Бабье лето - Адальберт Штифтер

— Нет, больше, чем меня, и так оно и должно быть, — возразила Клотильда.

— Будь моей сестрой, — сказала Наталия, — я буду любить тебя, как сестру, я буду любить тебя всем сердцем.

— Я тоже говорю тебе «ты», — отвечала Клотильда, — я люблю брата, как саму себя, и так же буду любить тебя.

Девушки снова обнялись и поцеловались.

Когда мы сели за стол, я сказал Наталии:

— А меня вы вообще не приветствуете.

— Вы же знаете, — отвечала она, ласково посмотрев на меня.

Пошел более общий разговор о том же предмете.

Обе женщины не могли наглядеться друг на друга и то и дело брали друг друга за руки.

Когда наконец перешли к другому предмету и зашла речь о поездке, об ее приятных и неприятных сторонах, отец сказал, что мы все еще в дорожной одежде, что нам нужно удалиться, и спросил, когда он будет иметь честь снова представиться Матильде.

— Не надо представляться, — отвечала она, — а просто приходите, когда пожелаете.

— Итак, через два часа, — отвечал отец.

Мы пошли в свои комнаты, и отец велел нам одеться в нарядное платье. Через два часа они с матерью, оба по-праздничному одетые, пошли к Матильде, с которой им нужно было поговорить. Матильда приняла их в большой гостиной, и отец попросил для меня руки Наталии.

Через несколько минут были приглашены туда Наталия, Клотильда и я, и Матильда сказала:

— Господин и госпожа Дрендорф попросили твоей руки для своего сына.

Наталия, стоявшая в таком парадном платье, в каком я ее до сих пор ни разу не видел, отчего она показалась мне чуть ли не незнакомой, взглянула на меня со слезами на глазах. Я подошел к ней, подвел ее к ее матери, и мы сказали несколько слов благодарности. Она ответила очень любезно. Затем мы подошли к моим родителям и поблагодарили их тоже, и те тоже ответили нам любезно. Клотильда чувствовала себя в своем праздничном наряде очень скованно, как, впрочем, и все остальные. Мой отец разрядил натянутость, подойдя к столу, на который уже поставил какой-то ящичек. Он взял этот ящичек, приблизился к Наталии и сказал:

— Дорогая невеста и будущая дочь, вот небольшой подарок, но с ним связано одно условие. Вы видите, что замок обвязан ниткой, а на этой нитке — печать. Не разрезайте нитку до вашего бракосочетания. Причину моей просьбы вы тогда увидите. Согласны ли вы любезно ее исполнить?

— Благодарю вас за вашу доброту, — отвечала Наталия, — и это условие выполню.

Она приняла ящичек из рук отца. Моя мать и Клотильда тоже преподнесли ей подарки, а Матильда и Наталия, принеся свои подарки из соседней комнаты, одарили ими мою мать, Клотильду и отца. Мы с Наталией ничего друг другу не дали. Затем мы уселись вокруг стола, и начались задушевные разговоры. Под конец Матильда сказала:

— Итак, союз, который заключили сердца наших детей, скреплен и согласием родителей. День этого соединения навеки может быть назначен по вашему желанию и нашему усмотрению. Не будем говорить об этом сейчас, а посовещаемся и придем к согласию позднее.

После этих слов мы разошлись по своим комнатам.

Торжественные наряды были теперь сняты, и началась та жизнь в гостях, какая обычно бывает в таких условиях и особенно при начале столь близких отношений. Матильда постепенно показывала отцу и матери замок, сад, хутор, поля, луга и леса. Показала она им и все покои дома: гостиную, комнату со старинной мебелью, картины и все, что только было в замке. Она ходила с ними в сад к липам, ко всем плодовым деревьям, к клумбам, в грот с нимфой фонтана, к стене плюща, ко всем садовым посадкам. Точно так же было самым доскональным образом осмотрено все, относившееся к сельскому хозяйству. Под вечер, когда солнечные лучи светили мягче на цветущую землю, совершались общие прогулки по какой-либо части окрестностей. Не раз проходили мы всю длину окружной дороги, и родителям нравился этот путь, позволявший свободно и быстро передвигаться в хмурые дни и зимой. Отец никак не мог на все нахвалиться и нарадоваться. Матильда и мать подолгу и всегда очень дружески говорили о чем-то, наверное, они обменивались мнениями насчет нашего жилья и благоустройства. Наталия и Клотильда были почти неразлучны, они сдружились, сблизились, и часто, когда мы возвращались в замок, ходили еще вдвоем по глухим дорожкам сада и тропинкам ближайших полей.

— Видишь, Клотильда, я не мог привезти тебе портрета Наталии, потому что его не было, а теперь она перед тобою сама.

