Итоги № 7 (2014) - Итоги Итоги

— Что стало с ним, так и лежит там?

— В первые же дни он поменял цвет. Когда его достали, он был прекрасно-черным, сейчас же весь ржавый. Внеземному веществу некомфортно в наших условиях, вокруг агрессивная среда. Как только он коснулся земли, наши бактерии тоже начали его с удовольствием атаковать. Они прекрасно пожирают внеземное вещество, поэтому, кстати, искать следы органической жизни на метеоритах бесполезно, только если не поймать его на подлете. Чтобы сохранить образец, следовало проконсультироваться с учеными, которые объяснили бы, чем и как его стоит обработать. По крайней мере, спирту вылить бочку, чтобы убрать влагу. Мы же все свои образцы первым делом сушили. Кстати, в музее не вся часть выставлена, где остальные обломки — неизвестно.

— Вам бы пригодился этот большой фрагмент?

— Конечно, хотелось его получить. Но раз местные власти вложили деньги, то пусть лежит в музее. У комитета по метеоритам не было средств, чтобы достать его.

— Вам он для чего?

— На большом образце можно произвести палеомагнитные исследования, понять природу его образования, историю. Сейчас есть только версии о том, что он сформировался в результате соударений, термического, радиационного воздействия. По маленьким кусочкам это все не понять.

— И все-таки: что на данный момент известно об этом метеорите?

— Возраст вещества, которое в нем присутствует, соизмерим с возрастом Солнечной системы — около 4,5 миллиарда лет. Астрономы смогли рассчитать его траекторию — он прилетел из пояса астероидов, из семейства Флоры. Кстати, определить это удается не каждый раз. Только у 18 метеоритов из всех известных удалось узнать отправную точку. Были сделаны расчеты мощности взрыва — 500 килотонн. Это нечто! По расчетам, средний диаметр тела составлял 19 метров. Оно было округлым. Плотность — 3,2 грамма на кубический сантиметр. Вес — 10 тысяч тонн. Представляете, такая махина летела со скоростью 19 километров в секунду. Какая кинетическая энергия! Слава богу, что метеорит был непрочным, начал разрушаться очень рано, где-то на высоте 80—90 километров, и летел уже своеобразным роем осколков.

— Что, если бы он долетел до Челябинска?

— Он бы не долетел, не пробил атмосферу. У него точка задержки была на высоте где-то 25 километров от земли. Это тот самый момент, когда он взорвался. Хотя железные метеориты, бывает, прорываются до высоты в 15 километров. Но для них атмосфера как каменная стена. Да, если полетит 100-метровый камень, он сможет пробить атмосферу. Метеоритчикам это только в радость будет — пускай пробивает, главное, чтобы не задел никого. У нас нет ни одного свидетельства убийственного действия метеоритов, поэтому когда на конференциях по астероидной опасности все призывают бороться с ними, я занимаю противоположную позицию.

— Метеорит принес пользу науке?

— За год прошло множество международных конференций, и на каждой были секции по челябинскому метеориту и масса докладов, около сотни. Это явление действительно новое и интересное всем. Ведь метеориты на самом деле представляют большую загадку для науки, а тут он практически в руки прилетел — бери и исследуй, пиши дипломы, диссертации.

Кроме того, благодаря ему сейчас у нас в университете появилась новая научная аппаратура — даже москвичи завидуют. Открывается современная лаборатория. По программе выведения пяти российских вузов в рейтинг 100 лучших в мире к 2020 году нам выделяют хорошие деньги. Собираемся открыть магистратуру, в России же пока нигде не готовят специалистов по планетарной минералогии, космохимии. Создаем коллаборации с рядом иностранных университетов, и наши дипломы пойдут в зачет как международные. Будем приглашать иностранных лекторов. Во всем этом есть заслуга челябинского метеорита.

— Авторитетный научный журнал Nature включил вас в десятку людей, изменивших мир в 2013 году. Как вам такое звание?

— Совершенно непонятно, как они меня отобрали. Мне никто ничего не пояснял, но я понимаю, что в этом виноват метеорит.

— Как узнали о выборе?

— Мне сообщил об этом из Москвы один научный журналист, который имеет онлайн-доступ к изданию Nature за несколько часов до выхода в свет.

— Ваша жизнь сильно изменилась после этого?

— Конечно! Сейчас же у нас революция в науке. С 1 января мы все уволены. Москва диктует ученым новые правила игры и выделяет деньги так называемым ведущим специалистам. Я попал в число восьми избранных от Уральского федерального университета. И получается, все благодаря метеориту. Мне так и говорят: «Он специально к тебе прилетел».

Екатеринбург — Москва

Какая боль! / Общество и наука / Медицина

Какая боль!

/  Общество и наука /  Медицина

Почему тяжелобольные в России обречены на адовы мучения?

