Формула-1. История главной автогонки мира и её руководителя Берни Экклстоуна - Том Бауэр

Переговоры с Торанаком начались осенью 1970 года. Экклстоун предлагал стать партнёрами, но Торанак отказался, предпочитая продать команду, чтобы потом выкупить свою долю обратно, если дела пойдут хорошо. К моменту смерти Риндта они так и не договорились. В 1971-м Экклстоун предложил купить «Брэбхэм», а Торанака взять содиректором. Цена, по обоюдному соглашению, должна была равняться стоимости всех активов. Торанак аккуратно всё подсчитал и сказал Экклстоуну, что активы стоят 130 тысяч фунтов. Наивно полагая, что его оценка будет принята без возражений, австралиец стал тратить деньги. Экклстоун выжидал до последнего, а уже у юриста, перед подписанием документов, сказал:

— Я не согласен с суммой. По-моему, справедливая цена — сто тысяч фунтов.

Он не стал извиняться и заявил о понижении цены абсолютно спокойно, стараясь сбить оппонента с толку.

— Но мы же договорились, что подсчитаем стоимость всех активов, — пролепетал Торанак и добавил, что продаёт два болида и пять двигателей.

— Вот именно. Понимай как знаешь, — отозвался Экклстоун, намекая, что якобы независимая оценка Торанака не вполне корректна. — Не согласен с моей оценкой — сделай сам, как полагается. — Экклстоун был неумолим. Отлично понимая, что у Торанака нет выхода, он притворялся, будто ничего страшного не происходит: — Ты можешь отказаться.

— Мне надо подумать, — отозвался австралиец. — Не уверен, хочу ли я теперь вообще продавать.

— Дело твоё.

Немного посомневавшись, Торанак согласился продать свою долю по сниженной цене. «Никто его не заставлял, — настаивал позднее Экклстоун. — Он сам так решил».

Торанак позже списывал всё на собственную неопытность, заметив при этом: «Так у деловых людей принято. Я сам виноват».

Экклстоун благотворительностью не занимался. «Берни купил ему билет до дома и получил „Брэбхэм“ бесплатно», — хохотали друзья, услышав его рассказ за чашечкой кофе на привычных посиделках воскресным утром в кафе «Квинз» на Бонд-стрит. Экклстоун стал членом гоночного братства за сущие гроши.

Позднее он скажет: «Купить „Брэбхэм“ — это как отпраздновать все дни рождения сразу. Гонки были у меня в крови. Я любил их, и всё».

Его первой жертвой стал Торанак. Экклстоун признавал лишь один вид отношений: слуга и господин. По его понятиям, все решения должен был принимать только он, без всяких вмешательств со стороны. О собственном предложении сделать Торанака содиректором Экклстоун забыл. «Я веду дела, не слушая ничьих советов, — заявил он. — От советчиков я избавляюсь».

На следующий день после покупки Экклстоун поехал в Суррей, где, в городе Вейбридж, располагалась лаборатория «Брэбхэма». Он увидел неряшливые металлические сараи, полнейшее безразличие работников и был поражён небрежно-любительским подходом к делу. Предстояло изменить всё и сразу. «Незаменимых нет, — заявил Экклстоун, — и я их заменю». Он велел своему аудитору Брайану Шеферду избавиться от Торанака.

— Вам без меня не правиться! — возмущался тот.

— А мы попробуем — усмехнулся Экклстоун, а в 1972 году, когда Торанак всё же был вынужден уйти, безапелляционно заявил: — Команда решила обойтись без него. Рон стал заложником собственных идей.

Единственным стоящим сотрудником оказался рослый младший конструктор из Южной Африки по имени Гордон Мюррей. От так и горел желанием трудиться, изобретать, а при недостатке средств — импровизировать. Всех остальных конструкторов уволили. «Мне нужна новая машина, которая победит в семьдесят третьем, — сказал Мюррею Экклстоун. — Вот твоя задача».

Идеальный сотрудник, по Экклстоуну, должен быть увлечённым и талантливым. Этим требованиям вполне отвечал тридцатипятилетний экс-чемпион Великобритании по мотогонкам Колин Сили. Он познакомился с Экклстоуном в конце 1970 года, когда зашёл в шоу-рум Спенсера купить «форд-капри». У Сили был свой завод по производству мотоциклов, поставлявший продукцию лучшим гонщикам мира, однако японские конкуренты вытесняли его с рынка. Экклстоун попытался договориться с табачной компанией «Джон Плеер», чтобы те стали спонсорами Сили, и заслужил тем самым благодарность прославленного спортсмена.