— И это много приятнее, чем любой портрет, — отвечала сестра, — но портрет все-таки нужно сделать, чтобы позднее знали, какова она была в эти годы.

Восемь дней Матильда не отпускала нас из Штерненхофа, и каждый день был занят чем-нибудь приятным. На девятый день начали готовиться ко всеобщему отъезду в дом роз. Матильда и мои родители поехали в нашей карете. Наталия, Клотильда и я — в коляске Матильды.

Когда мы подъезжали к холму, отец едва сдерживал свое любопытство. Я видел, как он часто вставал в карете и озирался. Над отдаленными лесами проходили полосы дождя, солнечные блики ложились золотыми пятнами на холмы и равнины, а с высоты ласково глядел вниз дом моего гостеприимца. Хотя при нашем отъезде из города там все уже цвело, в окрестностях дома роз, несмотря на время, которое мы провели в дороге и в доме Матильды, деревья не только продолжали цвести, но были в самом цвету. Ибо места эти находились значительно выше города. Часть озимых поднялась на холме в полный рост, другая часть подрастала, а яровые только всходили, и кое-где видна была еще бурая земля.

Мой гостеприимец был оповещен Матильдой о нашем приезде. Когда мы подъехали к ограде, он стоял с Густавом, Ойстахом, Роландом, с экономкой Катариной, управляющим, садовником и другими людьми на песчаной площадке перед домом, чтобы нас встретить. Мы вышли из экипажей, и вот мой отец и мой гостеприимец подошли друг к другу. У гостеприимца были белые, как снег, волосы, у отца чуть менее седые, но оба были мужчины приятного и достопочтенного вида. Они подали друг другу руки, на секунду взглянули друг на друга и потом обменялись сердечным рукопожатием.

— Приветствую, тысячу раз приветствую вас на пороге моего дома, — сказал мой гостеприимец, — редко сюда захаживал кто-либо, кто был бы таким желанным гостем, как вы, и редко я тосковал по ком-нибудь так же, как по вам. Мы так давно связаны, и я вас уже давно любил в любви вашего сына.

— А я вас в любви вашего молодого друга, — отвечал отец, — день, который приводит меня под ваш кров, — это один из лучших моих дней. Я вхожу в дом человека, которого знаю благодаря своему сыну, хотя вижу перед собой и государственного деятеля. Я прихожу отдать долг благодарности. Вы наградили меня до того, как я сколько-нибудь этого заслужил.

— Полноте, мне самому это было приятно, — возразил мой гостеприимец, — но знаете, легко совершить ошибку, когда ты одержим страстью, особенно когда вот так встречаются два старых любителя старины. Я преминул сказать первые приветственные слова вашей глубокочтимой супруге, как то было бы моим долгом. Но, дорогая сударыня, вы, если и не совсем простите меня, то посмотрите на это все-таки как на меньший промах, чем какая-либо другая женщина, ибо вы знаете своего супруга и его отношение к своим сокровищам. Приветствую вас и если скажу, что хотел видеть вас здесь не меньше, чем вашего супруга, то скажу правду, и свидетель тому ваш сын, если вы усомнитесь в моих словах. Я рад ввести вас в свой дом, позвольте взять вашу руку. Матильда, Наталия, Генрих, сегодня вам придется быть на вторых ролях, а эта барышня, которую я знаю, наверное, как Клотильду, пусть разрешит мне полюбить и просить ее о взаимности. Густав, проводи барышню.

— Сделайте милость, разрешите сопровождать вас, — сказал Густав Клотильде.

Она ласково взглянула на юношу и сказала:

— Прошу вас сделать мне одолжение.

— Прежде чем мы отправимся, — сказал еще мой гостеприимец, — взгляните и на этих двух моих замечательных художников. Ойстаха и Роланда, живущих в моем имении, которое я назвал бы «Беззаботность», если бы оно не доставляло столько забот. Они приветствуют вас перед домом. А вот и моя Катарина, на которой держится дом, а вот управляющий, садовник и другие, которые не хотели отказать себе в радости присутствовать при вашем приезде.

Отец пожал всем руки, а мать и Клотильда учтивейше поклонились.

Затем мой гостеприимец взял под руку мою мать, отец — Матильду, я — Наталию, Густав — Клотильду, и мы прошли через решетчатые ворота в сад и в дом. Экипажи отправились на хутор. В доме нас тотчас провели в наши комнаты. Матильда и Наталия пошли в обычную свою квартиру. Для моих отца и матери было отведено помещение из трех комнат — с очень красивой обивкой стен и превосходной мебелью. Обо всех и всяческих удобствах позаботились наперед. У Клотильды была изящная, голубоватая комнатка. Из родительской квартиры я направился в обычные свои комнаты. Густав пришел ко мне сюда в первые же минуты и обнял меня с великой радостью и любовью.