Гиперборейские тайны Руси - Валерий Никитич Демин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Калевала» также постоянно упоминает о каком-то мифическом острове, к которому постоянно стремятся герои карело-финского эпоса. Да и одно из наименований северной страны, где развертываются основные действия, – Сариола (синоним Похъёлы) – образовано от финского слова saari, что означает «остров». Как и у эллинов, в представлении финно-угорских народов это – страна света, счастья и благоденствия, произведенная на свет уже упоминавшейся выше космотворящей ласточкой. И еще здесь царит полная свобода сексуальных отношений. Здесь живет самая красивая девушка на всем белом свете, к которой попеременно сватаются Солнце красное, Месяц ясный и Сын звезды. Носителем сексуальной необузданности и неисчерпаемой мужской потенции выступает карело-финский добрый молодец и рубаха-парень Лемминкяйнен (у него есть прозвище Сарелайнен, что значит Островитянин), готовый в любое время и в любой обстановке каждой невинной девушке, как он сам выражался, «дать в подол ребенка»:
Тысячу невест познал он,
целых сотню вдов утешил.
Не сыскать и двух в десятке,
даже в сотне – трех красавиц,
чтоб с девицей не сошелся,
с вдовушкою не обнялся.
(Перевод Э. Киуру и А. Мишина)
Именно этот «островной сюжет» дал основание одному из интерпретаторов русского фольклора – Николаю Ивановичу Барсову (1839–1903), более известному как духовному писателю, – увидеть в острове Буяне символ свободной любви. Кстати, мне лично представляется не случайным, что еще одно прозвище Лемминкяйнена – Ахти созвучно имени карело-финского морского божества Ахто.
Подобно русскому «чудному острову», мифологема «счастливого острова – северной страны света» стала знаковым понятием финской культуры. У национального поэта-романтика Алексиса Киви (1834–1872) есть программное стихотворение на данную тему, которое называется «Дальний лес». На русский язык оно до сих пор не переводилось, и по моей просьбе финская журналистка Кристина Лехмус сделала его подстрочный перевод (за что приношу ей искреннюю благодарность):
С маковки горы дитя спешило,
к матушке своей прибежало,
с глазами, сверкающими от радости, говоря:
«Небесный свет увидел я!
Стоя на скале родного поля,
на северо-восток смотрел я:
там увидел синеющий вересняк,
прекраснейший сосняк.
Возвышалась гора над соснами,
светило солнце над сим холмом.
И на золотую вершину его
вела золотисто-песчаная дорога.
…Там вдали, где на краю света
синеет Дальний лес,
там – очаг богатырей,
там – родина святых мужей.
Стихотворение Алексиса Киви перекликается с известным русским памятником XIV века «Посланием Василия Новгородского ко владыке Тверскому Феодору о земном рае», где рассказывается, как две лодки из Новгорода долго носило ветром по Студеному морю, пока не прибило к высокой горе:
«И видеша на горе той <…> свет быстъ в месте том самосиянен, яко не мощи человеку исповедати; и пребыша долго на месте том, а солнце не видеша, но свет бысть многочастный, светлуяся паче солнца, а на горах тех ликования много слышахут, и веселия гласы вещающа».
Кормчий велел одному из спутников взобраться по мачте на скалу (высокий берег?), что тот и проделал, и, увидев нечто необыкновенное наверху, с радостным возгласом исчез за каменным гребнем. То же произошло и со вторым посыльным. Тогда привязали третьего веревкой за ногу и стащили вниз после того, как он обозрел сияние за береговым кряжем. К несчастью, третий моряк оказался мертвым, и новгородцы в страхе и панике спешно покинули загадочный остров.
В русских преданиях остров Буян (или чудесный остров вообще) помещался не только на Севере, но и в других частях света – на морях, в океане, в труднодоступных местах, даже на болотах. В 40-х годах XIX века ныне совершенно забытый беллетрист Михаил Николаевич Макаров (1785–1847), интересовавшийся вопросами этнографии, опубликовал три выпуска сборника под названием «Русские предания». В нем, к примеру, помещена записанная на Смоленщине легенда о тамошнем чудесном острове:
«В Смоленской губернии есть лес, где-то неподалеку от большой Московской дороги. В самой середине этого леса находится, по рассказам, на большом пространстве широкое, топкое, непроходимое болото, по которому не только летом, но и в самую холодную зиму нет ни проезда, ни прохода. Это болото никогда не мерзнет и никогда не пересыхает. На середине лежит остров, зеленый и цветущий, как лужайка. Тут растут красивые деревья, никем еще не тронутые от начала мира, и водятся различные звери, птицы и пресмыкающиеся, которых давным-давно уже нет в других местах. [Все выделения сделаны мной. – В.Д.] Многие из любопытства пытались пробраться на этот дивный остров, но напрасно. Это один из тех островов, которые сделаются доступными накануне светопреставления».
Действительно, исторически в понятие «остров» всегда вкладывался довольно-таки широкий смысл, не совпадающий с его обычным зауженным пониманием как участка суши, окруженного водой. Впрочем, и в обиходной речи говорят об острове растительности среди пустыни, острове леса среди степи, острове травы среди пашни и т. п. В античные и раннесредневековые времена островными считались целые страны – только потому, что их границы обозначались реками. Например, древнее государство Мероэ в центре африканского континента (приблизительно соответствующее части современного Судана) считалось островом. Этимологически слово «остров» уходит в самые глубины общеиндоевропейской языковой и культурной истории. Не вызывает никакой дискуссии его происхождение от более общего понятия, означающего «то, что течет, струится». В этом смысле современное русское слово «струя» первично по отношению к производному от него «острова». В других индоевропейских языках вокализация данных понятий несколько иная: например, в латышском – strava («течение»). В древнерусском языке также существовало понятие «страва» и означало оно «тризну» – поминальную трапезу.
Сказанное вовсе не второстепенно и не случайно, ибо в эпоху индоевропейской общности названные смыслы играли существенную роль, а ныне они помогают приподнять историческую завесу над стародавними реалиями и архаичными верованиями. То же понятие «течет» звучало в древнеиндийском языке как sravat, а в древнегреческом – rhei (вспомним гераклитовское «Panta rhei!» – «Все течет!»). От обоих слов образованы также и имена знаменитых богинь – Сарасвати (небесная ведийская река в Ригведе и одно из самых почитаемых древнеарийских женских божеств) и Рея (титанида, дочь Урана и Геи, жена Крона и Великая мать, родившая главных Олимпийских богов – Зевса, Посейдона, Аида, Геру, Деметру и Гестию). Следовательно, и мифологема «остров» непосредственно или опосредованно
