Ангел с черными крыльями - Маргит Сандему

Это была испорченная флейта. Она тут же спрятала ее в карман.

В лавке разговор тянулся долго. Какой-то человек торговался из-за инструмента, Тула не поняла из-за какого. Она уже начала проявлять нетерпение.

Наконец он пришел, вернее, приехал на своей тележке, и она вышла на кухню.

— Он скоро вернется, — озабоченно произнес он, будучи явно разочарованным.

— Я все-таки пойду, — торопливо сказала Тула. — Посмотри, что я нашла! Она сама подкатилась к моим ногам!

И она со смехом вынула из кармана флейту.

— Ах, значит, она была здесь? В самом деле, она закатилась сюда. Да, я такой неряха…

Тон их беседы стал натянутым. Все-таки они были чужими друг другу, несмотря на миг доверия. Их поверхностное знакомство не выдержало испытаний.

— Ты в самом деле уходишь? — подавленно произнес он.

— Мне нужно идти, чтобы попасть сегодня домой.

Уезжая из дома, она допускала возможность ночлега. Но не могла же она предлагать ему это. У него были иные идеалы. Наверняка он с радостью согласился бы на это, да и ей хотелось удовлетворить свое желание, но от этого она только бы проиграла.

В самом деле, она повзрослела за эти часы!

— Сколько ты хочешь за флейту?

— За эту? Ничего.

Голос его был невыразительным, лишенным всяких чувств.

Опустившись рядом с ним на колени, Тула печально произнесла:

— Тогда я должна сказать спасибо и прощай.

При этом она подумала, что кое-что все же может себе позволить и обняла его за шею. Он тоже обнял ее, и она почувствовала игру его железных мускулов. И она еле заметно, словно губы ее были крыльями мотылька, поцеловала его в щеку. По его телу прошла легкая дрожь.

— Спасибо, — прошептала она. — Спасибо за все! Поверь мне, я покидаю тебя совершенно другим человеком.

И это было действительно так.

Он искал что-то в ее взгляде. Осторожно поцеловал ее в щеку. Сидя в том же положении, она слегка запрокинула голову, приблизив свои губы к его рту. Он осмелился только легко, словно перышком, коснуться губами уголка ее губ. Но его напрягшееся тело кричало о том, что он с трудом держит себя в руках.

Тула быстро погладила его по волосам, по щеке и по шее. Потом встала и вышла из мастерской — и слезы застилали ей глаза.

Подходя к площади, она сказала самой себе с иронической усмешкой:

— Это было совсем не так, как я рассчитывала. Но, черт побери, это было еще лучше! Намного, намного лучше! Ты многому научилась, Тула Бака из рода Людей Льда.

В Швеции их семье не разрешали больше называть себя Людьми Льда, но Тула не забывала о своем происхождении. У нее были все основания для того, чтобы помнить о наследстве, оставленном ей и будоражившим ее кровь.

Лежа вечером в своей постели, она думала о нем с грустью и одновременно с глубокой радостью. Лихорадка в нижней части тела по-прежнему продолжалась, но Туле никто никогда не говорил, что женщина может потушить этот пожар сама. И она по-прежнему продолжала верить в то, что ей для этого необходим мужчина.

Поэтому и сны ее в эту ночь были обычными. Ей снилось, что она снова была в музыкальной мастерской и лежала на куче опилок, мягких, как перина. Он спрашивал у нее, не хочет ли она, чтобы он воткнул в нее флейту — но эти слова показались ей ужасно грубыми. Покачав головой, она показала на его член, и он тут же овладел ею. И стоило только ему коснуться ее рукой, как Тула испытала первый в своей жизни оргазм — и проснулась в страхе.

«Что же это такое? — подумала она. — Что это было? Ведь я даже не видела его тела!»

Ну и кошка же она!

Но жар в нижней части тела превратился теперь в чудесное, одуряющее тление.

А молодому мастеру музыкальных инструментов казалось, что сила и воля к жизни покинули его.

Никогда больше не видеть ее…

У него не было никакого опыта с женщинами. Но у него были свои мечты. И в мечтах он встречал самую прекрасную из всех. Ту, которая не шарахалась от него, как от какого-то идиота, которую не отпугивало то, что ноги у него бездействовали, которая относилась к нему, как к совершенно нормальному человеку.

Как хорошо им было разговаривать вместе!

И он обнимал ее, ему позволяли утешать ее в ее жутких переживаниях, испытанных в детстве. Он почти поцеловал ее — но на это он, конечно же, не осмелился, потому что это разрушило бы тот чудесный настрой, который установился между ними.

Ему теперь приходилось трудно. Подавлять в себе все то, что требовало своей дани.

Она ушла!

Эта истина была как ему вопль отчаяния.

Что теперь у него осталось?

Ничего.

5

И только через два дня Тула вспомнила о флейте.

Время было горячее, шла уборка урожая, и Тула выматывалась до изнеможения. Ведь она никогда ничего не делала наполовину. Или она прилагала все свои усилия, или вообще ничего не делала.

К вечеру все сели за стол в доме Эрланда и Гуниллы. Участок у них был как раз такой, чтобы семья могла справиться с работой сама без посторонней помощи.

— Хорошо мы сегодня поработали, — с удовлетворением произнес Эрланд. — Ты такая работящая, Тула! И ты стала такой сильной!

Гунилла ничего не сказала. Она просто смотрела на свою дочь. Да, у них были все основания, чтобы гордиться ею. И самое лучшее у Тулы было то, что она по-прежнему сохраняла детскую чистоту души и непосредственность. Можно быть уверенным в том, что она не натворит глупостей и не будет вмешиваться в интриги и измены взрослых. Бедняжка! Она не имеет представления о теневых сторонах жизни. О злобе, убийствах, смерти, о грехе и вожделении. Она была такой чистой, такой чистой, эта маленькая Тула, чтобы убедиться в этом, достаточно посмотреть ей в глаза!

Гунилла понимала, что ей нужно поговорить с дочерью о жизни и о многочисленных женских проблемах, о решении этих проблем, о браке и тому подобном, но она никак не могла решиться на это.

Она теряла дар речи, когда наступал подходящий момент. Гуниллу, конечно, можно было простить. Ведь мало кто имел в этой области такой же плачевный опыт, что и она. Только преданная любовь Эрланда спасла ее от одиночества. Но все-таки ей нужно было поговорить с дочерью… Слишком долго она это откладывала.

И Сири она не могла попросить помочь ей в этом. Ведь Сири сама пережила столько ужасов. Можно было, конечно, обратиться к приемной матери Гуниллы, Эббе, но та совсем не подходила для воспитания девочек! Гунилла содрогнулась при мысли об этом.

Все пошли немного отдохнуть, Тула отправилась в свою комнату.

Она быстро поняла, что на дефектной флейте совершенно невозможно играть. Раньше она не думала, что существуют четверти тонов, но теперь она сама услышала их. Звуки резали слух, и она принялась упражняться на старой, исправной, флейте. Теперь она уже играла довольно хорошо.