Дикий - Владимир Угрюмов

— Хорошие глушители делаешь, — бормочу я, а Женька за спиной только нервно дышит, громче, чем выстрел с глушителем.

Сворачиваем по коридорчику влево и оказываемся в небольшой комнатке с диваном, телевизором и журналом «Плейбой» на журнальном столике. Тут, видно, охрана отдыхает. Мудаки девяностодевятипроцентные. На диванчике лежит рубаха из тонкой белой ткани, и я рву ее пополам.

— Повяжи на лицо, — приказываю Женьке.

Тот повязывает. Повязывает и Леха. Нахожу белую косынку и повязываю ее на лицо себе. Какое-то «белое братство». Какое еще «белое братство»? Чушь.

— Зачем это надо? — бубнит из-под повязки Леха. — Все равно всех валить.

— Затем! — бормочу. — Ты что — станешь убивать женщин? Или детей?

— Понял, босс.

Выходим из комнатки в коридор и осматриваем первый этаж. Пальцы наши лежат на курках. Нажимать легче, чем ждать. Внизу никого нет. От людей остались следы — окурки в хрустальных пепельницах, кожаная куртка, лежащая на столе, надкушенное яблоко, лежащее на куртке… Но людей нет.

Дом огромный. Главное — не заблудиться. Кажется, наверх ведет только одна лестница. Стараемся не скрипеть. Поднимаемся.

Снимаю пистолет с предохранителя. На втором этаже квадратная площадка перед открытыми стеклянными дверями. Останавливаюсь, поднимаю руку, и парни останавливаются за мной. На площадке темно, а в зале света до хрена. Там я вижу кучу людей, сидящих за роскошным столом с фужерами, шампанским, зарезанным и зажаренным поросенком поперек стола, много молодых еще мужчин, несколько девиц с ними, лет по двадцать девицам. Вот женщина средних лет с сединой в волосах, с седыми серебряными украшениями на шее и пальцах. Говорит она что-то, улыбаясь. Кому говорит? Пара мужиков в летних пиджаках. У одного шрам, кажется, над бровью. Атаманы местные, вот они… Все это я прочитываю взглядом за одну секунду.

— Гоу, — говорю сам себе и впрыгиваю в зал.

Двумя ладонями держу «Макарова» и направляю на стол. Кричу, чтобы никто не пытался рыпаться. Леха уже проскочил в дальний конец зала и поднял автомат. С автоматом и тряпкой на лице он похож сразу на Рембо I и на Рембо II. Голоса за столом стихают, они просто затыкаются. Привыкли, поди, в других стволами тыкать, а на себе этой науки еще не проходили… Я подхожу к музыкальному центру и поворачиваю ручку громкости до упора. «Явись ко мне смысл мате-ерии», — поет низкий мужской голос в блюзе. Будет сейчас блюз. Твист и шейк одновременно… Женьку вижу боковым зрением. Зря дал ему ТТ с патронами. Его просто колотит, пистолет в руке ходуном ходит. Один из атаманов начинает медленно подниматься из-за стола.

— Сидеть! — кричу я, но тот все равно поднимается. Бледная морда. Женька орет бессвязно и стреляет атаману в грудь. Тут же сквозь рубаху проступает красная размазня. Женька спускает курок еще три раза — все, от стола отваливается покойник.

Женщины начинают визжать громче музыки, но и я ору громче блюза:

— Молчать! На пол! Всем на пол ложиться!

Бабы падают покорно, у одной даже платье лопнуло сзади. Второго атамана Женька мочит уже спокойно: в грудь и в голову. Один из местных бойцов прыгает к окну, но я же говорил: «Не двигаться». А он двигается. Получай, парень, пулю из пистолета «Макарова». Та перебивает мудаку позвоночник, — нет, такие мудаки долго не живут. А Женька тем временем успевает перезарядить пистолет и — аппетит приходит во время стрельбы! — мочит всех, кого видит перед собой. Леха стоит у нас за спинами и сечет обстановку, а я добиваю тех, кого завалил Женька…

Убегаю из зала, чтобы осмотреть этаж, — за спиной слышны смягченные глушителем выстрелы. Черт, сколько у него патронов? Что он, гад, лупит, как матрос Железняк… Осмотрев все закоулки этажа, возвращаюсь в зал… Затвор ТТ ушел в заднее положение, и Женька рассматривает его с недоумением — это в пистолете кончились патроны… Поворачиваю голову — и даже мне становится жутко. Женька расстрелял всех, и женщин не пожалел. Те лежат окровавленным красивым мясом. Мужики, мудаки, даже не сопротивлялись. Если б сразу и все на нас бросились… Нет, такого не бывает никогда, всегда стоят, как бараны… Птицы, нет, птица станет сопротивляться. Даже курица бегает, убегает, даже без головы убегает на свободу…

— Быстро собрать гильзы и пустые обоймы! — приказываю.

Леха опускается на корточки и начинает собирать, а Женька, оружейный мастер, продолжает стоять с пистолетом в руке.

