Гренадер - Олег Быстров

Гриц понял, что встреча подходит к концу. Что ж, он так и доложит командиру ячейки: оуновцы себе на уме, карты раскрывать не торопятся и действовать собираются, судя по всему, самостоятельно.

– Благодарю, пан Тиртый. Мне достаточно. И вообще, пора ехать.

– Не смею задерживать, пан Суржак. Надеюсь, наша встреча не последняя. Михась, – повернулся он к звероподобному мужику у дверей, – проводи гостя.

Гриц, вставая из-за стола, не заметил взгляда, которым вожак одарил помощника. В боевой группе давно была наработана система условных знаков, жестов, даже взглядов. Михась едва заметно кивнул.

Они прошли через прихожую к двери. Бородатый Михась пропустил Грица вперёд.

– Будь ласка, пан, – прогудел он из-за спины, – повэртай щэколду.

Гриц взялся за задвижку, та оказалась необычайно тугая. Пришлось ухватиться обеими руками. В тот же миг Михась сгрёб Суржака и сильным отработанным захватом намертво зажал его руки – не вздохнуть, не крикнуть, не пошевелиться. А громила одним движением проколол грудную клетку «орлёнка» длинным стилетом до самого сердца.

Сын мелкого служащего из Лодзи и уроженки Винницы даже не успел ничего понять, только вспышка острой боли – и всё.

Михась легко подхватил мёртвое тело, перенёс его к двери напротив. Постучал условным стуком. Отворили.

– Принимайте гостя, – прогудел с усмешкой великан и шагнул за порог.

В это время Степан Тиртый, друг и сподвижник Степана Бандеры, повернулся к похожим один на другого хлопцам, не проронившим за время беседы ни слова.

– Что я вам говорил? Паны способны только болтать. Хуже того, начнут суетиться, елозить. Лезть со своей дилетантской инициативой, мешаться под ногами. Пусти их в дело, сами сгорят и нас спалят. С этими «орлятами» нужно кончать. Тем более, они о нас знают.

– А что делать с «Зигзагом»? – спросил один из молчунов. – Их эмиссар ожидается со дня на день.

По данным разведки ОУН, существовала ещё одна националистическая польская организация, напрямую связанная с Дефензивой[2]. Название «Серебряный зигзаг» прямо указывало на знаки воинского отличия в польской армии и прозрачно намекало, что эти ребята предпочитают силовые методы борьбы политическим. Однако в настоящее время представителей «Зигзага» во Львове не имелось. Так, по крайней мере, считали оуновцы.

– Когда появится, тогда и будем решать, – ответил Тиртый. – Посмотрим, что это за птица.

Вернулся Михась. Кивнул, мол, всё в порядке и добавил:

– У вэльможного пана було хорошэ нимэцкэ авто. Точнише, пан був, а авто залишилося.[3]– И улыбнулся широко и добродушно. – Так що з ним робыти?

– Авто, это хорошо, – ответил Тиртый. – Авто нам пригодится уже сегодня. Отгони на Погулянку, к Тодору, пусть спрячет и держит наготове. И кончай эту свою ридну мову. Знаешь ведь, я в ней не очень.

– Слушаюсь, пан хорунжий, – нисколько не смутился Михась. – Всё сделаю в лучшем виде.

Тиртый повернулся к сидевшим за столом.

– Атанас, – обратился к одному, – поднимай людей. Ты знаешь кого, – посмотрел на другого: – С тебя, Игнат, оружие. Тоже учить не надо… Действуйте.

Боевики подтянулись, от расслабленного застольного вида не осталось и следа. Через миг их не было в комнате. Группа украинских националистов не привыкла откладывать дела в долгий ящик, действовала быстро и эффективно.

В девятом часу вечера, когда осеннее солнце уже готово было закатиться за горизонт, по улице Кочановсого с Погулянки мчался на большой скорости чёрный «Адлер Стандард 6». Автомобиль проехал до улицы Лозинского, свернул на Академическую, проехал мимо величественного здания Политехнички, одного из старейших университетов в Восточной Европе, и вырулил на Коперника.

Город готовился к ночной жизни. Зажигались вывески ресторанов и клубов, на тротуарах появлялись нарядно одетые прохожие. Автомобилей стало больше, и чёрный «адлер» не привлёк чьего-либо внимания. Милиционеры, появившиеся на улицах вскоре после августовских событий, так и не решались связываться с большими чёрными машинами, на которых, ко всему прочему, часто ездило начальство.

По Коперника автомобиль домчал до Богуславской, и недалеко от знаменитой львовской Цитадели остановился у небольшого, без претензии на роскошь особняка. В окнах второго этажа ярко горел свет.

Из салона быстро выбрались шестеро, все в плащах и надвинутых на глаза кепках. Полы плащей подозрительно оттопыривались. Смутными тенями гости скользнули ко входу в особняк. Один стал перед дверью и потянул витой шнур, где-то в отдалении зазвенел колокольчик. Остальные участники акции рассыпались вокруг так, чтобы их не было видно сквозь стекло высокой входной двери.

