Гибель советского ТВ - Федор Раззаков

Если и есть еще нечто подобное в мире, то только в Америке. Так, на канале Эн-би-си идут два аналога нашей программы, и на канале Си-би-си есть еще один. Когда мы взяли эту схему для создания своей программы, то сделали сразу же очень большую поправку на нашего зрителя. В отличие от американского, наш зритель нуждается в гораздо большей теплоте по отношению к себе. Американец ведь живет спокойной жизнью, он полностью лишен каждодневного стресса. У него, как это принято было раньше говорить, абсолютная уверенность в завтрашнем дне. У нас же ее нет. Потому нам так необходимы большая теплота, улыбка, доброта, чтобы помочь людям обрести покой...

Работа над каждым выпуском программы начинается вечером предыдущего дня. После эфира программы, когда все разъезжаются по домам, я допоздна обсуждаю с авторской бригадой завтрашнего дня, что делать завтра. Потом я уезжаю, а люди остаются работать. А утром первым начинает репетицию Левон Оганезов со своим оркестром. Это его время. В 12 часов дня появляюсь я и репетирую с оркестром... После этого репетиция с артистами – песня или танец, несколько прогонов всей передачи, грим, повторение текста монолога и, наконец, эфир...»

Между тем, взяв мощный разбег, новое детище Угольникова так и не сумело набрать достойную высоту. Постепенно новизна восприятия притупилась, и программа стала катастрофически терять зрителя. Критические выпады в ее адрес со страниц периодических изданий стали звучать все чаще, особенно заметно это стало осенью 1997 года. К примеру, все тот же А. Бубликов в конце сентября писал:

«Угольников катастрофически не справляется с ролью ведущего найт-шоу, ибо такая работа предполагает прежде всего импровизацию. А этого Угольников не умеет совершенно, в чем и признавался неоднократно. Найт-шоу, как доказали это все основоположники жанра, начиная с Леттермана, – возможно только в прямом эфире. Ток-шоу в записи – такой же абсурд, как интервью с самим собой. При запуске «Доброго вечера» Лесин (Михаил Лесин тогда был продюсером РТР. – Ф. Р.) пообещал перейти на прямой эфир в течение трех месяцев. Этого не произошло и по сей день. Присутствовавшие на записях угольниковской программы – в том числе и автор этих строк – в один голос отмечают катастрофическую неспособность Игоря безошибочно воспроизвести текст с первого раза. Да и кто выдержал бы это – ежедневно учить наизусть по три страницы текста плюс двадцать вопросов? А сочинять их самостоятельно Угольников не умеет, он пользуется шпаргалками, которые пишет для него команда прекратившейся ныне программы «Раз в неделю». Иногда эти шутки остроумны, чаще – плоски, но главная причина их неуместности в программе – жанровая нестыковка. Команда – тоже, кстати, из бывших кавээнщиков – пишет репризы. А от ведущего найт-шоу требуется разговор, живое общение, нерв непосредственного контакта с аудиторией. Этого-то и не умеет Угольников, прирожденный актер, а не мастер диалога. Но прямого эфира на сегодняшнем РТР быть не может: канал-то президентский, вдруг ляпнут что-нибудь не то!

Ток-шоу Угольникова создавалось с явной политической целью, чего продюсеры и не думали скрывать. Опыт президентской кампании Ельцина, результат которой, по сути, определился в последний месяц, научил их одному: общественное мнение надо готовить к выборам загодя. Угольников этим и занимается, стараясь погасить возможную серьезную критику власти. Ни в одном найт-шоу мира не было десятиминутного политического вступления. У Угольникова – есть. Эта реприза, произносимая с закосом под доверительность, но начисто лишенная непосредственности, служит одной цели: демонстрирует, в каких пределах власть еще разрешает подкусывать себя... Зачем Угольников трогает политику – или, вернее, зачем политику трогают Угольниковым? Затем, чтобы ненавязчиво озвучивать государственную точку зрения, безобидно подкалывать власть, заслуживающую более крутого разговора, и гипнотизировать обывателя видимостью откровенности. «У нас сегодня нет другого ведущего, способного осуществлять такую миссию», – сказал Александр Акопов, тогда продюсер «Доброго вечера», в начале 97-го года. Но, если вдуматься, каковы права Угольникова на ежедневные сорок минут эфира? Он не умеет вести диалог с гостем, ибо задает ему готовые вопросы, зачастую никак не стыкующиеся с предыдущими ответами. Все его рояли торчат из кустов. Он не умеет на глазах публики остроумно выйти из положения, сгладить неловкость, если гость несет чушь, или ответить на том же уровне, если гость грамотно поставил программу на место. Он так и не разучился гримасничать и до последнего держится за тот клоунский имидж, с которым собрался было расстаться. Иными словами, ни коллективный социопсихолог, ни интервьюер из Угольникова не получился – прежде всего потому, что собственного лица, как и у большинства российских телеведущих, у него нет. Есть набор ужимок, за которыми, увы, не спрячешь зияющего отсутствия индивидуальности. Ко всему прочему, Угольников – человек настолько амбициозный, что времена, когда он был восприимчив к критике, остались далеко в прошлом...

