Золотая Кастилия (сборник) - Густав Эмар

— Говорите же, говорите, нья Чиала! — с живостью вскричал молодой человек.

— Знайте, кабальеро, что я вверяюсь вашей дворянской чести и что об этой тайне вы не должны говорить никому.

— Даю вам честное слово, кормилица.

— Я была замужем три года… Прошел месяц, как родился мой второй ребенок. Я с мужем жила в хижине в нескольких лье от По.

— Как! — с удивлением воскликнул молодой человек. — Вы не испанка?!

— Нет, я беарнка.

— Продолжайте, продолжайте, кормилица! — вскричал Филипп с живостью.

— Мой муж охотился на медведей в горах, занимался контрабандой, а в свободное время служил проводником путешественникам, направлявшимся из Франции в Испанию или из Испании во Францию. Несмотря на свои разнообразные ремесла, а может быть, и по причине этого, мой муж был очень беден, так беден, что часто даже не было хлеба в нашей жалкой лачуге. Хуан приходил в отчаяние. Горе преследовало нас, однако мы были честны. Однажды после продолжительного отсутствия мой муж вернулся с каким-то господином. Возвращение мужа несказанно обрадовало меня; уже около пятидесяти часов у меня во рту не было ни крошки. Хуан принес еду.

— «Не теряй мужества, жена, — сказал он мне, — поешь и порадуйся: этот достойный господин сжалился над нами». Тогда я стала внимательно рассматривать незнакомца, на которого до сих пор не обращала внимания и который остался стоять возле двери, закутавшись в плащ. Этот незнакомец был уже пожилой; его красивые, но суровые черты лица имели надменное выражение, которое против моей воли заставило меня задрожать. Одет он был, как дворянин. Я почтительно поклонилась ему в благодарность за добро, которое он хотел нам сделать. Он раскрыл свой плащ и подал мне ребенка одного возраста с моим.

— «Не благодарите меня, добрая женщина, — произнес он, — это будет услуга за услугу. Вот слабое существо, которому я прошу вас заменить мать». Я тут же схватила ребенка и, не думая о еде, хотя и была очень голодна, тотчас дала ему грудь.

— Это была Хуана? — вскричал молодой человек.

— Да, кабальеро. Незнакомец как будто с удовольствием смотрел на мои заботы об этом бедном херувиме, потом подошел ко мне и поцеловал в лоб милую малютку, которая заснула, улыбаясь.

— «Вот и хорошо, — сказал он, — вы будете матерью Хуане — так ее зовут; она сирота. Возьмите этот кошелек. В нем шестьдесят унций золота; через год вы получите столько же от банкиров Исагуирра и Самала из По, и это будет продолжаться все то время, пока ребенок останется на вашем попечении. Вам стоит только показать этот перстень, — сказал он, сняв с мизинца левой руки перстень с бледным рубином. — Вы поняли, чего я жду от вас? Будьте скромны, и у вас не будет причин жаловаться на меня. Теперь прощайте». Он закутался в плащ, надвинул шляпу на глаза, сделал знак моему мужу следовать за ним и вышел из хижины. Больше он не возвращался; однако, хотя я видела его не больше одного часа, я уверена, что если бы встретилась с ним, то узнала бы его — до того его лицо поразило меня, и черты его остались запечатлены в моей памяти.

— Кто бы мог быть этот человек? — прошептал Филипп. — Вероятно, ее отец.

— Не думаю… Прошло три года. Каждый год я ездила в По, показывала перстень, и, не задавая никаких вопросов, мне давали шестьдесят унций золота. Однажды утром в дверь нашей хижины постучали. Я вздрогнула; мы жили в таком уединении, что у нас никогда никто не бывал, кроме контрабандистов, приятелей моего мужа, которые открывали дверь без церемонии и входили, как к себе домой. Я отворила. На пороге стоял какой-то незнакомец. Это был один из служащих в банке Исагуирра; я видала его, когда ходила за деньгами. Поздоровавшись со мной, он спросил, дома ли мой муж. Я ответила, что его нет дома, но я жду его с минуты на минуту.

— «Хорошо, — ответил он, — у меня есть время». Он сел на скамью возле огня; это было весной, и в горах царил холод. Через час пришел мой муж. Незнакомец отвел его в сторону и довольно долго беседовал с ним; я не знаю, о чем они говорили, но вдруг Хуан обратился ко мне.

— «Жена, — сказал он мне, — одевайся. Этот господин приехал за Хуаной; ты поедешь с ней». Я хотела возразить.

— «Делайте, что вам говорит ваш муж, — строго произнес незнакомец, — вы останетесь довольны». Я повиновалась со слезами. Через час, сидя в карете подле незнакомца и держа Хуану на коленях, я проехала Пиренеи и направлялась к Испании. Мы останавливались только пообедать и переменить мулов. Через четыре дня карета остановилась у довольно красивого дома, выстроенного поодаль от селения, которое, как я впоследствии узнала, называлось Оканна. Незнакомец сделал мне знак выйти и следовать за ним. Он вошел в дом, дверь которого отворили, когда подъехала карета. Перед нами неподвижно стояла служанка. Незнакомец показал мне весь дом, комнаты которого были меблированы довольно хорошо, но не роскошно.

— «Здесь вы у себя дома, — сказал он мне, — оставайтесь тут до новых распоряжений. Недостатка у вас ни в чем не будет. Каждый месяц вы будете получать сумму, необходимую для ваших потребностей. Я исполнил данное мне поручение. Прощайте».

— «А мой муж?» — спросила я.

— «Вот, прочтите письмо, которое он передал к вам. Не забудьте, что вы не должны принимать никого, кроме человека, который покажет вам перстень точно такой же, как у вас. Прощайте». Он вышел. Я слышала, как уехала карета. Я осталась одна с Хуаной, которая, не тревожась ни о чем, бегала, смеясь, по всем комнатам.

— Да-а… Какое странное приключение, — сказал молодой человек. — Как же все это кончилось?

— Очень просто, сеньор. В письме, отданном мне, муж приказывал мне повиноваться, уверяя, что все к лучшему. Я покорилась и скоро стала почти счастлива в своем новом доме. Все оставалось в таком положении несколько месяцев. Наконец однажды перед домом остановилась карета, из которой вышел какой-то человек и подал мне перстень. Это был дон Фернандо д'Авила. Он сказал мне, что является опекуном Хуаны и приехал отвезти ее в Мадрид. Он спросил, согласна ли я ехать с ним? Я любила бедного ребенка, которому заменяла мать; сердце мое разрывалось при мысли расстаться с ней, и я согласилась. Нас поместили в Мадриде в великолепном доме. Каждый день в один и тот же час дон Фернандо приезжал за Хуаной, а после прогулки, которая иногда продолжалась до заката солнца, привозил ее обратно. Я не выходила из дома, мне это было запрещено. Я вооружилась терпением. Мой муж писал мне часто и во всех своих письмах приказывал мне беспрекословно повиноваться всему, чего потребуют от меня. Однажды дон Фернандо объявил мне, что уезжает из Испании в Америку, и опять предложил мне ехать с ним. Что мне оставалось делать? Я была одна, вдали от своих друзей, на чужой земле. Кто знает, какие последствия мог иметь для меня отказ? Я согласилась. Дон Фернандо привез нас на Эспаньолу; там он велел нам жить в маленьком городке, где случай, а может быть, и Провидение свело нас с вами. Ничто не нарушало однообразия нашей жизни. Дон Фернандо всегда был добр и почтителен к своей питомице, которую, кажется, очень любит и окружает самыми нежными заботами.