Белая Сибирь. Чешское предательство - Константин Вячеславович Сахаров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Как после всего этого должны звучать слова Бенеша о том, «что старая история была для них (чехов), всегда хорошим учителем, – еще лучшим учителем должна быть новая история, в которой еще и сегодня действительны живущие в ней интересы, стремления, цели и идеи».
«В конце концов, – восклицает Бенеш[55], – и дипломат нового пошиба, – оказывается, что путь правды, честности и прямоты – есть путь национальных интересов. Ложью и насилием до сих пор не могла обеспечить себя от ударов судьбы ни одна нация, ни большая, ни малая».
Да, без сомнения, так и будет! И та ложь, то грязное предательство, интриги и та кровь, на которых взошла чешская самостоятельность, уже влекут неудержимо справедливое решение. Чем скорее придет оно, – тем лучше для всего человечества.
* * *Книга Масарика написана еще более фальшиво и двулично. Масарик не только хочет обелить себя и своих чехов, но задается намерением показать, что он всегда все предвидел вперед, чуть ли не один на всей земле; что поэтому-то он и допускал то или иное действие, которое в сущности было или обманом, или предательством.
Уже Бенеш, который являлся во всей интриге и в заговоре подручным Масарика и теперь хвалит последнего, как апостола своей нации, как «великого», – вводит эту ноту якобы прозорливости старого чеха; он говорит, что Масарик с самого начала поставил себя против русской антибольшевицкой акции, вследствие чего и чехи-легионеры всегда были против русских и уже в июне 1918 года взяли путь на Францию[56].
Масарик в своей книге подробнейшим образом описывает себя самого, своих личных друзей, свое окружение, а затем уже общий ход мировой войны. Но в центре всегда стоит Масарик. Все совершается вокруг него. Старый чех, видимо, страдает манией величия. Некоторые места его книги годятся для юмористического журнала. Так, он пишет[57]:
«Как курьез, упомяну, что царь прислал мне через Стефаника (летом 1916 года) очень дружеский поклон и просьбы продолжать мою политику и дальше». После первой, февральской революции, Масарик некоторое время выжидал для верности, – как это обычно делает всякий чересчур хитрый и в то же время трусливый человек; когда же он «был достаточно информирован, то послал 18 марта телеграмму Милюкову и Родзянко, в которой выражал свое удовлетворение переворотом»[58].
Вскоре за тем он и сам поспешил в водоворот русской революции, чтобы принять участие, приложить и свою руку к развалу страны. Здесь Масарик роняет такую фразу: «Во время царского правительства я не спешил в Россию, – так как я знал предубеждение реакционных элементов против меня и союзников»[59].
А описывая свое долгое пребывание в течение 1915 и 1916 гг. в Лондоне с массой подробностей, с упоминанием мелочей из своей частной жизни, со всеми встречами, – Масарик забывает упомянуть, что в апреле 1915 года им был представлен сэру Эдуарду Грею меморандум «Independent Bohemia» с приложением карты – Map of United States of Bohemia. В этом меморандуме сказано буквально следующее[60]:
«Для Богемии и для балканских славян самое существенное – это дружба России. Богемские политики считают, что Константинополь и проливы должны принадлежать только России. Богемия проектируется, как монархическое государство; богемская республика находит защиту только у немногих радикальных политиков. Вопрос династии мог бы быть решен двумя способами. Или союзники могли бы дать одного из своих принцев, или могла бы быть заключена персональная уния между Богемией и Сербией. Русская династия все равно в какой форме была бы особенно популярна».
Итак, в 1915 году Масарик русофил, монархист, возлагает все надежды на «братьев русских», заискивает перед Россией и перед династией. А в 1917 году, после революции, он заявляет, что «он царизм и его неспособность давно разгадал и осудил»[61]. Книга Масарика полна затаенной ненависти против России, против русских и всего русского; пренебрежение, хула и ложь на наше отечество брызжут почти с каждой страницы, точно ядовитая слюна змеи.
Чешским легионам в России и Сибири Масарик посвящает больше места, чем Бенеш. Он признает частично их грабежи, когда говорит следующее[62]: «Нам помог революционный развал России, так как мы часто снабжали себя из русских магазинов brevi manu». Местами дает Масарик и картину распущенности своей солдатни, упадка дисциплины, излишнего политиканства, сочувствия большевизму. Он и сам содействовал этому, потакая низким инстинктам толпы, чтобы приобрести среди нее популярность, эту тень авторитета. Но самого авторитета у него не было и быть не могло. Ибо на лжи никто еще и никогда авторитета напрочно не строил.
Послушаем, что пишет чех, отец всей их интриги, что он сообщает о своих «ребятах» в России и Сибири[63]:
«О так называемом анабазисе я собираюсь сказать лишь столько, сколько необходимо для уяснения и для дополнения моего настоящего отчета о нашей политической работе заграницей.
Я (т. е. Масарик) находился в Японии, когда возникло роковое столкновение в Челябинске. Как мне было тогда донесено, уже позже, в Америку, в Челябинске 14 мая немецким военнопленным был ранен один из наших ребят, – и тотчас же немец был убит на месте. Большевики взяли сторону немецких и венгерских военнопленных, последовали дальнейшие события, кончившиеся занятием нашими войсками города. В конце мая наши части решили из Челябинска продолжать путь на Владивосток. 25 мая началась борьба, воинственный анабазис».
Последовали известия о занятии городов: Пензы, Самары, Казани и т. д. Это вызвало восхищение в Америке, где Масарик пустил в ход все средства, чтобы раздуть паруса. «Как всегда, поддерживали Масарика евреи, – пишет он[64], – особенно в Америке рентировала себя Гильзнериада». Так называет он свое выступление в 1899 году защитником в процессе одного еврейского рабочего, по имени Леопольд Гильзнер, обвиненного в убийстве девушки.
«События достигали по прямому кабелю раньше Америку и находили там сильнейший отзвук, чем в Европе. Легионеры были уже в начале августа 1918 года в Америке очень популярны, в Европе немного позже».
«Конечно,
