Непохожий двойник - Николай Оганесов

– Значит, пришел, расписался под девяткой, и все?

– Точно.

– И если кто-то опоздал, узнать об этом можно только по очередности подписей в журнале?

– Как по очередности? – не понял Щебенкин.

– Подпись опоздавшего стоит последней, правильно?

– Ну да, конечно. Я не сообразил.

– В графе за девятнадцатое подпись Красильникова в конце.

– Да зачем вам подпись? Я и так могу сказать: он пришел в одиннадцать. Я хорошо помню, его в тот день еще милиция забрала.

– Почему же ваш заведующий сказал, что Красильников пришел на работу без опоздания, ровно к девяти?

– Честь мундира бережет. – У Щебенкина на все был готов ответ. – И потом его самого на работе не было. Девятнадцатого у нас что? Среда! А по средам у Харагезова планерка в управлении. До одиннадцати.

– Вы это точно знаете или только предполагаете?

– Чего тут предполагать, если Игорь, когда опоздал, у меня лично спросил: «Начальство на месте?» Я сказал, что еще нет.

– Он пришел ровно в одиннадцать?

– Нет, в половине или без двадцати, где-то так. Подъехал на такси. Я еще сказал ребятам: «Глядите, наш министр задержался».

– Почему министр?

– Ну, он у нас точку отдельную должен был получить...

– А что, не заслужил?

– Кто его знает. Работать индивидуально – это выдержку иметь надо, а у Игоря на деньги слабость была. Наши клиенты народ особый, им поскорей очки нужны, ну и стараются войти в контакт с мастером, а Игорь, он постоянно в зале крутится...

– Что ж вы на него не воздействовали?

– Почему не воздействовали? Предупреждали, и не раз, да ведь...

– Ясно. Скажите, а восемнадцатого он на работе был?

– Нет. Харагезов его отпустил. На похороны: соседка у него умерла...

Антон познакомился с Игорем сразу после вступительных экзаменов. Оба, продравшись через толпу, с замиранием впились глазами в список принятых в университет, и оба нашли свои фамилии почти рядом: «Красильников... Манжула». Из кипящей толчеи выбирались вместе. Жали друг другу руки, поздравляли. Немного стесняясь своей радости, юркнули в ближайшее кафе-мороженое и взяли сразу по двести граммов пломбира в шоколаде.

– Понимаешь, старик, – возбужденно говорил Игорь, – все зависело от русского устного. Если бы трояк, я бы пролетел. Положение – хуже некуда. Приплелся на экзамен, захожу, сажусь и смотрю на экзаменаторшу. Вижу – мучает одного дополнительными вопросами. Тот понимает, что горит, возьми и состри что-то, и такое, чему и смеяться лень. А она, экзаменаторша, аж закатилась от смеха. Я, конечно, мотаю на ус. Вышел отвечать. Первый вопрос слабо, второй еще хуже. Пара светит! Но третий знал хорошо: вводные слова и предложения. Отбарабанил ей, она и спрашивает: «Есть пример?» Я делаю вид, что думаю, а у самого этот пример давно готов, у меня на него вся ставка была. Ты слушай... – Игорь отправил в рот огромную порцию пломбира. – Она уже нервничать начинает, а я ей: «Минуточку. Такой пример: КОНЕЧНО, ВЫ МОЖЕТЕ ПОСТАВИТЬ МНЕ ЛЮБУЮ ОТМЕТКУ...» «Конечно», – говорю, вводное слово, отделяется запятой. Она улыбается: «Правильно, но предложение не закончено, оно у вас, кажется, сложносочиненное?» Тут я опускаю глаза и скромненько так, негромко говорю: «Вы правы». Она даже руки от удовольствия потерла, так ей интересно. Хорошо, говорю, раз вы требуете, я закончу. И выдаю полностью. – Игорь расплылся в улыбке: – «КОНЕЧНО, ВЫ МОЖЕТЕ ПОСТАВИТЬ МНЕ ЛЮБУЮ ОТМЕТКУ, НО МНЕ НЕОБХОДИМА ЧЕТВЕРКА, ИНАЧЕ Я НЕ ПРОЙДУ ПО КОНКУРСУ». Риск, знаешь ли, дело благородное...

– И поставила? – удивляясь находчивости своего нового приятеля, спросил Антон.

– Как видишь. Посмеялась, поругала, что готовился слабо, но «хор» поставила. Она ведь тоже на этом выиграла: сто лет будет рассказывать этот анекдот своим студентам. Так что я – ей, она – мне...

В августе ездили на уборочную в колхоз. Игорь не поехал, принес освобождение. А в сентябре начались занятия. В университет ходили вместе, по дороге было, обратно – порознь: Антон сворачивал в библиотеку и часами просиживал в читальном зале. Игоря это раздражало, но вскоре он тоже нашел занятие: купил по случаю «Сочинения Козьмы Пруткова» и с тех пор штудировал их наизусть...

