Сиамские близнецы - Лариса Захарова

— Если я и стремлюсь к чему-либо, так это только к тому, чтобы в один прекрасный день можно было воздвигнуть мне памятник как человеку, который навсегда примирил Францию и Германию.

Сказал и усмехнулся. Понимайте как хотите.

Дипломаты перевели дух. Вот, пожалуйста, «умиротворение» вовсе не пустое слово! А раз так, оно тоже должно встать в строку официального документа, лучше всего — резолюции Совета Лиги наций. Чтобы кому-то не пришло в голову поставить его под сомнение. Или высмеять, как это порой делает господин Литвинов. Да и как иначе вообще заставить русских разделить общее мнение в таком щекотливом вопросе? Они же сами говорят, что СССР всегда был сторонником соблюдения международных обязательств. Вот и надо поймать их на слове, пока, как обычно, они не назвали происходящие события своими именами: агрессию — агрессией, проволочку — проволочкой, попустительство — попустительством. Ведь только что, 17-го числа, в своей речи на открывшейся в Лондоне сессии Совета Лиги наций господин Литвинов представил ситуацию настолько обнаженной, что хотелось отвести глаза. А последствия создавшейся ситуации объяснил, как объясняют детям, отчего нельзя играть спичками. Как иначе понимать хотя бы эти его слова: «Мы решительно против скороспелых решений, продиктованных скорее страхом и другими эмоциями, чем трезвым учетом реальности, решений, которые, якобы устраняя причины для мнимой войны сегодня, создадут все предпосылки для действительной войны на завтра». Ну зачем так резко? Зачем так в лоб? Зачем? Когда есть такое прекрасное слово «умиротворение»?! Словом, надо создать документ. Выработать его должен соответствующий международный орган.

Представители заинтересованных стран начали активно совещаться. Английское правительство выдвинуло предложение созвать Совет Лиги наций, который только один правомочен решать вопрос о нарушении Устава тем или иным участником. Так Иден переложил всю ответственность за последствия агрессии на Лигу наций, прекрасно понимая, что сам первым примет все меры, чтобы Совет похоронил суть проблемы в красивой гробнице обтекаемых резолюций. Но и признать, что ничего не случилось, как-то нехорошо, почти стыдно. А в принципе даже неплохо, что Германия твердит о нарушении Локарнских договоров. Они же предусматривают на случай несоблюдения одной из держав принятых обязательств для остальных участников немедленное оказание помощи стране, против которой выдвинут неспровоцированный акт агрессии. А как сейчас вытолкнуть немцев с берегов их «папаши Рейна»? Разжечь войну? Только этого не хватало! Да и был ли он, «неспровоцированный акт агрессии»?

19 марта заседание Совета Лиги наций состоялось в большом зале дворца Ланкастерхауз. Здесь — исторический факт! — провел последнюю ночь перед казнью английский король Карл I. Премьер-министр Румынии Титулеску по этому поводу меланхолично пошутил:

— Теперь уже не только король, а все государственные деятели мира вот-вот потеряют голову, — и он, увы, предрек вполне обозримое будущее.

В своей речи Иден никак не прояснил вопрос, была ли агрессия или не было таковой, но постарался как можно глубже утопить ответ на него в ссылках на дипломатические буллы и юридические модусвивенди. Немецкая делегация во главе с Риббентропом держалась на международном арбитраже вовсе не как обвиняемая — а даже уверенно и задиристо.

От Риббентропа ждали официального объяснения по поводу совершенной агрессии: нужно же закрыть этот больной вопрос. А Риббентроп объяснений не дал.

— Франция сама нарушила Локарно, заключив договор с СССР! — упрямо повторял он.

В неестественной позе, задрав голову, застыв с закрытыми глазами, глава немецкой делегации ждал итогов голосования, которое наконец определит, нарушила Германия чужие границы или нет.

— Нет, — сухо, упрямо процедил Риббентроп, и это «нет» эхом повторили делегация Эквадора, потому что иначе застопорится германо-эквадорское соглашение по торговле, и чилийская делегация — в противном случае рейх может отказаться покупать селитру по устраивающим Чили ценам.

В эти мартовские дни 1936 года в Лондоне возникла еще одна «говорильня». Так ласково зовут англичане свой парламент, обычаи которого, видимо, оказались заразительны для большинства участников лондонской сессии Совета Лиги наций. Локарнские договоры, конечно, остались в силе, но и Рейнская зона осталась фактически за немцами. Никаких санкций против рейха. Никакого осуждения германских действий. Поговорили — и разошлись.

Вдоль новой германо-французской границы немцы спешно начали строительство «линии Зигфрида».

