Всегда твой - Кай Хара

прорвало плотину и в голову ворвалась первая мысль о ней, от нее невозможно отмахнуться.

Я не знаю, почему я здесь.

Не знаю, почему я позволил спровоцировать себя на приезд в Гонконг только из-за упоминания ее фамилии. С тех пор я действовал почти на автопилоте, и теперь мне придется столкнуться с решениями, которые я принял.

Я не могу быть здесь.

От одной мысли о встрече с ней у меня мурашки по коже и настроение становится совершенно мрачным, но какая-то часть моего чудовища должна ее увидеть.

Чтобы убедиться, что жизнь последних двух лет была для нее такой же мучительной, как и для меня. Увидеть, как потеря мальчика, который ей нравился, разбила ее маленькое сердечко, как разбила мое.

Увидеть, как она выглядит сейчас и так ли она красива, как в первый день, когда я ее увидел.

Я отбрасываю последнюю шальную мысль.

Я засыпаю с обидой в нутре и твердой решимостью не искать ее в своем сердце.

Вот почему я понятия не имею, что на меня нашло на следующий день, когда я вышел с соревнований перед своим поединком, даже не потрудившись обернуться, когда тренер позвал меня за собой.

Я смотрел за матчами своих товарищей по команде, как мог, но мои мысли все время убегали от меня к ней.

Сейчас нет смысла участвовать в соревнованиях, я скорее соглашусь на дисквалификацию, чем на неизбежный проигрыш, который произойдет, если я попытаюсь сделать хоть один захват в моем нынешнем растерянном состоянии.

Мне нужно увидеть ее и убедиться, что ей так же больно, как и мне, и тогда я буду в порядке. Тогда я получу необходимое завершение и смогу по-настоящему забыть о ней.

Я сдаюсь и пытаюсь заглянуть в ее «Инстаграм», но он приватный по умолчанию. В ее био указано, что она Стрелец, франко-британка и учится во Французском лицее в Гонконге. Я попросил своего водителя отвезти меня туда.

Я сижу на заднем сиденье, тонированные стекла полностью закрывают меня, пока я жду, когда она выйдет. Звенит звонок, и через несколько секунд ученики выходят на ступеньки и тротуар, направляясь в разных направлениях на обед.

Кто-то идет домой, кто-то достает из сумок упакованные ланчи и садится на улице, а кто-то направляется к киоскам, чтобы перекусить, но я не вижу ее.

Может, я пропустил ее, или она не пришла сегодня в школу, или…

И вдруг она появляется.

Она выбегает и останавливается так близко к моей машине, что у меня замирает сердце, прежде чем я вспоминаю, что она меня не видит. А даже если бы и видела, она слишком занята тем, что смеется и падает в объятия своих друзей.

В этот момент она — само определение радости, как будто ничто и никогда не причиняло ей беспокойства или боли. Она кажется нетронутой гадостью мира, незапятнанной болью, которая живет в моем сердце уже два года.

Боль, которую она, по крайней мере, частично вызвала.

Что бы я ни ожидал найти здесь, это не то.

Гнев как будто только раздувается внутри меня, а не получает краткую передышку, на которую я надеялся. Но я все равно не могу отвести взгляд, почти зачарованный тем, что вижу ее перед собой спустя столько времени.

Она почти не изменилась. Волосы все так же струятся по спине, блестящие, как солнце. Ее лицо такое же, хотя и немного старше, ее веснушки более заметны, если это вообще возможно, а ее улыбка сияет.

Она выглядит счастливой и здоровой, и я ненавижу ее за это.

Она идет под руку с яркой темноволосой азиаткой в сторону открытого рынка с киосками, где толпятся другие студенты.

— Следуйте за ней, — инструктирую я водителя.

Он выполняет приказ, и машина медленно ползет за ними. Я вдруг жалею, что не приехал на менее заметной машине.

Мы не успеваем далеко отъехать, как машина уже не может следовать за ними, а тропинка превращается в пешеходную зону.

— Подождите здесь, я сейчас вернусь.

Я выпрыгиваю, не успев додумать эту мысль, и обхожу машину до входа на рынок. Сикс и ее подруга находятся примерно в тридцати футах передо мной, переходя от прилавка к прилавку и изучая меню.

Я тихо следую за ними, стараясь держаться на безопасном расстоянии и по возможности прячась за людьми и предметами на случай, если она вдруг обернется.

В мою сторону бросают испуганные взгляды, но я их игнорирую, не сводя с нее глаз. Ее смех гипнотизирует, и я не могу отвести взгляд. Не успеваю я оглянуться, как оказываюсь через одного человека от нее в очереди у киоска с едой.

— Привет! В номере четыре есть арахис? — слышу я, как она спрашивает владельца киоска.

— Да, но номер семь совершенно не содержит орехов.

Этот разговор возвращает меня на два года назад: мы с Астором на нашей кухне, а Сикс приходит поиграть во время перекуса. Салли, наш шеф-повар, принесла печенье с арахисовым маслом, а Сикс сказала, что у нее аллергия.

Мы развернулись и попросили Салли никогда не использовать арахис или арахисовые продукты в своей выпечке, чтобы Сикс могла свободно есть у нас дома.

Волна воспоминаний нахлынула на меня, и я метался между прошлым и настоящим, как в плохой игре в теннис. Это небольшое напоминание в конце концов возвращает меня к реальности.

К безумию манипуляций, благодаря которым я оказался здесь, а затем выслеживал ее, как преследователь, когда она — мой враг.

Я отворачиваюсь, испытывая отвращение к самому себе.

Я позволил себе отвлечься на нее, как идиот.

Я дохожу до лимузина и сажусь в него, физически захлопывая за собой дверь и метафорически захлопывая ее за ней навсегда.

ГЛАВА 9

Сикстайн, 13 лет

Уже много лет я скучаю по нему.

Когда я разговаривала с ним каждый день и в одночасье оказалась полностью отрезанной от него, мне кажется, что у меня оторвали конечность. Такое чувство, будто я оставила часть своей души в Англии вместе с ним, будто я случайно превратила его в крестраж.

Он занимает мои мысли, является героем моих снов и вторгается в мои кошмары до такой степени, что на краткий миг я даже убеждаю себя, что вижу его.

Это всего лишь краткий миг, но время останавливается. Я как раз заказываю обед и поворачиваюсь, чтобы посмотреть на Неру, когда вижу затылок, и в животе у меня что-то щелкает.

Я замираю, не сводя глаз с этой головы, пробивающейся сквозь