В прихожей зажёгся свет. Престарелый слуга отворил, спросил по-польски, чего желает пан. И тут же получил страшный удар кастетом в лицо. Сухое старческое тело отлетело как пушинка, старик умер, ещё не коснувшись дорогого, до блеска натёртого паркета.

Налётчики ворвались в дом.

На втором этаже особняка происходило заседание ячейки «Орлят Яна Собеского». Руководил ячейкой Станислав Пожацкий, разорившийся шляхтич, уже разменявший шестой десяток. Пан Станислав обладал густой гривой седеющих волос и чрезвычайно аристократичной внешностью, принимал своих единомышленников по-свойски – в вельветовой куртке с бархатными отворотами и мягких домашних туфлях. На большом столе, предназначенном для гостей, стоял дорогой чайный сервиз, фрукты, вазочки с пирожными от Залевского. Для мужчин был выставлен настоящий французский коньяк.

Собственно, ячейка не считала себя боевой организация. В планах «орлят» значилась пропагандистская деятельность и агитационная работа. Членами состояли люди мирные: чиновники средней руки, мелкие коммерсанты, студенты университета. Присутствовало несколько панночек, очаровательные головки которых были забиты суфражистским мусором пополам с национальными идеями возрождения Великой Польши. Все из очень приличных семей.

Собрание больше походило на встречу добрых друзей под чай, пирожные и хороший коньяк. В тёплой доверительной атмосфере комфортно рассуждать о судьбах нации и замышлять акции протеста в виде расклеивания рукописных листовок. Нет, о, матка боска! Не бросать бомбы, не стрелять в русских солдат! Только мирный протест, но высказанный со всей прямотой и твёрдостью истинного гражданина.

И всё бы хорошо, но недавно, а точнее три дня назад, к пану Станиславу пришёл невзрачный человек в поношенном плаще и видавшей виды шляпе. Представился паном Владеком, передал привет от очень влиятельных людей из Варшавы и письмо, где весьма и весьма уважаемый человек просил пана Станислава оказать пану Владеку любое – это слово в тексте было выделено – любое содействие, которое тому понадобится.

Приезжему понадобились сведения об украинских националистах, обосновавшихся во Львове. Его интересовали планы боевиков, их численность и состав, возможности совместной работы. А может, и не совместной, а наоборот, использование гжебней[4] для проведения наиболее грязных и опасных акций. Настоящая разведывательная операция, матка боска, но отказаться не было никакой возможности.

Руководитель «Орлят» слышал о мощной подпольной организации «Серебряный зигзаг» в Варшаве, ссориться с которой не стоило ни в коем случае. Он догадался, кем может быть невзрачный господин, поэтому ценой немалых усилий через пару одиозных личностей с лычаковского городского дна договорился-таки о встрече с очень опасным украинским боевиком.

Послать на встречу решил Грица Суржака. Тот был наполовину украинцем и в ячейке крутился довольно давно, нареканий не вызывал. После короткого инструктажа посланник «Орлят» отправился на задание и вот уже несколько часов не давал о себе знать. Должен был уже вернуться или, в крайнем случае, позвонить, но не сделал ни того ни другого, словно в воду канул.

Пан Станислав нервничал. Раскуривая сигару – конечно, не «Гавану», всего лишь «Патрию», да где сейчас настоящих сигар взять? – одновременно пытался беседовать с учителем гимназии Дворжецким. Но мысли витали далеко от уютного зала на втором этаже родового особняка Пожацких, и пан Станислав то и дело терял нить беседы. Слава об оуновцах в рядах умеренно недовольной польской интеллигенции ходила самая дурная.

В это время очаровательная панна Зося принялась рассказывать какую-то поучительную и патриотическую историю, привлекая внимание молодёжи: двух барышень и трёх юношей-студентов. Учитель Дворжецкий отошёл за рюмкой конька, служащий ратуши Павловский громко заспорил с бывшим предпринимателем Сапехой о роли отдельной личности в историческом процессе.

На миг Пожацкий остался один и потому увидел первым, как резко, словно от удара ногой, распахиваются двери в зал. Воздух неожиданно стал вязким, будто кисель, и движения объектов в этой новой среде замедлились, но были различимы до мельчайших деталей, с поразительной чёткостью. Врываются люди в длинных плащах и кепках, надвинутых на глаза. А в руках у них немецкие автоматы. И люди эти, не произнеся ни слова, не издав ни звука, начинают стрелять. Бьются на дульных срезах огненные бабочки, веером летят стреляные гильзы, но грохота пальбы почему-то не слышно. А может, это он, Станислав Пожацкий, уже ничего не слышит, не ощущает, не понимает? Выплёскивается вдруг кровавый фонтан из головы учителя Дворжецкого, и рука его безвольно роняет рюмку с коньяком. Некрасиво распяливает в беззвучном крике рот панна Зося, но пули сбивают её с ног, тело валится куда-то под сервированный стол. Летят осколки сервиза, лопаются вазы с фруктами… Барышни, юноши-студенты, Павловский с Сапехой – все дёргаются, как в конвульсиях, и пространство вокруг окрашивается красным… И что-то горячее бьёт его в плечо, а потом в бок, а потом…