Другая сторона - Андрей Семенов

Подвальчик, в который они ввалились, приняв его за гаштет, спустившись по крутым ступеням, внизу переходил в неожиданно просторный зал, который был бы хорошо освещен, если бы не темная обивка стен и потолка. Из-за темного цвета панелей в зале установился полумрак. Свет слабел по мере отдаления от центра, и возле стен царила уже уютная темнота, не раздражающая глаз посетителя. Вдоль стен стояли столики, разделенные между собой ажурными перегородками. Таким образом, соседи не могли видеть друг друга, а видеть посетителей за столиком у противоположной стены им мешал свет, бьющий в середину зала. Торцовая стена была завешана темно-синей кулисой, из-под которой выбегал низкий подиум, примыкавший к крохотной круглой сцене посреди зала.

Молодой кельнер в белой рубашке и с большим белым же полотенцем, заткнутым вокруг черных брюк, любезно встретил их и проводил за столик.

— Если господа побудут у нас, то через час начнется вечернее представление, — сообщил он, приняв заказ.

— За счастливое спасение! — поднял тост Валленштейн, когда кельнер принес и расставил выпивку и закуски.

— За Мааруфа! — фон Гетц поднял свою рюмку.

— За Мааруфа, — согласился с ним Валленштейн и залпом выпил.

Фон Гетц повторил его движение.

Коля, посмотрев сначала на Валленштейна, потом на фон Гетца и оценив их настрой, поднял свою рюмку, подержал ее некоторое время в руке и… поставил обратно.

«Кто-то из нас должен быть трезвым, — решил он. — Немец со шведом, кажется, попали в какую-то историю, из которой чудом выбрались. Настрой у них боевой. У нас в деревне мужики так пьют перед дракой село на село. Если и я буду пить вместе с ними, то через пару часов мы окосеем в хлам».

— За нашего гостеприимного хозяина! — фон Гетц палил по второй, едва выпив первую.

— За Тиму! — Валленштейн опять поддержал друга. — Ей-богу, Тиму! Вы славный парень! С вами можно иметь дело! Вы мне понравились еще во время нашей с вами поездки в Польшу. Не знаю, что бы я тогда без вас делал. Да вы совсем не пьете.

— Я пью, — успокоил его Коля. — Вы закусывайте, пожалуйста.

На сцену из-за кулисы тем временем выскочил маленький живчик лет пятидесяти с апоплексическим пунцовым лицом и туповатой добрейшей улыбкой. Блестки, нашитые на не по размеру большой фрак, при каждом его движении пускали зайчиков, отражая верхний свет.

— Дорогие господа и дамы! Meдам эт месью! — обратился он к сидящей за столиками, одному ему видимой публике, сложив свои красные ручки на аккуратном животике. — Мы начинаем вечернее представление. Честь имею предложить вашему вниманию первый номер нашей программы — французские комические акробаты «Три-Жюно-Три». Попросим!

Аплодируя сам себе, кафешантанный конферансье удалился за кулису, а на сцене возникли три малорослых, но крепких паренька в облегающих трико, которые, кривляясь и дурачась, стали подбрасывать и ронять друг друга. Без смеха смотреть на них было невозможно.

Зрелище ненадолго отвлекло честную компанию от выпивки, но Валленштейн скоро опомнился и налил по третьей.

— За что пьем? — осведомился Коля, поднимая свою рюмку так, будто и в самом деле был залихватский выпивоха.

— За победу! — уверенно сказал фон Гетц.

— За скорейшее окончание войны! — поправил его Валленштейн.

Две рюмки, описав в воздухе полуокружность, опрокинулись в немецкий и еврейский желудки. Коля опять не пил.

«А ведь вот он — Интернационал! — подумал он. — Все так, как нас учили на политзанятиях. Немец, швед и мордвин сидят и пьют за одним столом».

Акробатов сменила томная грудастая девица с глубоким декольте, позволявшим нескромным взглядам любоваться ее прелестями, и гораздо более глубоким вырезом на спине, из которого акульими плавниками выпячивали лопатки. Низким прокуренным голосом под аккомпанемент гитары и скрипки девица затянула французский шансон, сильно отдающий цыганским «Очи черные».

Фон Гетц вспомнил Париж и загрустил. Он начал хмелеть.

Девица скрылась в кулисе, а на ее месте появился фокусник в хламиде, перешитой из шелкового банного халата.

— Еще по одной? — спросил Валленштейн.

— Валяйте, — кивнул фон Гетц.

Начал хмелеть и Валленштейн.

— Смотрите, Конрад, — толкнул он фон Гетца локтем. — Да не туда! Левее. Еще левее. Вам не видно с вашего места.

— Что там такое?

— Ну как же вы не видите?! — сокрушался Валленштейн. — Летчик!

— Какой летчик? — фон Гетц повернул голову в ту сторону, в которую указывал Валленштейн, но никакого летчика не увидел. Мешал свет над сценой.

— Немецкий. Из люфтваффе. Ваш коллега. И как это он оказался в Стокгольме?

— Из люфтваффе, говорите? Давайте, сделаем для него что-нибудь приятное. Как у нас с деньгами?

— Порядок, — успокоил Валленштейн, похлопав себя по карману, в котором лежал бумажник.

— Тогда, Рауль, давайте, пошлем ему бутылку шампанского.

— Замечательная идея! — Валленштейн с энтузиазмом щелкнул пальцами, — Кельнер!

Однако произошло непредвиденное. Кельнер принял заказ и с бутылкой шампанского на подносе заскользил к столику, за которым сидел пилот, очевидно, тоже не совсем уже трезвый. Кельнер поставил шампанское на стол пилота, но не ушел, а задержался, вероятно, остановленный расспросами. Он сначала показал рукой на столик за которым сидели Коля, фон Гетц и Валленштейн, а потом стремительно исчез. Опираясь на стол обеими руками, поднялся летчик в расстегнутом кителе, в петлицах которого несли в своих когтях свастику орлы люфтваффе. Не совсем твердой походкой он направился к столику, за которым сидел наш «интернационал». Бутылку шампанского пилот держал в руке так, как пехотинец держит гранату.

— Ну, что? — навис он над столиком, покачивая бутылкой.

— Простите?.. — интеллигентно улыбнулся Валленштейн.

— Ну, что?! — свирепел летчик.

Попахивало скандалом и дракой.

Коля тут же прикинул в уме, что если он резко встанет и заедет летчику с левой в челюсть, то тот, пожалуй, не успеет среагировать.

— Это вы мне?! — пилот яростно потряс бутылкой.

— В чем дело, геноссе? — пока еще миролюбиво спросил фон Гетц.

— Геноссе?! — пуще прежнего взвился пилот. — Какой я тебе «геноссе», рожа нейтральная?! Пока мы там, на Восточном фронте, льем свою кровь, вы, нейтралы, сибаритствуете в своей Швеции в тишине и покое! А мне, — он постучал себя в грудь кулаком. — Мне, обер-лейтенанту Смолински, вы суете это пойло, которым поите ваших шлюх?! Да я вас сейчас за это!..

Обер-лейтенант никому не успел сообщить, чем именно он здесь и сейчас собрался заняться, потому что Коля-таки выполнил задуманное. Он резко вскочил и левым кулаком, как это не раз бывало у них в деревне, въехал разъяренному летчику в ухо.