Восточные страсти - Майкл Скотт

— Вот и прекрасно! — сказала Руфь. — Поезжай и хорошенько расслабься!

Итак, Элизабет написала короткую записку в ответ на послание маркиза де Брага, в которой говорилось, что она с благодарностью принимает его любезное приглашение и готова будет выехать через два дня. За это время, как посулил ей генерал-губернатор, он сумеет прислать за ней португальский военный фрегат, который и доставит ее в прекрасный и славный город Макао.

Так судьба молодой англичанки выходила на свой самый опасный вираж. После того как были готовы чемоданы и коробки с ее вещами, она уселась в паланкин, в котором ее бережно донесли до морского порта руки многочисленных слуг. Там паланкин подхватили люди из персонала генерал-губернатора. Вскоре на палубе фрегата, поразившего ее своими размерами, Элизабет уже принимала приветствия от небольшой праздничной группки, составленной из нескольких португальских сановников. Церемониалом руководил капитан судна. Несмотря на то что до Макао было совсем близко, в ее распоряжении оказалась анфилада зал. Обставлены же они были так, что Элизабет, как ни старалась, так и не вспомнила, видела ли она нечто подобное в самых фешенебельных домах Белгрейв-сквер. Роскошь и в самом деле была невиданная. Повсюду стояли вазы со свежими цветами. Одна из стен была полностью застеклена. Через нее можно было выйти на крытый, выступавший над водою балкон. Казалось, Элизабет перенеслась в чудесную детскую книгу невероятных странствий. Элизабет прошла на корму и смотрела, как уходит вдаль пристань в Вам Пу. Душу ее наполнил какой-то восторженный ужас.

Она, конечно, не могла догадываться о том, что в эти минуты чувствует ее будущий хозяин. Дон Мануэль, получив ее ответ, начисто лишился покоя: он разгуливал по дворцу, улыбался своему отражению в зеркале и вдруг разражался громовым хохотом, сжимая изо всех сил кулаки и крича что есть мочи:

— Наконец ты у меня в руках, Рейкхелл! Теперь ты мой!

Пока Толстый Голландец пировал со своими друзьями, ублажая их все новыми яствами и напитками с неисчерпаемого rijsttafel, группка специально отобранных им наложниц потчевала Райнхардта Брауна совсем другими угощениями.

Одна за другой красавицы обольщали его, каждый раз находя способ разжечь в нем аппетит по новой. Поначалу это не требовало от них большого усердия: он с жадностью принимал любые предложения. Когда ему хотелось есть, они тут же подносили ему пищу, когда горло его пересыхало, у его губ в то же мгновение оказывалась полная чаша. Вскоре он стал убеждаться, что девицы будут препятствовать лишь одному его желанию — желанию спать. Его же, тем временем, все сильнее клонило в сон; но только он начинал клевать носом, как они набрасывались на него, щипали и щекотали, дергали его за волосы и слегка кололи острием ножей — и когда он наконец открывал глаза, пытаясь им что-то объяснить, они уже разжигали его необыкновенно соблазнительными позами, они набрасывались на него каждый раз с неистовой страстью, и он в конце концов уступал.

Час проходил за часом, и ровным счетом ничего не менялось. Глаза его уже закрывались сами собой. Но в этот день ему не суждено было заснуть. Он так и не смог ни на секунду забыться.

Наконец Браун совершенно вышел из себя и потребовал, чтобы его немедленно оставили в покое. Однако искусительницы только захихикали и как ни в чем не бывало продолжали свое дело. Когда силы, казалось, полностью покинули немца, не менее полдюжины набросились на него и щекоткой вновь привели его в чувство, а затем заставили покориться им в очередной раз. Страшная, неизведанная усталость охватила Брауна, но и сейчас они не оставляли его. Затуманенным взором он оглядел своих мучительниц и вдруг понял, что на смену первой ватаге наложниц пожаловали их товарки. Ему так и не пришло в голову, что он был подвергнут так называемой «нежной пытке» — одному из самых страшных изобретений Востока. После таких процедур от мужчины можно добиться любых признаний и поступков. Целый вечер, потом всю ночь, и большую часть следующего дня работавшие посменно наложницы истязали несчастного. Он уже не мог сам заниматься с ними любовью, но они теперь управлялись без его помощи. Он не мог ни есть, ни пить самостоятельно — они засовывали ему в рот куски пищи и вливали воду. Но стоило ему хотя бы на мгновение смежить глаза, как они сразу же начинали колоть, пихать и щипать его. Сознание его становилось все тускнее и постепенно увядало. Пытка, казалось, не закончится никогда.

Внезапно необъяснимым образом девицы исчезли, и с трудом присмотревшись к фигуре, стоящей перед ним, Браун узнал Толстого Голландца, который держал в руке стрекало со стальным наконечником.

— Ради всего святого, — взмолился Браун, — мне неизвестно, зачем вы решили это сделать со мной, но я заклинаю вас, будьте милосердны, дайте мне покой.

— Вы сможете спокойно отдохнуть, если ответите сейчас на мой вопрос, — сказал Голландец. — Не так давно вы гостили у меня, а после этого до меня дошли кое-какие сведения, заставившие меня наведаться в мой зоопарк. Я пришел к выводу, что после вашего посещения из террариума для змей исчезла одна замечательная змейка. Не могли бы как-то объяснить это недоразумение?

Будь Браун в добром здравии и настроении, в ответ на подобный вопрос он бы только расхохотался. Но в таком незавидном состоянии он готов был ответить на любые вопросы, коль скоро ему был обещан за это благословенный сон. И с трудом открыв рот, он начал давать объяснения.

Голландцу приходилось время от времени перебивать Брауна, речь которого иногда бывала бессвязной. В конце концов тот поведал ему всю историю о краже змеи и мотивах этой кражи. Однако изумленному Голландцу пришлось выслушать еще одно признание. Оказывается, это он отравил Оуэна Брюса во время его дуэли с Джонатаном.

Последние слова Браун уже говорил еле слышным, сиплым голосом. Когда он закончил, по его лицу стекали ручьи пота. Ему было уже не поднять руку, чтобы смахнуть их. Голландец теперь знал все, что ему хотелось.

— Благодарю за услугу, — сказал он учтиво. — Можете теперь поспать.

Когда он выходил из комнаты, Райнхардт Браун лежал в забытье.

Его беспамятство было столь глубоко, что Голландцу, вопреки собственным ожиданиям, не пришлось прибегать к мощным снотворным средствам. Даже когда его положили в металлическую клетку, вынесенную из зоопарка Голландца, он не пошевелился. На клетку накинули какую-то драпировку и доставили к причалам джакартского порта, а там перетащили на джонку, которая отплывала в Макао.

Два желтокожих яванца стерегли пленника. У одного из них имелось письмо к дону Мануэлю, в котором сообщалось, что в клетке находится убийца его компаньона Оуэна Брюса.