Четыре года в Сибири - Теодор Крёгер

- Товарищ! Предъявите документ! – Пятеро красногвардейцев стоят за моим столом. Они вооружены до зубов. На груди и спине перекрещены пулеметные ленты, на боку у них револьвер и несколько ручных гранат. В руках винтовки с примкнутым штыком.

Медленно и апатично я достаю свой документ.

- Быстрее, мужик! Чего ты копаешься!

- Ты торопишься, или что?! – ору я на него и кладу документ на стол. Мужчины осматривают его.

- Хорошо! – говорит один. – Можешь пить дальше! – говорит другой, и они уже хотят уйти.

- Товарищ комиссар! Этот мужик – это не крестьянин! Посмотри-ка на его руки, это руки офицера. И у наших мужиков не бывает такого роста. Тут что-то не так. Только у бывших аристократов бывает такой рост.

- Следуйте за мной! Вперед! – прикрикнул комиссар на меня.

Ничего, кроме безграничной ярости не поднимается во мне.

- Вперед, парень! Давай! За мной! И комиссар грубо хватает меня.

Опять проклятая судьба хочет преградить мне дорогу? Мне?

Теперь я могу ее ударить...!

Вырываю у одного из них солдатскую винтовку, один удар прямо в лицо, другой, кого-то отбивает мой удар, но вот уже они лежат на земле. Вокруг них рассыпаны горы подсолнечных семечек, кучи окурков и всевозможного мусора. Я слышу крики, вокруг меня бушует толпа.

Крик команды. В противоположном углу, сразу у входа в зал ожидания, я вижу несколько солдат. Затворы винтовок щелкают, толпа умолкла, солдаты целятся в меня.

Прыгаю, как кошка... на стол... со всей силы в оконное стекло... оно звенит... трещат выстрелы... пули отскакивают от стены, толпа кричит.

Острая боль в правом бедре, блестящие штыки вокруг меня, поднятые приклады винтовок, гремят выстрелы. Неземная власть прижимает меня к земле, сустав правой лопатки горит, и от боли у меня темно перед глазами.

- Задержать! Задержать!

Они хотят задержать меня? Меня... задержать?

У меня больше, кажется, нет сил? Нет, есть! Теперь я на ногах, бегу головой вперед, всей силой врезаюсь в толпу, где-то звучат несколько выстрелов. Толпа отступает, потому что она велика и подвижна. Мы сталкиваемся друг с другом, возникает паника, и никто не знает, куда ему бежать.

Тут стоит много привязанных лошадей. Мой Колька ржет. Он узнает своего друга. Я дергаю за поводья, колеса катятся, и вскоре вокзал пропадает из виду в ночи. Неутомимо, всегда начиная заново, грохочут колеса. Они доставляют мне боль; они и тракт. Надо мной стоит солнце. Оно невыносимо горячее. Моя одежда пропитана кровью, на правой ноге большая открытая рана, правая рука горит как в адском огне, кости лопатки сломаны, а в левой ноге пуля застряла в мягких тканях.

Колеса... дорога... они грохочут, утомляют меня... причиняют мне боль.

Колька ступает дальше, все дальше. Он в очень хорошем настроении, потому что уши его навострены и и долго шевелятся. Он – мой единственный друг... ведь я один...

Мне холодно, я дрожу... Колеса больше не грохочут, стоят. Колька жует траву на обочине дороги. Он сохранил свои старые привычки и мало заботится о поводьях.

Город. Клиника. Она грязная и отвратительная.

- Бандиты напали на меня и ограбили – слышу я свой голос. Первые слова, с тех пор как я покинул Никитино. Насколько тяжело говорить отчетливо, как мало можно выносить боль. Меня перевязывают, потом я двигаюсь дальше.

Моя голова абсолютно ясна. Где я нахожусь, куда прибежал Колька? Деревня, добродушный, боязливый крестьянин, он дает мне поесть и целыми днями заботится о моем друге. Я посещаю его каждый день, и я всегда радуюсь, что вижу его, и он всегда ржет мне. Я люблю его... он последний из моих...

Из разветвления крестьянин сделал мне костыль. Он получил от меня много денег, и поэтому он называет меня барином.

Колька снова дальше бежит. Ему уже осталось недалеко бежать, скоро у него будет свое спокойствие, но я больше не расстанусь с ним. Я возьму его с собой, туда... где бы я ни был. Где-нибудь...

Но вдруг он отказывается бежать дальше... Ковыляя на костыле, я пытаюсь подогнать его, ободрить, глажу его, слегка натягиваю поводья. Его глаза печальны, уши висят. Он спотыкается, падает на землю. Я становлюсь на колени возле него.

Потом он умер.

Мой Колька мертв!... Моя маленькая, косматая, сибирская лошадка...

Вороны кружатся вокруг меня, садятся на труп. Они хрипло кричат. Гнусное зверье! Я машу одной, еще здоровой рукой, но они не хотят улетать. Может, я тоже уже труп, может, эти чудовища хотят броситься и на меня? Я вытягиваю револьвер и стреляю в проклятую черную стаю. Лениво они улетают прочь.

Темно и пусто на бесконечной грунтовой дороге... Тряская телега, какая-то добрая душа забирает меня с собой.

В дали нового рассвета остается лежать мой покинутый, мертвый друг...

Я сижу в углу железнодорожного вагона. Передо мной стоит стена людей; беспрерывный гул голосов окружает меня день и ночь. В окнах больше нет стекол, ветер свистит насквозь, где-то грохочет и лает пулемет. Целыми днями стоит поезд. Кто-то передает мне есть и пить, потом колеса монотонно грохочут.

Петербург. Знакомые улицы. Меня ведут солдаты с красными кокардами и красными повязками, один из них даже несет мой костыль. Меня арестовали? Меня казнят?...

- Садись, земляк. Смотри, как ты дойдешь дальше, из тебя и слова не выдавить.

Они уходят. Я сижу на мостовой, прислонившись к дому. Люди проходят мимо меня и смотрят на меня. Пусть идут дальше...

Моя дорога к дому моих родителей была бесконечной и мучительной.

Широкие ворота открыты. Входная дверь отсутствует, шарниры вырваны. Красные солдаты, красные матросы заходят и выходят. Я валюсь на землю.

Маленькая, плохо пахнущая палата, кровать, заваленная лохмотьями, на дымящей керосиновой плите стоит маленькая миска со скудной едой. Неряшливое лицо Ахмета согнулось надо мной.

- Я сломал здесь в доме все, провода, батареи отопления. Толстый лед лежал на паркете всю зиму, теперь все сгнило и разрушилось. Пусть гниет дальше. Я приду позже, но мне еще нужно выполнить свой долг. Они застрелили наших братьев... эти комиссары должны...

Дни проходят. Сестры заботятся обо мне. Теперь у меня чистые бинты.

Потом однажды передо мной лежит формуляр, который я должен подписать.

«Шведская миссия Красного креста». Я читаю свое имя, какой-то голос говорит со мной, действительно долго просит. Я подписываю...

Я женат. Незнакомая женщина стоит возле меня. Она со мной выедет за границу. Она не единственная, которая воспользуется этим путем. Она высокая, стройная и белокурая, нежные мягкие руки ложатся на мою левую руку, печально-боязливые глаза смотрят на меня. Она одета так скудно.