Мы живём в замке - Ширли Джексон

— Брат Чарльз проснулся, — Констанция взглянула на потолок.

— Вот и хорошо, — дядя Джулиан аккуратно положил перед собой чистый лист и взял карандаш. — Я надеюсь приятнейшим образом провести время в обществе сына моего брата. И надеюсь с его помощью восстановить все оттенки поведения наших родственников во время суда. Признаюсь честно, у меня есть наброски их возможных разговоров, но… — Он потянулся за какой-то тетрадкой. — Боюсь, все же не удастся начать сегодня сорок четвертую главу.

Я взяла Иону на руки и уселась в своем уголке, а Констанция вышла к лестнице — встретить Чарльза.

— Доброе утро, братец Чарльз, — сказала она.

— Здравствуй, Конни. — Голос тот же, что вчера. Они вошли на кухню, и я забилась поглубже в уголок; дядя Джулиан положил руки на свои записи и повернулся лицом к двери.

— Дядя Джулиан! Рад наконец познакомиться с вами.

— Чарльз. Ты сын Артура, а похож на моего брата Джона, он умер.

— Артур тоже умер. Поэтому я и приехал.

— Полагаю, он умер в достатке? Я, в отличие от братьев, умел только сорить деньгами.

— Честно говоря, дядя Джулиан, отец ничего не оставил.

— Какая жалость. А вот его отец оставил изрядную сумму. Даже разделив ее на троих, мы получили немало. Я знал, разумеется, что мои деньги уйдут меж пальцев, но Артур меня удивил. Быть может, твоя мать была мотовкой? Я ее помню смутно. Знаю только, что Констанция написала Артуру письмо во время суда, но его жена потребовала, чтобы мы прервали с ними всякие родственные отношения.

— Мне очень давно хотелось приехать, дядя Джулиан.

— Допускаю. Юные отличаются любопытством. И столь печально известная особа, как твоя кузина Констанция, представляется молодому человеку весьма романтичной. Констанция?

— Что, дядя Джулиан?

— Я уже завтракал?

— Да.

— Ну ничего, выпью еще чашечку чая. Нам с молодым человеком надо многое обсудить.

Я все еще не могла его толком разглядеть: то ли оттого, что он призрак, то ли оттого, что слишком велик. Огромное круглое лицо, так похожее на папино, поворачивалось от Констанции к дяде Джулиану и обратно, лицо улыбалось, открывался рот. Я совсем вжалась в стенку, но в конце концов огромное лицо повернулось и ко мне.

— Ба, и Мари здесь! — сказало лицо. — Здравствуй, Мари.

Я уткнулась в Ионину спину.

— Стесняется? — спросил он Констанцию. — Не страшно. Меня все дети любят.

Констанция засмеялась.

— К нам редко заходят люди. — Она вела себя так естественно, так спокойно, будто всю жизнь ждала, что приедет брат Чарльз, будто заранее продумала, что и как говорить, будто в ее доме всегда была готова комната для брата Чарльза.

Он встал и подошел ко мне.

— Какая красивая кошка. У нее есть имя?

Мы с Ионой посмотрели на него, и я подумала, что имя Ионы — самое надежное, что есть на свете, его имя и произнести не страшно.

— Иона, — ответила я.

— Иона! Кот? Это твой любимый кот?

— Да. — Мы с Ионой смотрели на него, не смея моргнуть или отвести взгляд. Огромное белое лицо так близко и так похоже на папино, а огромный рот улыбается.

— Мы скоро станем большими друзьями — мы с тобой и с Ионой, — сказал он.

— Что ты хочешь на завтрак? — спросила его Констанция и улыбнулась мне: обрадовалась, что я сказала ему имя Ионы.

— Все, что приготовишь. — Он наконец отвернулся от меня.

— Маркиса ела оладьи.

— Оладьи — это великолепно. Вкусный завтрак в приятном обществе чудесным утром — чего еще желать?

— Оладьи, — вступил в разговор дядя Джулиан, — в этой семье пользуются особым почетом, хотя сам я их ем очень редко: желудок принимает лишь легкую, необременительную пищу. В тот последний день к завтраку подавали оладьи…

— Дядя Джулиан, — прервала его Констанция, — твои бумаги падают на пол.

— Позвольте, я подниму, сэр. — Брат Чарльз встал на колени и принялся подбирать бумаги, а Констанция сказала:

— После завтрака я покажу тебе сад.

— Обходительный молодой человек, — похвалил дядя Джулиан, принимая у Чарльза бумаги. — Я тебе благодарен, сам я не в состоянии перескочить через комнату и встать на колени; отрадно, что хоть кому-то это под силу. Ты, вероятно, старше моей племянницы на год или два?

— Мне тридцать два.

— А Констанции лет двадцать восемь. Мы уже давно не отмечаем дни рожденья, но ей, должно быть, около двадцати восьми. Констанция, мне вредно столько разговаривать на пустой желудок. Где мой завтрак?