XI

6 апреля Фриц Дост шел по Черринг-кросс, внимательно вглядываясь в рекламные витрины офисов. У застекленной двери под вывеской «Семья Дорн. Шведская древесина, фанера, картон» он остановился.

Дорн сидел в своем кабинете, что-то помечая в финансовых документах.

— А-а… — с добродушной усмешкой кивнул он Досту. — Идешь домой? Или сразу наниматься на работу к фон Хешу? Аристократы еще почивают.

— До вчерашнего дня в посольстве была всего одна вакансия — истопника, — хмыкнул Дост, располагаясь. — И при чем тут фон Хеш? Что это ты его вспомнил? А вообще-то Лей меня надул. Они мало-помалу заменили почти весь аппарат посольства на наших, в том числе из нашего управления. А я так и болтаюсь. Между прочим, когда я занимался юридическими науками, то специализировался по морскому праву, и Лей вполне мог бы меня всунуть в аппарат военно-морского атташе. Но с другой стороны, если бы англичане не ограничились разговорами, не спасла бы даже дипломатическая неприкосновенность. Если бы ты знал, какое облегчение почувствовал после 19 марта! Завидую тебе, ты, кажется, вовсе не волновался из-за этой зоны… Это потому, что у тебя есть деньги. А вот представь, что с нами было бы, если бы из-за Рейна началась заварушка? Ты даже еще не обеспечил бювар!

— Относительно бювара я сделал все, — Дорн перекинул листки календаря. — Девятого ты его получишь. Не думай, что все так просто. Ручная работа. Вышивка сложная. Пришлось искать картонажников. Между прочим, Лиханов сразу поднял цену, так что пришлось раскошелиться. Надеюсь, штандартенфюрер Лей это переживет. Я, во всяком случае, не добавлю больше и пенса из собственного кармана. Можешь передать это Лею. Живу я скромно, так что…

— Ты, Роберт, стал рассуждать, как заправский делец. Особенно здесь, в Лондоне, как начал обучаться в этой школе. — Дост имел в виду Лондонскую школу экономических наук, в которой второй год занимался Дорн. — Смотришь, в миллионеры выбьешься.

Дорн пропустил его слова мимо ушей и продолжал неторопливо:

— Так вот, у меня только одна нерациональная трата. Это деньги, которые я плачу Ингрид. Она, конечно, закончила бухгалтерские курсы и помогает мне в Стурлиене, как может. Но… Если бы она не была полуинвалидом, которым ее сделал Лей, я бы не занимался благотворительством. Тем более в данной ситуации, когда на счету каждый фунт.

— Это тоже можно передать Лею?

— Это он и сам знает, — отрезал Дорн.

— Любят у нас озадачивать по максимуму, — примирительно сказал Дост. — Зачем им понадобился именно оригинал меморандума? — Фриц пожал плечами, пальто, не застегнутое на верхние пуговицы, слегка разошлось, и Дорн увидел, что на Досте надет какой-то старый порыжевший пуловер. Он мог предстать перед мадам Трайден в таком виде? Или он не был у нее? Неужели их действительно поссорил Рейн? Смешно…

— И вообще, — поморщился Фриц, — теперь, когда мы развязали себе руки, освободившись от Локарно, не все ли равно, что о нас думает Иден? Важно, что он не ударил палец о палец, не помешал нам… Кричали, кричали о любви к Франции, а вот она, эта любовь…

«А ведь он прав, — думал Дорн, проводив Доста, — декларируется германская опасность, и вместе с тем поощряется реальная германская экспансия. Почему? Не ради ли того, чтобы показать свое отношение к идее коллективной безопасности? Но ведь Франция реально пострадала. Неужели цель стоила этой жертвы? Либо, признавая существование германской опасности, англичане ищут пути ее нейтрализации, причем только по отношению к себе, например, стремясь оказаться союзником, а не потенциальным противником рейха. Ведь все, что сейчас толкуют политики о действиях на Рейне, — это демагогия, и только. Дела-то нет! Заигрывают с Гитлером, вот как бы я сказал. Вот, мол, смотри, Ади, какие мы покладистые, как мы тебе верим. Либо Иден находится в политической изоляции, и его меморандум — это глас вопиющего в пустыне. Тогда поведение англичан в ситуации с Рейном объяснимо. Кто же сдерживает Идена? Болдуин? Не только. Это как раз те люди, которыми интересуется Центр. Некие посредники между рейхом и королевством, стремящиеся соблюсти интересы обеих сторон, готовые на многое, дабы не ущемить их ни на йоту. Не те ли это парни «из нашего управления», которые на зависть Фрицу занимают вакансии в германском посольстве? Хорошо бы увидеться с Форгеном», — решил Дорн и снял телефонную трубку.