Золотая дева (СИ) - Снежен Виктор

Бородач, заметив интерес зрителя, отчего-то обрадовался.

— Очаровательно, не правда ли? — не без самодовольства произнёс он.

— Почему подсолнухи? — не удержался Кречетов.

— Ну как же! — воскликнул художник, поддавая кистью желтизны. — Разве вы не видите внутреннего света, озаряющего это здание?! Именно — подсолнух! Подсолнух, который тянется из глубины, из мрака веков, сквозь войны и революции, к сияющему свету небес. У всякого предмета, у всякой вещи есть свой внутренний смысл, своя ассоциация. Настоящий художник должен понять его, выстрадать и выплеснуть из себя на холст.

Кречетов снова покосился на особняк, но внутреннего смысла, хотя бы отдалённо напоминающего подсолнух, не уловил.

— А вы, должно быть, следователь? Насчёт убийства? — спросил живописец, нанося очередной точный мазок.

— Что, так заметно?

— Знаете, у нас с вами похожие профессии.

— Неужели?

— Вы тоже пытаетесь найти в людях и событиях внутренний скрытый смысл. Только вытаскивать на свет божий вам приходится всё больше мерзкое и тёмное. Оттого и аура у вас яркая, но однотонная.

— Вот как? — усмехнулся Кречетов, немного уязвлённый своей однотонностью. — А какая же аура у вас?

— Представьте, я тоже однотонен, — признался художник. — Утешает лишь название цвета: «бёдра разбуженной нимфы». Да, да, представьте себе, есть и такой. Что-то близкое к беж и слоновой кости. А вот, скажем, у Аркаши Апашина, вон он, в своём дурацком халате, — художник ткнул кистью в фигурку, согнувшуюся за соседним мольбертом. — Вот у него в ауре сплошной ультрафиолет.

— Это почему же?

— Гений, — просто ответил живописец. — Исписавшийся, испившийся, но всё-таки гений.

Кречетов более внимательно взглянул на обладателя ультрафиолета. Голова гения была обмотана бинтом, и сияния над ней не наблюдалось.

— Чем это его так? — спросил Кречетов.

— Битой городошной, — неохотно пояснил живописец. — Поспорили мы с Аркашей насчёт картины, ну той, что француз привёз. Вы её, должно быть, видели: в фойе на стене висит.

— Уже не висит, — сказал Кречетов. — Украли её.

Кречетов внимательно посмотрел на художника, пытаясь определить, какую реакцию вызовет эта новость. Кисть в руке живописца замерла, и он с искренним непониманием уставился на говорящего.

— Господи, кому эта мазня понадобилась?

— Мазня?

— Именно так, — подтвердил художник. — Пруд, травка и две берёзки. Такое любая школьница намалюет.

— И всё же её украли, — произнёс Кречетов, разочарованный вялой реакцией живописца. — Может быть, было в ней что-то особенное?

— Особенное? — задумчиво повторил художник. — Разве что тени.

— Тени?

— Да, тени от берёз были нарисованы неправильно. Посторонний взгляд не заметит, а художники такие мелочи видят сразу.

— Так-так, и что там было с тенями? — быстро спросил Кречетов.

— Написаны были против солнца. Нормальная тень ложится по солнцу, а у этих берёз всё наоборот — навстречу. Эдакая причуда автора. Из-за этих теней мы с Аркашенькой и повздорили.

— И куда же падали тени?

— Тени падали на воду, если не ошибаюсь, — пожал плечами художник.

— На воду, — повторил Кречетов и, раскланявшись с живописцем, продолжил прерванный путь.

Итак, картину украли не случайно. Странные тени, скорее всего, были ключом. Если тени, по словам художника, падали на воду, скорее всего, это и был ориентир. Обуреваемый нехорошим предчувствием, Кречетов прибавил шагу.

Дверь в сторожку была закрыта, но не заперта. Само по себе это было странно. Кречетов давно и хорошо знал участкового. Предположить, что Никита Степанович, явившийся за охранником, не проследил за дверью, было невозможно. Кречетов наклонился и осмотрел косяк. На взлом не похоже. Дверь явно открыта ключом. Кто же её открыл, если сменщик Стрельникова ещё не прибыл?

Внутри сторожки никого не было. По-прежнему возле стула лежала пустая водочная бутылка, а на столике возле пульта потревоженные мухи кружили над грязной тарелкой. Впрочем, кое-что изменилось. Один из квадратиков на пыльном экране монитора рябил помехами. Нетрудно было догадаться, что именно этот сектор и наблюдал за происходящим в фойе.

