Дети Времени всемогущего - Камша Вера Викторовна

Тит наклонился, поднял обломанное перо. От стрелы. Перья, несущие смерть, перья, которыми сподобившиеся грамоте пишут… Гусю всё равно, зачем его ощипали. Захотелось немедленно пройти в опустевшую комнатушку, разорвать ставшее глупым и напыщенным письмо и вместо него написать императору… Не доклад, не оду и не сатиру, а два слова. Два грубых слова из арсенала неотёсанного коменданта захолустной крепости.

– Небец ушастый, чего сюда забрался?

– Думаю…

– Вот и я думаю. Конец Южной, а мы б день продержались, а может, и все два. Дурак прокуратор.

– Не дурак. Политик.

– Значит, сволочь. Ладно, пойдём, люди ждут. И вот что. Не надо при них о Южной, они не виноваты, что живы. И ты не виноват.

– Приказ коменданта. – Ни слова о Южной. Здесь и сейчас ни слова, но не завтра и не в Сенате.

Тит не думал, что сумеет улыбнуться, но сумел. Сумеет и больше. «Должен – значит можешь», а он должен. Приску, Сервию, Меданту, парням из Южной, трибуну Авлу, даже Нумме с его померанцами, даже болвану Аппию. И только императору и Сенату Тит Спентад-младший отныне не должен ничего. Ни-че-го.

Рыжий вечер

Все богатство моё – песня да гитара,Ласковые струны да вечер синий.А ещё есть заветная молитва:Чтоб грехи забылись да сбылись надежды.А надежд у меня всего четыре:Летом я живу в надежде на осень,А когда от зимы я устану,То вновь на весну надеюсь…ЮРИЙ БОРИСОВКабы мне такие перьяДа такие крылья,Улетела б прямо в дверь я,Бросилась в ковыль я…НИКОЛАЙ ЗАБОЛОЦКИЙ

Часть первая

Стурнийская империя

1256 год Счастливой Эры

I

Небо было иссиня-лиловым, а на западе рыжим-рыжим, как цветки календулы, и по нему, низко наклонив рогатые головы, мчались свинцовые быки с мощными загривками. Их кусали за ноги юркие гончие, над ними кружили совы, и все – и псы, и быки, и птицы – были облаками, летящими сквозь закат, а он догорал. Догорает всё – день, лето, молодость, человек, империя, звезда… Даже само Время когда-нибудь да сгорит.

– Время тоже когда-нибудь сдохнет, – сказал фавн и с хрустом раскусил рыжее – тоже рыжее – яблоко. – Да и шут с ним! Не жалко.

– Не жалко, – согласился Марк Кармена́л и подкинул в огонь пару шишек.

Костёр горел, и небо горело. Оно казалось таким огромным, не то что огонёк на краю чернеющего поля, только костерок будет жить и в ночи.

– Уплываешь? – Козлоногий зевнул и погладил свирель. – Нет бы налить, а то я весь язык отболтал с твоими титанами. Ну, жили, ну, не живут больше, тебе-то что?

– Любопытно, – соврал Марк и потянулся за плащом. Его ждала девушка. Странная девушка, которой не место в придорожной харчевне, но Ага́пе отыскалась именно там. Юная золотоволосая богиня, дочь радушного толстяка и жадной стервы. Богиня и фавн – не многовато ли для полного кур, сплетен и пыли местечка?

– Ты только при козулечке своей не сплохуй, – хмыкнул козлоног. – Девчонки, они такие, злятся, когда на луну таращатся, а не на них. Или давай я за тебя схожу, небось не напутаю…

– Нужен ты ей!

– А ты? – Фавн поскрёб за ухом. – Ходят тут… Зарятся на цветочки.

