Век чудес - Карен Томпсон Уокер

Вдруг один из зябликов пронзительно пискнул. Сет повернулся к клетке и несколько секунд разглядывал птиц. Из телефона продолжала звучать музыка.

— С ними все нормально? — наконец произнесла я.

Сет пожал плечами и ничего не ответил.

Я встала со скамейки, чтобы посмотреть самой.

В клетке стояла мисочка с уже потемневшими, но так и нетронутыми яблочными дольками, вокруг которых энергично извивались мучные хрущаки. По словам Сильвии, они составляли основной рацион зябликов.

— Они не едят, — заметила я.

— Может, их недавно кормили, — ответил Сет.

— Или это эпидемия.

Оказавшись рядом с Сетом, я почувствовала, что от него пахнет мылом. Майка у него была совсем мятая, словно в результате перенесенных страданий обычай гладить одежду в его семье устарел и стал ненужным.

Сверху доносились шаги Сильвии. Метроном продолжать стучать, отмеряя время своим дедовским способом.

В клетке, на устланном газетой полу, сидел Адажио, похожий на миниатюрную курочку.

— Что-то он неважно выглядит, — продолжила я.

Сет постучал пальцем по прутьям:

— Эй, малыш, привет. Ты как там?

Шум взволновал вторую, здоровую птицу, которая немедленно повернула к нам голову. Приболевший Адажио никак не отреагировал.

Сет оглянулся, не идет ли Сильвия. Затем отпер дверцу клетки, открыл ее, осторожно просунул руку внутрь и легко коснулся зяблика. Тельце Адажио закачалось от слабого толчка, как яйцо. Сет отдернул пальцы.

— Черт, он умер.

— Ты уверен? — спросила я.

— Абсолютно.

— Это эпидемия.

— Может, да, а может, и нет. Может, он просто заболел чем-нибудь обычным и умер.

Мы услышали, как наверху распахнулась и захлопнулась дверь спальни. Сет закрыл клетку. Мы молча посмотрели друг на друга, словно заключили безмолвный договор, как вести себя в сложившейся ситуации.

Другая птица беспомощно забила крыльями под куполом клетки. Мне стало ужасно ее жаль. Теперь она осталась одна в своем мирке.

На лестнице послышались шаги Сильвии. Ее рука скользнула по перилам, и беспроводной телефон вернулся в крепление на кухонной столешнице.

— Что случилось? — спросила она, сняв заколку и снова собирая волосы.

— Ничего, — ответил Сет, который опять уселся в старое кожаное кресло и свесил длинные руки с подлокотников.

— Мы просто рассматривали твоих зябликов, — сказала я.

— Перестань за них переживать, они в полном порядке. — И Сильвия сделала такой жест, будто прогоняла муху.

Затем она извинилась, что мой урок оказался таким коротким, и предложила Сету начать занятие.

Собираясь, я тщетно пыталась перехватить его взгляд. Но он не смотрел в мою сторону. Я сгребла тетради в охапку и ушла, не зная, что переступить порог этого дома мне доведется еще лишь пару раз в жизни.

Замедление познакомило меня с повадками смерти: трупы птиц теряли объем и высыхали в течение нескольких дней, а потом становились плоскими и просто исчезали, оставляя на память только перья и лапки.

Небо с парой нежных продолговатых облаков казалось безупречно синим. На естествознании мы уже начали изучать атмосферные слои, и я знала названия всех видов облаков. Эти были перистые, самые высокие и тонкие.

Еще я знала, что намного выше облаков, в трехстах километрах над моей головой, шестеро космонавтов — четверо американцев и двое русских — застряли на космической станции. Запуск ракеты, которая должна была их забрать, отложили на неопределенный срок. Систему глобального космического катапультирования, созданную в результате сложнейших расчетов, на данный момент признали опасной для использования. Но именно с ее помощью космонавтов отправляли в космос и возвращали на Землю. Каждый раз, глядя на небо, я вспоминала о его далеких узниках.

Когда я переходила улицу, в эвкалиптах и соснах зашумел свежий морской бриз. Над головой пролетел одинокий воробей. Я сорвала с лужайки одуванчик, встряхнула его, и он разлетелся по ветру. Наш кот Тони спал, развалившись па крыльце пузом кверху. Подъездные дорожки поблескивали на солнце. Где-то лаяла собака. Я подумала о Ханне и о том, чем она сейчас занята в Юге. Это был один из последних настоящих дней.

9

На Земле всегда существовали уголки, где солнцу нельзя доверять, а сутки не зависят от восходов и закатов этой звезды. На каких-то далеких широтах солнце садится в декабре и поднимается только по окончании зимы. Лето там превращается в бесконечную солнечную петлю с безжалостным светилом посреди ночного июньского неба.

