Возвращение императора. Невероятные приключения в XXI веке. Петр I и президент - Петра Диттрич
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«А пушка на Государевом бастионе все палит в полдень. Обычай сей я завел, дабы извещать о поднятии воды, а купно подавать сигнал о начале и окончании работ.
Токмо взошедши в крепость, я пальбу по случаю своего прибытия не услыхал!
Ныне у страны нашей иной капитан!
Город наш не узнать! Помнишь Адмиралтейство, корабельную верфь, где я все время пропадал, и ты меня корила, что про еду забываю? Сколько славных кораблей уходило там в воды Невы! Не признать сии места. Канал, по коему лес сплавляли, ныне Конногвардейский бульвар. Где верфь была – Адмиралтейство со шпилем и колоннадой. Помнишь наш Летний сад? Сколько машкерадов с салютами, забав и потех учинено было! Сколько заморских гостей дивилось на беседки и статуи! Как смеялись с тобой, когда голландский посол напился и мукой обсыпанную девку принял за мраморную.
“Мне нада эта трогать! – кричал. – Коли гладкая – знашит, статуя!”
“Хрен голландский! – наши тогда ржали. – У нас все девки гладкие!” – И поили его опять.».
Петр задумался, вспоминая, как выбрал место для Летнего сада. Ранее там располагалась мыза шведского майора Канау. Петр еще шутил, что у этого канальи нюх на хорошие места! При мызе был разбит сад, фрукты из которого доставлялись на его царский стол. Петр сам нарисовал план и отписал в Москву, чтобы из Измайлова свозили деревья и кусты, всякие цветы, и не помалу, особливо тех, кои пахнут. Сад разрастался, и к 1710 году, когда начали строить Летний дворец, его территория оградилась Лебяжьим каналом, и он стал главным украшением города. Дворец с трех сторон окружала вода, давая возможность лодкам причаливать прямо к его стенам. Кроме того, под его фундамент подвели трубу, в которую спускали отхожие продукты. Систему похожую Петр подсмотрел в Англии, подивился ее простоте и задумал применить по возвращении, сделав таким образом у себя теплый туалет.
«Погиб сад при наводнении, – писал царь дальше. – Ни деревца, что сажал! Все волной смыло! Ныне новое насажено, токмо, как нелюбимое дитя, некому приголубить. Уход будто есть, да не по душе, статуи белыми скелетами светятся. Каждую помню – откуда привез, где заказал, сколько платил. А фонтаны? Двадцать штук при мне и до пяти десятков опосля меня! Мню, таковой красоты и во Франции было не сыскать! Сгинулo все от невской стихии, а может, Безымянный Ерик осерчал, что его Фонтанкой нарекли, и оные фонтаны порушил. Гаванец засыпали, и дворец наш Летний ныне токмо с двух сторон водой окружен, на шлюпку с него более сесть не сподобно.».
Защемило сердце Петра, когда входил он в свой Летний дворец. Не услышал он там родных голосов, зато увидел много посетителей и туристов. Вспомнил, как входил в первую приемную, а там уже толпились люди. Ждали – кто доложить, кто пожаловаться, а кто и за наказанием.
«Ныне встречен был токмо парсунами тех, кои служили мне. И тех, кого я жаловал и кого казнил.
Все им простил и забыл! И некому в секретарской приказ мой получить, токмо шахматы стоят в порядке, да никто фигуры не движет. Того чуднее показалось мне в спальне кровать свою узреть; китайское одеяло будто вчера мое тело принимало. Китайская работа прочнее оказалась, чем то, над чем отец с маткой потрудились. За три века не сгнило. Помнишь, как я все горячим любил? Того для окно повелел прорубить из поварни в столовую, чтоб пища не простыла по дороге. Окно открыто, а подать в него нечего. Никакими яствами нижняя поварня меня не порадовала, и порядок таков, коего никогда добиться от поварихи не мог. Боле всего удивило, что возле моего отхожего места народ толпился, не отогнать. Зело всем чудно, что царь, как простой человек, ну́жды имел.
А дворец наш Зимний внутри чужой храмины стоит. Токмо шесть комнат от всего и осталось. Их показывают и за нашу жизнь выдают. Озлился я, и вспомнился последний день и думы горькие о тебе и гниде этой Вилиме Монсе. Чем прельстил тебя сей сладкоголосый прыщ?! Его любовные утехи моим предпочла! По бабьей своей слабости удумала, что на красоту твою польстился, а не терзался тщеславными мыслями возвыситься, овладев императрицею! Не он ведь, я тебя возвысил из грязи! Как ты охнула, увидав его отрубленную голову! И такой тогда страх в твоих глазах зажегся, что укрепился я в прелюбодействе твоем! Порешить тебя хотел! Беды бы наделал, кабы не болезнь!
А и сам виноват! На одни и те же грабли дважды навернулся! Сестрица его змея была, пошто другой гниде приют давать!».
Петр хотел взять свечу и поднести поближе к написанному, да только хватанул рукой воздух. Плюнул в сторону, сетуя на свою забывчивость, и, поднеся письмо к лампе, перечитал:
«Да что поминать! Многократно об том меж нами говорено! Простил уж тебя на том-то свете! Там нам очи на все открывают, и зрим мы далее земного!
Хочу токмо сказать, что город наш красавцем стал, что нам и не мечталось! Прошпекты прямые, соборы величественные, площади, дворцы, набережные. Леса в округе порублены, болота высушены, домов громады! Народищу – сколько ты за всю жизнь свою не повидала! Ей-ей, слезу у меня прошибало, что не зря, выходит, все наши му́ки, пот и слезы пролиты были! Не зря людские кости вместе со сваями в грунт врастали и ныне красоту эту подпирают. Не зря ломал я