Человек отмахнулся и растворился в темноте. Козлоногий знал много и ещё больше выдумывал, но других готовых говорить о павших царствах Марк не нашёл, сколько ни искал. Люди не помнили, кентавры злились, и немудрено – то, о чём стыдно и страшно вспоминать, забывают. Изо всех сил. Вырубая рощи и виноградники, придумывая новые имена, срывая до основания храмы и башни… Странно, что люди с конягами не попытались засы́пать Стурн, разве что поняли, что убивать озёра и горы дано лишь Времени. Убивать, размывать, уносить, что угодно…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Время не создаёт, не порождает, а рушит. Люди, что б ни плели жрецы, такие же дети Неба, как сгинувшие титаны и вымирающие полускоты. Бесплодное, полное зависти божество лишь натравило смертных на вечных, только это не повод возносить ему хвалы! Марк и не возносил, как не кланялся натыканным по всему Стурну императорским истуканам и не давал взяток императорским чиновникам; впрочем, давать было нечего – певец был бедней ящерицы. Обычно это его не заботило, но сейчас Марк не отказался бы от пары монет: купить Агапе опаловый – именно опаловый – убор. Колдовской камень как нельзя лучше подходил светлоглазой волшебнице, вчера потеснившей в душе Марка прежний мир и нынешние дороги. И ведь видел лишь дважды, а говорил и того меньше!

* * *

Отец засел за кувшин с очередным «лучшим другом», мать и бабушка были заняты в харчевне, сёстры и брат спали. Оставались вечно торчащий у окон судья Харитон и сплетницы у источника – этих точно улицей не обойдёшь. Агапе воровато оглянулась, раздвинула похожие на бурьян отцветшие мальвы и, рискуя порвать платье, перелезла через забор. Ни домашние, ни соседи не заметили, а на дороге никого не было: Кробу́стовы овраги путники предпочитают миновать засветло. Девушка снова огляделась, метнулась за стерегущие деревню тополя и замерла, прижавшись спиной к морщинистому стволу. Она ни разу не выходила ночью со двора и ни разу не встречалась с парнями. Старшие называли дочку харчевника послушной, подруги – трусливой, а ей просто не хотелось.

Сыновья соседей Агапе не нравились, может быть, потому что мать с бабушкой, выбирая жениха, пересчитывали чужое добро со сноровкой мытарей. «Невеста» молчала и думала о чём-то ей самой непонятном, а вчера это непонятное вошло в дом и улыбнулось.

Было слегка за полдень, и девушка срезала с обвивавших веранду лоз поздние гроздья… Нет, тогда она ничего не поняла, мало ли кто заворачивал в харчевню. Агапе просто стало любопытно, что за песни принёс загорелый бродяга с китарой. Она услышала их вечером, услышала и рассмотрела певца. Тот, почувствовав чужой взгляд, обернулся. Их глаза встретились, и всё вышло, как в песне… Гости стучали кубками и стаканами, смеялись, грустили, приосанивались, но струнный звон и нежные слова принадлежали Агапе.

По улицам прогнали коров, звякнул вечерний колокол, и бабушка отправила внуков спать. Лечь казалось немыслимым, и девушка устроилась на окне, не зная, что делать, куда бежать, кого и о чём просить. Песни стихли, гости утихомирились, поднялись к себе, как всегда переругиваясь, родители, а она смотрела на вдруг приблизившиеся звёзды и повторяла слова чужой любви, вдруг ставшие её собственными. Потом Агапе все же легла и даже уснула. Сон был светлым и тревожным, как ранняя весна, а утром девушка столкнулась с певцом. Разговор вышел коротким… Единственный их разговор, прерванный бабушкой с её половиками. Марк просил, и она обещала вечером выйти. Она вышла. Она ждала…

– Вот ты где!

– Я… Я тут.

– Вижу. Разве можно не увидеть звезду?

– Не говори так…

– А как мне говорить? Я никогда ещё не держал звезду за руку. Странное чувство.

– Я не звезда!

– Врёшь… Ты звезда-врунишка, вот и врёшь…

Он не верил, а Агапе верила. Каждому слову, взгляду, улыбке. Она, всю жизнь слушавшая про похищения, изнасилования, обманы, не боялась и не сомневалась. Вспыхивали у горизонта синеватые искры, шелестели сухие травы, важно плыл по небу лунный щит.

– Раньше на нём проступали лики богов, потом люди подняли руку на бессмертных, и боги отвернулись. Нам остались лишь пятна.