Пошарив рукой с обратной стороны пульта, Кречетов без труда нашёл аккуратно вынутый штекер. Вывод был ясен: пока шёл допрос охранника, некто пробрался к сторожке, открыл ключом дверь и вынул штекер, вырубив камеру в фойе. Затем, пользуясь отсутствием охраны, выкрал картину. Всё просто до банальности, но оставляет массу вопросов: кому и зачем понадобилась картина и кто мог воспользоваться ключом? И куда среди бела дня картину спрятали? Это ведь не коробок спичек, её в карман не положишь…

Кречетов вздохнул и, достав блокнот, набросал несколько строк, не поскупившись на жирные вопросительные знаки. Наклонившись, он поднял с пола бутылку, аккуратно ухватив её пальцами за горло и дно, чтобы не смазать имевшиеся отпечатки. Затем соорудил из найденной газеты кулёк и отправил бутылку туда.

А на крыльцо тем временем всходил кряжистый пожилой мужчина в чёрной форменной куртке.

— Вы, должно быть, Матвеич? — спросил его Кречетов, разглядывая угрюмое неприветливое лицо охранника.

— Кому Матвеич, а кому Юрий Матвеевич Круглов, — свирепо обронил тот. — Ты сам-то кто будешь и какого лешего здесь отираешься?

Кречетов вынул из кармана удостоверение.

— Ты тот мент, что насчёт Кота приехал? — зыркнув на документ, сообразил Матвеич. — Ну, спрашивай, раз пришёл.

— Что-то вы не очень приветливы, Юрий Матвеевич, — заметил Кречетов. — Что так?

— А мне с мусорами западло по душам балакать, — охранник зло сплюнул и исподлобья посмотрел на следователя.

— Сидели, — догадался Кречетов. — По какой же статье?

— Грабёж в составе группы, — невесело усмехнулся Матвеич. — Шесть лет от звонка до звонка.

— И как же вы с такой статьёй — и в охрану? — удивился Кречетов.

— Иван Степанович пособил, — с внезапной теплотой в голосе произнёс охранник. — С пониманием человек. Личность!

— Что можете сказать об убитом? — спросил Кречетов, доставая блокнот.

— Это о Ваське-то? — Матвеич снова зло сплюнул. — Баклан приблатнённый. Гонору и понтов на законника, а случись ему сесть на кичу, самое его место — петушиный угол.

— Понятно, — кивнул Кречетов, делая пометку в блокноте. — А вам доводилось с ним встречаться незадолго до убийства?

— Было, заходил Васька в ночь, когда я дежурил, — неохотно признал Матвеич. — Принёс водки с закусью. То да сё, дескать, выпить не с кем.

— Ну, и?

— Выпроводил я его, — сурово сказал Матвеич. — Мне, начальник, не по масти с бакланом дружбу водить.

— Ясно, — сказал Кречетов, закрывая блокнот. — А напарник ваш?

— Славка? Фролов? — Матвеич покачал стриженной головой. — Запил, стервец. Ещё и с бабой какой-то спутался. Молодой ещё, шалопутный. Сегодня-то как раз его смена. Я на замену вышел. Иван Степаныч упросил, а я для Ивана Степаныча…

— Ясно, — перебил его Кречетов. — Спасибо за сотрудничество, Юрий Матвеевич. Постарайтесь не покидать пределов места проживания в ближайшие дни.

Кречетов сошёл с крыльца, но услышал слова, адресованные ему в спину:

— И ещё про Кота, начальник. Когда я его спровадил, решил чаи погонять…

Кречетов обернулся с пробудившемся интересом.

— Чаёк у меня в термосочке, — продолжил Матвеич. — Сам завариваю с чабрецом, с мятой. Веришь, начальник, пяти минут не прошло, сморило меня так, что я всю ночь за пультом продрых. Сроду такого не было. Должно быть, Кот, пока крутился в сторожке, подсыпал мне что-то в термос. Только, начальник, ты про это Ивану Степанычу ни гу-гу, лады? А то получается, подвёл я его, уснул на шухере.

Итак, убитый Котов одного за другим усыплял охранников, чтобы те не стали свидетелями какого-то действия. Если бы намечалась обычная кража, то достало бы и одного раза. Значит, что-то сообщники за одну ночь не успели…

— Договорились, — пообещал Кречетов, несколько удивлённый откровенностью бывшего сидельца. — Скажите, Юрий Матвеевич, а камеры возле пруда имеются?