Первая крупная размолвка произошла из-за девушки. Вечером, возвращаясь с лекций, познакомились с двумя подружками. Одна была низкорослой и вызывающе некрасивой. Отсутствие поклонников, видимо, сказалось на ее характере – она клокотала от злости и изливала свое презрение на всех мужчин подряд. Зато вторая, Тамара, стройная, с нежным овалом лица, густыми, взбитыми по моде тех лет волосами, сразу понравилась Антону. Игорю тоже. Но классический треугольник не сложился: Антон, заметив, что девушка не спускает с Игоря глаз, упоенно слушает его украшенную чужими афоризмами болтовню, без борьбы уступил место и весь вечер плелся рядом с невзрачной подружкой, выслушивая ее ядовитые замечания.

Игорь начал встречаться с Тамарой. Почти ежедневно, как сводки с места боевых действий, сообщал другу о своих маленьких победах, а Антон, испытывая легкие уколы ревности, делал вид, что страшно занят, и под любым предлогом сбегал в читальню, где обкладывался горой учебников, а сам запоем читал бунинские «Темные аллеи». Пришел день, когда Игорь сказал ему то, о чем Антон предпочел бы не знать.

– Она моя, старик! Понимаешь, моя! – Он почти силой увлек Антона в укромный уголок у запасной лестницы и начал излагать подробности. Говорил скороговоркой, торопясь, отпуская остроты, смачно описывая детали. От того, как охотно и бесстыдно Игорь раздевал перед ним свою девушку, Антону стало не по себе.

– Как ты можешь? – не выдержал он. – Говорить о таких вещах вслух нехорошо, пошло, наконец...

Игорь ошарашенно уставился на него:

– Ты это серьезно? Не шутишь? – И брезгливо выпятил губы. – Я-то думал, ты мужчина, а ты просто завистливый девственник! Ладно, вегетарианец, катись на лекцию, там тебе расскажут о размножении инфузорий туфелек, – это в самый раз для тебя...

С неделю они не разговаривали, но постепенно острота стычки сгладилась. Еще через неделю по-прежнему сидели на занятиях рядом, вместе готовились к сессии. Оба избегали говорить о Тамаре, пока однажды после обеда в университетской столовой Красильников не сообщил, что Тамара, кажется, беременна.

Пришел Новый год. Манжула видел, что Игорь мучается, ходит сам не свой, но не хотел новой ссоры и не вмешивался. В начале февраля Игорь отозвал его в сторонку:

– Знаешь, старик, меня окольцевали. Придется тебе раскошелиться на подарок. Приходи вечерком, дам новый адрес. – И в заключение изрек: – Женатый повеса воробью подобен.

Вскоре Игорь ушел из университета.

Последний раз Антон видел его год спустя на первомайской демонстрации. Красильников проходил мимо университетской колонны. Заметив Антона, подошел.

– Привет будущему члену-корреспонденту! Как жизнь, старичок?

– Спасибо, ничего, – ответил Антон. – А ты с нами?

Наверное, в его голосе прозвучал отголосок старой обиды, потому что Игорь насторожился:

– Да нет, шел вот мимо, увидел знакомых... – И надменно, из желания самоутвердиться, добавил: – У меня, старик, есть дела поважней.

– Ну-ну...

Оставаться в колонне Игорь уже не мог и решил сорвать зло:

– Эх, с каким удовольствием я смазал бы тебя по морде, старик!

– А ты попробуй. – Антон сделал шаг вперед. Игорь посмотрел на ребят, начинавших прислушиваться к их разговору.

– Да катись ты к чертовой матери, очкарик! Вместе со своими ублюдками-друзьями. – Он коротко сплюнул под ноги и, круто повернувшись, стал пробираться сквозь толпу.

Это был уже совсем другой Красильников, незнакомый и совсем чужой. Красильников, которого Антон Манжула не знал.

ГЛАВА 5.

12 февраля

С тех пор, как он признался в неосторожном убийстве, не меньше чем на неделю мы прочно застряли в своем благоустроенном тупике, делая непрерывные, но тщетные попытки выбраться из него на оперативный простор. Тянулись дни, заполненные беготней, сбором сведений, запросами, допросами, и все это к вечеру оборачивалось впустую или почти впустую затраченным временем. Должно быть, я несколько сгустил краски, говоря об отсутствии результатов, к концу второй недели у нас сложилось довольно полное представление о личности обвиняемого, однако обстоятельства дела от этого не становились яснее. Красильников попросту водил нас за нос, и то, что со временем суд даст соответствующую оценку его поведению в ходе следствия, меня лично утешало весьма слабо – это было все равно что ставить горчичники при открытом переломе ноги. Между тем за неимением лучшего приходилось терпеливо выслушивать его фантасмагории.

– Я проснулся среди ночи, – говорил он на одном из допросов, – и вроде даже вспомнил, что оставил газ открытым. Но тут же снова заснул. А ведь стоило тогда встать, и я мог бы спасти его. Обидно! Ведь даже утром, когда увидел во дворе милицейскую машину, и мысли не допустил, что с Жорой что-то случилось. Прошел мимо. Как вы считаете, гражданин следователь, если бы я сам заявил о случившемся, зачли бы мне явку с повинной или нет?