довольно-таки хороший слух, что, безусловно, являлось неотъемлемой частью её причуды, она быстро смогла понять, куда ей стоит направляться. Быстро пробежав по основным функциям своего костюма, она быстро стала спускаться вниз, готовившись вступить в её первый бой.

Её глаза загорелись огнём, а сердце стало биться с большей скоростью, предвкушая грядущую схватку, которая, несомненно, будет не из лёгких, и девушка была готова к этому, ибо весь месяц она питалась лишь надеждами о том, что она сможет стать полноценным линчевателем, и теперь, когда её дебют находится настолько близко, она не может просто так упустить этот шанс.

«Я справлюсь. Я стану сильнее!» — произнесла в своей голове Кьёка, после чего проникла в тот самый переулок.

Если бы она только знала, каков будет её дебют…

… быть может, она подготовилась бы лучше.

* * *

— Не хочу вас сильно расстраивать, но ваш ребёнок не имеет причуды. — заявил доктор после тщательного анализа, чем поверг мать и ребёнка в шок.

«Самый страшный вердикт в своей жизни я услышал в детстве, когда доктор объявил об отсутствии у меня причуды. В тот момент мне хотелось развалиться на части и больше никогда не собираться. Я посмотрел на лицо своей матери и увидел… отвращение. Не грусть, не печаль, не сожаление, а именно отвращение. Тогда я понял, что с этого дня для меня начинается совершенно новая жизнь, в которой не останется места старым вещам. Конечно, я бы мог смириться с отсутствием у меня особых сил, но я не мог также относиться к тому, что в этот момент ощущала моя мать. Всё это время она верила, что я стану героем. Чёрт побери, я постоянно кричал о том, что я стану великим героем, которым она сможет гордиться, и она часто отвечала на эти слова доброй улыбкой. Знал бы я тогда, что эта улыбка посвящается будущей выгоде, а не мне, я бы кричал об этом меньше.»

— Беспричудный? Ты же шутишь, да? — спрашивал отец у жены, не веря собственным ушам. — Как такое могло случиться? У нас же у обоих есть причуды… Ааа… Дело в твоих грязных генах, да? Кажется, у тебя дедушка не имел причуды, да? Хах, не думал, что ты так унизишь меня, стерва. — заявил он ей, после чего сел и рассмеялся. — Я не приму его. Точнее, он больше мне не сын. — озвучил ещё один вердикт он.

«Жизнь беспричудных всегда полна самых разных сложностей, с которыми не сталкиваются обычные дети, у которых особые способности есть. Я и думать не мог о том, что наличие суперсилы влияет на такое количество вещей в жизни. Сначала на меня смотрела с презрением мать, потом со мной перестал говорить отец, а затем я узнал, что родители вовсе отказались от меня. Мне было так обидно и грустно, что я подумывал умереть в столь юном возрасте, да и, кажется, никто не был против этого. Мне ничего не стоило найти нож и вскрыть себе глотку, дабы больше не испытывать те горечь и страдания, которые я ощущал собственной кожей каждый божий день. Однако, я выдержал. Я не стал себя убивать. В тот момент я подумал, что, быть может, мне стоит лишь перетерпеть этот трудный период, после которого я точно смогу распустить крылья и зажить новой жизнью. Этой верой я питался каждый день, пока не понял, что трудности на моём пути даже и не думали заканчиваться.»

— Ха! Нет причуды? И почему такой жалкий мусор приняли в наш дом? О чём только думали воспитатели? — издевался над бедолагой мальчик, который, судя по всему, был в этом детском доме уже довольно давно, учитывая то, что его знал каждый.

— Ещё и имя какое дурацкое! «Армстронг»! Ха! Видимо, твои родители были теми ещё клоунами! — заявил второй, присоединяясь к издёвкам первого.

«В детском доме для меня открылась новая жизнь, которую вряд ли можно было считать лучше прежней. Тут беспричудных также не любили и часто издевались над ними. Я был не одним ребёнком здесь, кто не имел способностей, но я был именно тем, над кем больше всего издевались. Как они говорили, это было куда веселее, ибо я выдавал гораздо больше эмоций, чем те, что находились здесь уже давно. Кажется, другие беспричудные уже привыкли к ежедневным издевательствам, так что перестали сопротивляться, плакать и кричать, что, безусловно, не приносило веселья задирам. Я же был совсем другим — более живым. По этой причине мне больше всех и доставалось. Конечно, я пытался сопротивляться, но все мои попытки заканчивались тем, что меня избивали при помощи причуд. У кого-то был огонь, кто-то усиливал свои конечности, а кто-то даже владел причудой дыма. Задиры часто комбинировали их, чтобы нанести мне больше увечий, дабы я больше страдал. Это приносило им массу удовольствия, в чём они себя никогда не ограничивали, проворачивая одно и то же день за днём. Это не было моим самым трудным временем, но отпечаток на моей психике точно имел место быть.»

— Почему я опять виноват? Я же ничего не делал? — возмущался Армстронг перед учителем, который обвинял его в проступках других ребят.

— Не смей так со мной разговаривать, ничтожество! Если я сказал, что ты виноват, то ты виноват! Закрой свой рот и просто принимай, что тебе дают, пока тебе не стало ещё хуже! — издевался над ним учитель, который тоже был поклонником клуба превосходства причуд. — У тебя и так нет будущего, так что просто радуйся тому, что хоть кто-то обращает на тебя внимание.

«Школьный период тоже отметился у меня в памяти, как период новых издевательств, нового насилия и полного отчаяния. В то время я чуть ли не семь раз собирался покончить с собой. Каждый раз в последний момент я отказывался от такого исхода событий и шёл в следующий день, чтобы вновь ощутить на себе новые негативные эмоции. Я долго пытался понять, почему причуды так сильно важны для этих людей, но потом я понял, что причуда — лишь сила, которой люди пользуются ради превосходства над остальными. Больше они не имели никакого смысла. По сути, причуды всегда являлись в наших руках лишь инструментом насилия, применения которого хоть и ограничивали, но никогда не запрещали. Да, ты не мог пользоваться причудой у всех на виду, но вот в месте, где тебя никто не видит… там эти ограничения не работали. Собственно, в таких местах я постоянно и получал всё новые и новые травмы, которые с каждым разом становились всё хуже и хуже. Боюсь вспомнить те моменты, когда я приставлял нож к своим венам. В моей голове в то время крутилось множество мыслей. Одно быстрое движение, и я был бы навсегда свободен от всего, что меня так мучает. Лишь один взмах руки мог освободить меня от боли, гнёта и страданий, но я одёргивал себя от всего этого и соглашался жить дальше, дабы хоть раз дойти до света в конце туннеля. Я мечтал о дне, когда я перестану страдать, но этот день так и не наступал.»