Переговоры зашли в тупик, но Экклстоун посчитал, что Сили — работящий и честный конструктор, который мог бы заменить Торанака. Он предложил включить его компанию в состав «Брэбхэма», самого экс-чемпиона назначить содиректором «Мотор рейсинг девелопментс», а Экклстоун в этом случае инвестирует необходимые средства и спасёт бизнес Сили. Они быстро договорились и вместе прибыли на производство «Брэбхэма». Вскарабкавшись на пустой ящик, Экклстоун представил Сили сотрудникам и дал слово оробевшему конструктору. Тот с трудом выдавил из себя несколько фраз, и собрание на этом закончилось. Вскоре ещё не привыкший к публичности Экклстоун заявил журналисту, что планирует «масштабный прорыв» в мотогонках и «Формуле-1», рассчитывая «делать лучшие в мире машины и мотоциклы, привлечь богатых спонсоров и бороться за чемпионские титулы».

Тут-то и проявился в полную силу характер Экклстоуна, о котором раньше знали только отец, Энн Джонс да пара механиков из шоу-рума Спенсера. Особый склад мышления, побуждавший его разбирать и собирать велосипеды под навесом в родительском садике, а затем разработать детальный план перестройки шоу-рума, теперь перевернул все три корпуса «Брэбхэма» с ног на голову. «У меня чёткий и ясный ум, — заявлял он. — Всё должно аккуратно лежать в ящиках, и я желаю знать, кто за какой ящик отвечает». Свободная планировка зданий, по которым беспрепятственно перемещались сотрудники, с его точки зрения, означала хаос. Рецепт оказался прост. Везде вставили двери и установили заграждения, а в цехах возвели перегородки из шлакоблоков, чтобы упорядочить передвижения людей. На смену саже, смазке, плакатам и мусору пришли белая краска и белая же плитка. Даже сами болиды были выкрашены в белый цвет вместо традиционного для английских гоночных машин зелёного. Ящики для инструментов покрасили в тёмно-синий и, по личному распоряжению Экклстоуна, установили на каждом рабочем месте строго определённым образом. «Есть возражения?» — сурово спросил он.

Экклстоун признавал лишь тяжёлый труд и идеальное исполнение, он желал, чтобы его средства расходовались эффективно. Да, денег много, но он и слышать не хотел о неповиновении и растрате ресурсов в убыточном проекте. Никаких оправданий. Этот человек обожал конфликты, война была у него в крови.

Сотрудники не должны были знать, в каком он настроении. Своё появление он всегда продумывал так, чтобы вселить трепет, и специально запугивал подчинённых вспышками гнева. Забрызганная грязью машина или распахнутая дверь здания выводили его из себя. Если во время собрания звонил телефон, Экклстоун мог зашвырнуть его в другой конец комнаты. Однажды он заметил, что уборщица говорит по телефону, — и выдрал его из стены. Даже услышав звонок за стеной, он распахивал дверь, врывался в соседнее помещение и выдирал провода из розетки. То же и в лаборатории. Однажды Экклстоун увидел, как кто-то из механиков сломал верстак, и прямо на глазах у Мюррея разбил фару на его машине. В другой раз его не устроил корпус болида — и тогда Мюррей увидел, как босс колотит ногой по металлическому листу, пока в том не образовалась дыра. Поразительно, что эти вспышки не вызывали возражений и скрытого недовольства. Сотрудники были словно зачарованные. Никто не протестовал против его поздних звонков с расспросами о незначительных мелочах.

Полнейшая непредсказуемость даже не злила — она просто поражала. «Ладно, идём обедать», — мог объявить он после гневной тирады, потом дружески поболтать за пивом и сандвичем, а по возвращении сорваться вновь. «Заткнись или проваливай», — заявил он менеджеру команды Кейту Грину, когда тот пожаловался, что машины приходится готовить к гонке в атмосфере колоссального напряжения. Он не откликнулся даже на просьбу того же Грина прибавить ему десять фунтов в неделю за постоянную работу допоздна. Экклстоун знай себе повторял: «Я подумаю», — пока Грин не отступился.

Незаменимыми могли себя чувствовать лишь несколько человек, среди них Сили. Работая по восемнадцать часов в день, он успевал следить и за собственной компанией по выпуску мотоциклов, находившейся в Бельведере — на северо-востоке Лондона. Оттуда он направлялся на южный берег Темзы — в Бекслихит к Экклстоуну, после чего ехал на запад, в штаб-квартиру «Брэбхэма», проделывая таким образом по узким дорогам больше 100 миль в день. Экклстоун, напротив, всего раз в неделю брал у себя в шоу-руме «роллс-ройс» или какую-нибудь спортивную машину и ехал на производство. Прошло несколько месяцев, и условия соглашения с Сили перестали ему нравиться. Хотя чемпион мира Барри Шин и выигрывал на мотоцикле конструкции Сили гонки чемпионатов Великобритании и Европы, вложенных Экклстоуном 4254 фунтов оказалось недостаточно. «Брэбхэм» тоже был весь в долгах. Расходы составляли 80 тысяч в год, и выплаты за сезон их едва покрывали — о прибыли и речи не шло. Чтобы выжить самому, нужно было превратить «Формулу-1» из игрушки состоятельных людей в коммерчески выгодный бизнес.