Политические портреты. Леонид Брежнев, Юрий Андропов - Рой Медведев

Смерть Воронянской и изъятие «Архипелага» сохранить в тайне от Солженицына было невозможно. Он говорил многим из друзей, что эта главная книга будет опубликована только после его смерти или в случае ареста. Но и изъятие рукописи «Архипелага» создавало угрозу для писателя, и он решил как можно быстрее опубликовать книгу, фотокопии которой давно уже находились у адвоката в Швейцарии. В мемуарных записках Солженицын писал: «Выкопан был “Архипелаг”, и худые вести не сидят на насесте – 1 сентября пришли мне сказать об этом, ещё не совсем точно. 3-го уже наверняка… Жаль было бедную опрометчивую женщину с её порывом – сохранить книгу лучше меня, и вот погубившую – и её, и себя, и многих. Но достаточно уже учёный на таких изломах, я в шевелении волос теменных провижу: Божий перст! Это ты! Благодарю за науку! …Разве я бы сам решился? Разве понял бы, что пришло время пускать “Архипелаг”? Наверняка – нет, всё так же бы – откладывал на весну 75-го, мнимо-покойно сидя на бочках пороховых. Но перст промелькнул: что спишь, ленивый раб? Время давно пришло и прошло – открывай!!! 3-го вечером я узнал, 5-го вечером посылал не только извещение о взятии “Архипелага” – но распоряжение: немедленно печатать»[199].

Подготовка «Архипелага» – огромной по объему и трудной для перевода книги – не могла стать быстрым делом. Однако русскоязычный вариант первого тома можно было издать быстро, а кроме того, отдельные главы начали переводиться для публикации в наиболее известных газетах и журналах – в США и в странах Западной Европы. Точного графика работы не знали ни в КГБ, ни в окружении Солженицына, но было ясно – речь идет всего о трех-четырех месяцах.

10 сентября 1973 года КГБ распространил по отделам ЦК КПСС и по своему особому списку краткую – на 20 страницах – аннотацию «сочинения Солженицына “Архипелаг ГУЛАГ”», слово «роман» в документах КГБ уже не употребляется. В сентябре и октябре Андропов направил в ЦК КПСС несколько записок по «делу Солженицына». Председатель КГБ настойчиво убеждает своих коллег по Политбюро, что высылка Солженицына в одну из западных стран будет наиболее правильным решением. Это предложение встретило возражения у некоторых советских лидеров, которые настаивали на более суровом наказании. Брежнев колебался, решили создать специальную комиссию ЦК КПСС для изучения дела. Между тем Солженицын осенью 1973 года почти ежедневно встречался с иностранными корреспондентами в Москве, давал интервью, «вел встречный бой». «В первый раз, – писал он в декабре 1973 года в своих записках, – выхожу на бой в свой полный рост и в свой полный голос. Для моей жизни – момент великий, та схватка, для которой я, может быть, и жил… Не то ли время подошло наконец, когда Россия начнёт просыпаться? …Вероятно, опять есть ошибки в моём предвидении и в моих расчётах. Еще многое мне и вблизи не видно, ещё во многом меня поправит Высшая Рука. То и веселит меня, то и утверждает, что не я всё задумываю и провожу, что я – только меч, хорошо отточенный на нечистую силу, заговорённый рубить её и разгонять. О, дай мне, Господи, не переломиться при ударе! Не выпасть из руки Твоей!»[200].

В записке Андропова от 12 декабря, напротив, чувствовалась некоторая неуверенность. Чтобы выслать писателя из Советского Союза, нужно было и согласие какой-либо из западных стран. Между тем неофициальные запросы на этот счет оставались без ответа. Как пояснял Андропов, «имеющиеся материалы дают полное основание привлечь Солженицына к уголовной ответственности по статье 70 УК РСФСР. Привлечение Солженицына к уголовной ответственности имело бы положительное значение в том смысле, что положило бы конец безнаказанности его действий, вызывающей подчас недоумение советских граждан и ненужные кривотолки. Однако во избежание всякого рода спекуляций и имея в виду предложения ряда известных представителей советской общественности, можно было бы заменить такую меру лишением Солженицына советского гражданства и выдворением за пределы СССР. Поскольку для осуществления такого замысла необходима въездная виза одного из иностранных государств, считаем возможным поручить послам СССР в Швеции, Швейцарии, Дании и Ливане официально обратиться к правительствам этих стран с просьбой предоставить Солженицыну въездную визу в эти страны»… «Не исключено, – отмечал Андропов, – что такое обращение послов достигнет цели. Однако и в случае отказа зарубежных стран в предоставлении Солженицыну прав на жительство мы будем иметь безусловные преимущества. Во-первых, оно еще раз покажет мировой общественности гуманность Советского правительства… Во-вторых, Солженицын, узнав об этом шаге, может пойти на некоторое снижение своей враждебной активности и сокращение связей с антисоветскими кругами за рубежом. Просим рассмотреть. Председатель Комитета госбезопасности Андропов»[201].

В первый день нового, 1974 года западные информационные агентства сообщили об издании книги Солженицына «Архипелаг ГУЛАГ» – первого тома на русском языке. Сообщениями и комментариями была переполнена печать Запада. Крупные заголовки на первых страницах извещали читателей об этом событии как о крупнейшей сенсации. 2 января 1974 года КГБ распространил среди членов Политбюро ксерокопию рукописи всего «Архипелага», а не только аннотацию. По решению Секретариата ЦК КПСС вся печать и другие средства массовой информации СССР начали массированную кампанию, направленную против Солженицына. 7 января вопрос о Солженицыне был рассмотрен на заседании Политбюро. Предлагали самые разные меры – выслать Солженицына в одну из социалистических стран или в Ирак, но Андропов говорил, что социалистические страны на это не согласятся, а Ирак и Швейцария – хорошо, но от них также пока нет согласия. Николай Подгорный, однако, возражал против высылки, считая, что Солженицына необходимо арестовать и содержать в заключении в СССР. Почему в Китае можно публично казнить людей, заявил Подгорный, а мы не можем держать в тюрьме такого врага, как Солженицын? Еще более жестко высказывался Косыгин. Он сказал: «Нужно провести суд над Солженицыным и рассказать о нем, а отбывать наказание его можно сослать в Верхоянск, туда никто не поедет из зарубежных корреспондентов»[202]. Косыгин был тогда Председателем Совета Министров СССР, а Подгорный – Председателем Президиума Верховного Совета СССР, и с их мнением нельзя было не считаться. Особенно решителен выступал Подгорный. Он несколько раз брал слово и настаивал на самом суровом наказании. «Нам надо провести над Солженицыным суд. Если мы его вышлем, то этим покажем свою слабость… Нам нужно разоблачить Солженицына. Если мы его вышлем за границу, то он и там будет нам вредить». С Подгорным согласился Громыко, осторожно заявив, что «внутренний вариант был бы предпочтителен». За судебный процесс над Солженицыным и против высылки высказался и А. Шелепин. В конце это же мнение поддержал и Брежнев. Политбюро приняло постановление «О мерах по пресечению антисоветской деятельности Солженицына А. И.», в котором исполнение всех карательных мер, включая арест, проведение следствия и судебного процесса было поручено Андропову и Руденко, Генеральному прокурору СССР. Это не означало, что действовать надо немедленно. Андропов и Руденко должны были сначала определить порядок и процедуру следствия и судебного процесса и внести затем предложения на этот счет в ЦК КПСС. Только после начала следствия или после ареста можно было действовать самостоятельно, «информируя ЦК КПСС в оперативном порядке».