— Дядя, ты съел его час назад. Сейчас налью тебе чаю, а братцу Чарльзу сделаю оладьи.

— Чарльз — отважный человек. Твоя стряпня, хоть и высшего качества, все же не лишена определенных недостатков.

— Я безбоязненно съем все, что приготовит Констанция.

— В самом деле? — сказал дядя Джулиан. — Рад за тебя. Я-то имел в виду, что для слабого желудка оладьи — тяжелая пища. А ты, полагаю, подумал про мышьяк.

— Садись завтракать, — сказала Констанция Чарльзу.

Я смеялась, спрятавшись за Ионой. Добрых полминуты Чарльз собирался с духом, чтобы взять вилку, и непрерывно улыбался Констанции. Все смотрели на него — и Констанция, и дядя Джулиан, и Иона, и я, — поэтому он отрезал, наконец, кусочек оладьи и поднес ко рту, но в рот положить не хватило духа. Кончилось тем, что он положил вилку с наколотым кусочком обратно на тарелку и обратился к дяде Джулиану:

— Знаете, а ведь… пока я здесь, я бы мог чем-то помочь: вскопать грядки или сбегать в магазин. Я с любой тяжелой работой справлюсь.

— Чарльз, ты же вчера ужинал и проснулся живым поутру, — сказала Констанция; я засмеялась, хотя Констанция говорила почти сердито.

— Что-что? — переспросил Чарльз. — Ах да! — Он взглянул на будто бы позабытую вилку, схватил ее, быстро сунул кусочек оладьи в рот, прожевал, проглотил и посмотрел на Констанцию. — Очень вкусно. — И Констанция улыбнулась.

— Констанция?

— Что, дядя Джулиан?

— Я думаю, что все-таки не начну сегодня сорок четвертую главу. Лучше вернусь к семнадцатой — там, помнится, вскользь упомянуты твой двоюродный брат и его семейство, как они отреклись от нас во время суда. Чарльз, ты разумный молодой человек. Я жажду услышать твою версию.

— Сколько уж лет прошло, — сказал Чарльз.

— Надо было все записывать, — укорил его дядя Джулиан.

— Нет, я не о том. По-моему, стоит все забыть. Какой смысл вспоминать об этом снова и снова?

— Какой смысл? — воскликнул дядя Джулиан. — Смысл?

— Это было печальное и ужасное время. И нечего беспрестанно напоминать о нем Конни, ей только во вред.

— Молодой человек, вы, насколько я понимаю, презрительно отзываетесь о моей работе. А людям свойственно свою работу уважать. Дело есть дело. Запомни это, Чарльз.

— Я просто сказал, что не хочу ничего вспоминать.

— Этим ты толкаешь меня на вымысел, выдумки, игру воображения.

— Хватит об этом.

— Констанция?

— Что, дядя Джулиан? — Она была очень серьезна.

— Ведь это вправду было? Я же помню, — дядя Джулиан уже потянул пальцы в рот.

Констанция, помолчав, сказала:

— Ну, конечно же было, дядя Джулиан.

— Мои записи… — проговорил он угасшим голосом и бессильно простер руку к бумагам.

— Конечно, дядя Джулиан. Все было на самом деле.

Я разозлилась: Чарльз не смеет так обращаться с дядей Джулианом. Вспомнив, что сегодня день сверкающих осколков, я решила положить что-нибудь сверкающее возле кресла дяди Джулиана.

— Констанция?

— Что?

— Можно мне на улицу? Я тепло одет?

— Можно, дядя Джулиан. — Констанция тоже жалела его. Дядя Джулиан печально качал головой, карандаш он отложил. Констанция принесла из комнаты шаль и заботливо укутала ему плечи. Чарльз, ни на кого не глядя, уплетал оладьи; неужели не понял, что обидел дядю Джулиана?

— Вот теперь пойдем на улицу, — тихонько сказала Констанция. — Там припекает солнышко, и все расцветает, а на обед я поджарю тебе печенку.

— Может, не стоит? — сказал дядя Джулиан. — Съем лучше яйцо. — Констанция бережно покатила его к двери и аккуратно свезла по ступеням. Чарльз оторвался было от оладий и привстал, собираясь помочь, но Констанция покачала головой.

— Я посажу тебя в твой любимый уголок, — сказала она дяде Джулиану, — буду все время на тебя посматривать и часто-часто махать из окошка.

Ее голос доносился до кухни все время, пока она везла дядю Джулиана. Иона соскочил с моих колен и уселся на пороге, глядя им вслед.

— Иона, — позвал Чарльз. Иона обернулся. — Сестрица Мари меня не любит.

Мне не понравилось, как он говорит с Ионой и как Иона его слушает.

— Как сделать, чтоб сестрица Мари меня полюбила? — спросил Чарльз; Иона метнул взгляд на меня и снова повернулся к Чарльзу. — Я приехал навестить двух моих милых сестричек, милых сестричек и старого дядюшку, я не видал их столько лет, а сестрица Мари обходится со мной так скверно. Как тебе это нравится, Иона?