— Музыку сделай потише, — приказываю ему, чтобы как-то вывести его из шока. Он вздрагивает и тянется к музыкальному центру.

Становится тихо. Еще блюз не кончился, а мы всех порубили в капусту, в твист энд шейк, мать их!

— Леха, считай гильзы. Должно быть тридцать две, — говорю я, беру Женьку за руку и увожу вниз. Не надо ему смотреть на мертвых. Никому не надо. Бифштекс — это результат. Мертвая корова — только работа. Свой бифштекс мы сегодня получили…

Смотрю Женьке в лицо.

— Как ты? — спрашиваю.

— Некоторых здесь не было, — отвечает он.

— Ну-ну, — трогаю его за плечо. — Хватит для первого раза.

Спускается Леха.

— Сколько собрал?

— Как и говорили, босс, — тридцать две гильзы.

Мы выходим во двор, проскальзываем мимо тачек-сирот к воротам, перепрыгиваем, бежим к машине.

Уже в машине, чуть отдышавшись, Женька заявляет:

— Надо б еще кое с кем поквитаться.

Я задумываюсь на минуту и соглашаюсь:

— Хорошо. Знаешь адреса?

Он знает — это совсем рядом. Мы едем по адресу и буквально через пару минут находим нужный дом. Не успеваем и из машины выйти, как ворота распахиваются и на улицу выезжает темная машина. Я сразу и марку не разобрал.

— Его тачка! — кричит Женька.

Я поднимаю револьвер и стреляю по боковому стеклу, целясь в водителя. За кустами фонарь на столбе. В его свете осколки вспыхивают бенгальским огнем. Двигатель воет, словно раненый, тачка резко поворачивает и втыкается в ствол дерева, растущего на обочине. Делаю контрольный выстрел по салону машины. «Пук, пук» — вот и весь звук от выстрелов. Прыгаю к машине, чтобы добить гада в голову…

За спиной стучит калитка. Оборачиваюсь. Грузная фигура прихрамывая приближается. Нас не видит, мудак, беспокоится — что с машиной случилось?.. Вытягиваю руки и нажимаю на курок. Щелчок есть, а выстрела — нет. Еще и еще жму — только курок щелкает. У меня свой уровень мудачества. Без патронов пистолет щелкать может, а вот стрелять — нет, не стреляет. Наконец громила замечает меня и обращенный на него ствол. Он начинает пятиться, поворачивается и бежит к калитке уже без всякой хромоты.

Коротко ударяет Лехин автомат, и бегущего подбрасывает, роняет прямо на калитку.

Женька уже заглянул в машину и кричит:

— Тот самый!

Запрыгиваем в тачку, и Леха давит на газ.

Летим по трассе в Джанкой. Этой ночью здешняя популяция людей несколько сократилась. Хотя какие это люди — беспредельщики! Но и Женька мочил народ без тормозов. Женщин убил, а так делать нельзя. Наверное, я мог что-то сделать, но не хватило времени все продумать. А тот, кто выбежал к машине, — брат водилы. И сам первый бандит в Евпатории… Главное, чтобы Женька умом не повредился. Такое случается. Живешь себе живешь, а тут — сразу десяток, хоть и мразей, но все-таки людей — наповал. А женщины — это ошибка… Я развалился на заднем сиденье и смотрю парням в затылки. Женька сперва дергается, тараторит нервно, хватается за сигареты, Леха ему отвечает спокойным басом: «Нормально, все путем». Нормально или нет — время покажет… Летим по шоссе, словно ночные птицы.

Иногда Леха сворачивает на проселки, объезжает опасные места. Я не вмешиваюсь. Он знает лучше, как лететь. Неожиданно Женька всхлипывает. Я матерюсь ему в затылок и останавливаю сопли-вопли. Когда женщин мочил, не плакал. Пусть и сейчас молчит. Нервные припадки еще будут, но сейчас нельзя распускаться. Мы еще из зоны боевых действий не выехали… Машина летит по шоссе. Чернокрылая ночь вокруг нас. Никто так и не попадается на пути…

Приятно чувствовать в крыльях силу и знать — даже ветер уважает тебя и не тратится зря. Мир приветлив сильным. Сильный и смелый вписываются в его гармонию…

Сине-зеленый лес до горизонта, но и до горизонта мне долететь нипочем. Скоро появится изгиб реки и родная чаща перед болотцем. Почему же не видно реки? Серое облако над землей. Оно все гуще и черней, а под ним красное шевелится. Это пожар! Единственный враг, с которым не совладать. Уже и облака нет, лишь жаркое пекло там, где вчера находилась родная чаща. Складываю крылья за спину и падаю к земле, пролетаю сквозь пламя и взмываю вверх. Там моя женщина и дети! Падаю и падаю сквозь огонь, стараюсь увидеть хоть что-то. Только корчатся стволы и ветви от огня. Нет женщины и нет детей!.. Взмываю вверх — перья дымятся. Дымящимися крыльями бью по воздуху, отталкиваюсь от него, поднимаюсь все выше и выше. Крылья загораются. Горящим факелом улетаю прочь от земли…