Выстрел, который произвел из наградного пистолета контр-адмирал Апанасенко, на самом деле лишь эпизод из череды трагических событий одного порядка. Просто до широкой публики доходят только самые душераздирающие истории людей, доведенных до предела невозможностью одолеть боль: онкобольной из Пущина из-за невыносимых мук убил врача и застрелился из охотничьего ружья, милиционер из Орехова-Зуева задушил больную мать по ее просьбе из сострадания, когда закончились деньги на морфин… Общество дошло до красной черты, если терпит такое. Люди рождены для того, чтобы и жить, и умирать по-человечески. Но почему государство оставляет им лишь право на боль?

Коллизия такова: жена отправилась за морфином для умирающего от рака мужа, весь день обивала пороги в поликлинике и вернулась ни с чем. Вячеслав Апанасенко в своей предсмертной записке обвинил чиновников, решив перевести проблему в публичную плоскость. В те времена, когда честь мундира ценилась дороже жизни, на такие вещи реагировали иначе. Сейчас министр здравоохранения радуется успехам наших спортсменов в Сочи. Ее помощник Татьяна Клименко, комментируя этот случай, сказала, что не видела ни одной претензии пациентов относительно правил выписки болеутоляющих. Наверное, она права. Умирающий больной — удобный больной. К кому он будет выдвигать претензии, когда уйдет из жизни? Впрочем, Минздрав наверняка знаком с реальным положением вещей. Свидетель обвинения — сухие цифры статистики. По данным доклада ООН 2010 года, в нашей стране в медицинских целях используется в 180 раз меньше опиоидных анальгетиков на миллион населения, чем в Германии. Отечественные ученые подсчитали: если Москва практически полностью обеспечена таблетками и пластырями с опиоидами, то регионы — в лучшем случае на 30 процентов, а в среднем по России — на 5 процентов. И это происходит вовсе не от недостатка лекарств. Просто кто-то считает, что больным это не очень нужно.  При том что в сильных болеутоляющих, по стандартам ВОЗ, нуждаются от 70 до 90 процентов онкологических больных.

Как ни странно, проблема в дешевизне опиоидов. «Вот если бы они стоили так же, как какие-нибудь инновационные блокбастеры, немедленно нашлись бы желающие продвинуть  программу обезболивания», — говорит профессор Павел Воробьев. А так, возни с ними много, дохода мало, поэтому их невыгодно продавать. Оторопь берет, когда понимаешь, какова цена вопроса, стоившего многим больным мучительной смерти. Двухнедельный курс таблеток на основе опиоидов стоит две-три тысячи рублей, пластыри с наркотиком тоже не более трех тысяч на 15 дней, а инъекционные препараты еще дешевле. «По опыту российских врачей, больной в терминальной стадии находится на постоянном обезболивании в среднем около месяца, хотя, по данным зарубежных исследований, этот период составляет три месяца», — говорит руководитель центра паллиативной помощи онкологическим больным при МНИОИ имени П. А. Герцена Гузель Абузарова. Это приблизительно 6—7 тысяч рублей:  меньше, чем несколько раз вызвать «скорую». Проблема только в одном: достать рецепт. Конечно, если больной кричит от боли, вроде бы есть выход: набрать 03. Но бригада выезжает не всегда. Это только по телевизору рассказывают, что в укладке «скорой» обязательно есть опиоиды. Онкологические больные Подмосковья знают, что «скорую» вызывать бессмысленно. Приехавшие врачи в лучшем случае введут коктейль из более слабых препаратов, а иногда ссылаются на распоряжение не выезжать на вызовы онкобольных и не реагируют вовсе. У бригады «скорой» нет для них сильных обезболивающих.

В принципе медиков можно понять. «Забюрократизированная система устроена так, что если ты выпишешь морфин, можешь сесть в тюрьму или выплатить крупный штраф, — говорит консультант по паллиативной помощи службы «Милосердие» Анна Сонькина-Дорман. — А если не выпишешь, ничего не будет». Зачем в такой ситуации врачу вообще держать под рукой наркотический препарат? Сейчас, когда разразился скандал, чиновники наперегонки уверяют, что пытались сделать болеутоляющие доступными. Глава Федеральной службы по контролю за оборотом наркотиков Виктор Иванов кивает на руководителей здравоохранения, намекая, что давно предлагал им смягчить порядки. Минздрав, в свою очередь, сетует на регионы — мол, еще в июле 2013 года вступил в силу подготовленный ведомством новый, либеральный порядок, в котором предусматривается назначение врачом болеутоляющих наркотических средств самостоятельно, без волокиты. И если бы местные чиновники от здравоохранения вовремя привели свои нормы в соответствие с федеральными, все бы было хорошо… То есть в таком регионе, как Москва, где в аптеках все есть, жена Вячеслава Апанасенко могла бы получить рецепт на морфин без проволочек, сразу у онколога. И трагедии бы не произошло.