Сам за себя говорит простой факт: обладая самым большим количеством экранного времени (Ворошилову или Познеру не мечталась такая периодичность выхода в эфир), Угольников так и не стал по-настоящему влиятельным шоуменом. Его программа не вызвала ни одной печатной полемики, никогда не оказывалась в центре зрительских споров – ее словно нет...»

После закрытия «Доброго вечера» Угольников не сидел сложа руки (это вообще не в его правилах) и продолжал активно творить. В частности, он вернулся на сцену, где сыграл одну из главных ролей в спектакле (в женской роли была занята Елена Яковлева), а также написал сценарий фильма, съемки которого летом 1998 года начались на «НТВ-Профит». А 12 сентября на ТВ вновь возобновился выход его программы «Добрый вечер с Игорем Угольниковым» (правда, теперь – раз в неделю). Однако передача просуществовала всего лишь несколько месяцев, после чего вновь пропала из сетки вещания. В октябре 99-го прошел слух, что руководство РТР вновь собирается возродить ее с тем же Угольниковым в качестве ведущего. Но этот слух не подтвердился.

На какое-то время уйдя с телевидения, Угольников вернулся на сцену и два сезона отработал во МХАТе имени А. Чехова у Олега Табакова. Но потом ушел оттуда, разругавшись с руководством. По словам Угольникова: «Я не терплю хамства по отношению к себе. Причем оно было не со стороны Табакова, а со стороны людей, которые очень хотели поссорить меня с Табаковым...»

В 2002 году в судьбе Угольникова произошел неожиданный поворот: он стал директором столичного Дома кино. И хотя Угольников в разное время имел контакты с кинематографом, однако для большинства его поклонников этот шаг оказался полной неожиданностью. Правда, эта неожиданность длилась недолго – всего-то около года.

Гораздо меньше удивления вызвал другой шаг Угольникова – его активное участие в реанимации некогда популярного сатирического киножурнала «Фитиль», который отныне (с 2005 года) прописался на телеканале «Россия». Однако, когда Угольников пришел к руководству «Фитиля», с телевидением порвала его жена, долгие годы проработавшая там режиссером. Почему? Вот как ответил сам Угольников:

«Она не приняла все те нововведения, которые потакают дурному вкусу зрителей. Ее оскорбляет ситуация, при которой высший топ рейтингов занимают программы типа «Комната смеха» и прочее. Поэтому она сказала, что пока телевидение не изменится – будет растить розы на даче...»

Из интервью И. Угольникова:

«Меня беспокоит, что обывательский вкус победил всякий смысл. Меня беспокоит пошлость во всех ее проявлениях, которая меня окружает в моей стране. Это катастрофа. Если мы с утра до вечера ржем над сюжетами, извините, ниже пояса, меня это оскорбляет...

В «Фитиле» я берусь за ножницы, когда это касается трех вещей. Первое – президента. Я не буду шутить на темы президента в журнале «Фитиль». У нас были, кстати, сюжеты, где мы касались президента, но ерничать я не позволю. Второе – если речь идет о болезнях людей, немощах человеческих и касаемо веры. Бывает, в сюжете очень острый поворот, но если он касается этих трех «нет», я вырезаю...»

Константин Эрнст

К. Эрнст родился 6 февраля 1961 года в Москве. Его отец – Лев Константинович Эрнст – академик, биотехнолог и генетик с мировым именем, вице-президент Российской сельскохозяйственной академии. Несмотря на то что все родственники по отцу и матери до третьего колена были железнодорожниками, Лев Константинович еще в детстве увлекся животноводством и в 1951 году поступил во Всесоюзный институт животноводства, где потом остался на научной работе.

Сыну академика с детских лет была уготована судьба отца: закончив школу, Константин поступил на биологический факультет Ленинградского университета. В 1983 году он закончил институт и в течение пяти последующих лет занимался научной деятельностью. В частности, он защитил диссертацию по теме «Динамика созревания мессенджер-РНК при созревании ооцитов млекопитающих «in vitro» (то есть в пробирке). Руководил группой в НИИ и даже был приглашен в Оксфорд на двухгодичную стажировку. Однако за две (!) недели до выхода на европейскую научную арену Эрнст совершает неожиданный шаг: он уходит из науки.