Древние рыбацкие поселения Северной Скандинавии, обледенелые равнины Сибири, инуитские деревни Канады и Аляски — в этих суровых местах даже деревья растут неохотно, а местные жители воспринимают понятия «день» и «ночь» с долей условности. Утро там не всегда приносит с собой свет, и далеко не всякая ночь — темная.

Теперь и нам, южанам, предстояло испытать то, что давно знакомо людям, живущим под полуночным солнцем.

Ночью через две недели после начала замедления комментаторы прервали плановые трансляции чрезвычайным сообщением. Мне запомнился предваряющий экстренные новости трубный звук, прорвавшийся сквозь гул толпы болельщиков. Передавали седьмой матч ежегодного чемпионата по бейсболу.

— Господи, ну что там еще? — вздохнула мама.

Мы смотрели игру за ужином: тарелки с сырной пиццей «Белизарио» дымились у нас на коленях. День выдался хорошим — ближе к вечеру я получила от Ханны веселую открытку с изображением пустыни. Мама чуть-чуть расслабилась. Папа потягивал пиво. В морозилке ждал своего часа десерт со сливками. Любой идущий мимо дома человек понял бы наше настроение по доносящимся из окна звукам: пронзительный свист мяча, атакующего биту, и звон родительских бокалов. Мы чувствовали себя совершенно счастливыми.

Мама отставила тарелку на кофейный столик и убрала волосы назад, будто бы для того, чтобы лучше слышать новости. Седина у корней увеличивалась с каждым днем. Мама пропустила ежемесячную процедуру окраски, а замедление не сказывалось на скорости роста волос.

Отец сидел на диване рядом с ней, поджав губы. Затем он медленно сделал глоток пива.

Снаружи сияло все то же яркое небо. Длина суток уже перевалила за тридцать часов. Замедление не сдавало позиций.

— Может, они поняли, как все наладить, — предположила я с пола, где лежала на животе рядом с кошками.

Никто мне не ответил.

Еще до официального объявления из определенных кругов просочились первые, неподтвержденные сведения. Важные известия часто становятся всеобщим достоянием до срока. Люди нередко разбалтывают секреты, а анонимные источники так и вовсе обожают трепать языком. Но даже если слухи о происходящем и ходили, до нашей семьи они не добрались.

Началась прямая трансляция из Белого дома — президент ждал эфира, чопорно сложив руки на огромном гладком столе. Рядом с ним развевался здоровенный, весь в складках, американский флаг.

В результате переговоров между лидерами конгресса, представителями Белого дома, министрами торговли, сельского хозяйства, транспорта и внутренних дел родился поразительный по своей простоте план: перед лицом глобальных перемен нас, то есть американский народ, попросили вести себя как обычно.

Другими словами, в нашем обществе решили сохранить двадцатичетырехчасовое измерение суток.

Сперва я не поверила. На экране засветились зеленые цифры — одиннадцать утра, хотя день уже закончился. Так нас призывали не обращать внимания на время суток.

— Не понимаю, как это? — удивилась я.

Правительство Китая предприняло аналогичный шаг.

Тех же действий ждали от Евросоюза. По словам сильных мира сего, любой другой вариант означал бы нашу гибель.

— Рынки нуждаются в стабильности, больше так продолжаться не может, — подытожил президент.

Полагаю, для сохранения статус-кво необходима определенная доля мужества. Бездействие требует отваги.

Мне было ясно, что нас просят выполнить невыполнимое. С тем же успехом они могли предложить накинуть на солнце вожжи и протащить его по небосводу.

Я ждала маминой реакции, но она только тяжело вздохнула. Обернувшись, я увидела на диване смертельно усталую женщину. Видимо, у способности удивляться тоже есть свой предел.

— Это не сработает, — просто сказала она.

Папа ничего не ответил. Он умел хранить молчание в самых сложных ситуациях и встречать проблемы мужественно, без лишних слов. Только сейчас я замечаю в себе эти его черты.

Он продолжил ужин. На его коленях лежала аккуратно расправленная бумажная салфетка и он ел пиццу при помощи ножа и вилки.

На экране телевизора снова зазеленела бейсбольная площадка.

Спустя некоторое время последствия этого решения стали очевидны, но тогда я не понимала, во что оно может пылиться. Пока было ясно одно: мы больше не жили единой жизнью с солнцем. Понятия «свет» и «день», «темнота» и «ночь» отдалялись друг от друга. И нравился этот план далеко не всем.