Оберег - Дмитрий Игоревич Сорокин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Что?! Степняки третий день на Русь идут, а я про то не ведаю?!! — вскочил Владимир.
— Нет, князь. — задумчиво покачал головой Кучуг. Или хитрят они что-то, что вряд ли возможно: Хичак человек, конечно, хитрый, но не настолько же, чтоб, идя на Русь, сперва удалиться от нее на десять — двадцать дневных переходов… Да и встретили бы мы их в таком случае. Или же не на Русь печенеги собрались.
— А куда ж еще? — недоуменно спросил князь. — Разве, хазар сирых по вашим горячим следам громить? — по палате пронесся гогот, Владимир нетерпеливо махнул рукой и все снова стихло.
— Не знаю пока, князь. Жду второго лазутчика. Оттого и мрачен: если Хичак все-таки идет на Русь, мои печенеги не будут драться со своими.
Князь задумчиво кивнул.
— Добро. В любом случае, скажи мне все, что узнаешь об этом. И интересно, почему мне никто о том не доносит?
— Я донесу, княже. — произнес Ратмир, вставая со своего места.
— Исполать тебе, Ратмир! Мал ты ростом… не морщись, я говорю, в сравнении с Муромцем ты росту недобрал, а так вон Кучуг тебе до плеч не достанет… да удал и славен деяниями! О чем поведать хочешь?
— Второго дня, к Киеву едучи, разминулся я с большой печенежской ордой. Верстах в пяти разминулись, не более. В сторону Таврики орда пошла.
— В Таврику? Да там же своих степняков хватает… — изумился Владимир. — ох, надают они друг другу по ушам… Еще что знаешь, Ратмир?
— Про печенегов боле ничего не знаю, княже.
— Тогда давайте выпьем, други, и послушаем про битву Кучуга со змеем и про Ратмировы странствия и подвиги.
Палата вмиг наполнилась обычным на пиру ликующим шумом, богатыри потянулись за своими ковшами. В это время вошел какой-то гридень, подошел к Кучугу и что-то сказал ему на ухо. Печенег снова сделался мрачнее тучи и вышел из палаты, провожаемый недоуменными взглядами. Вернулся он очень скоро.
— Князь, мой второй лазутчик прибыл даже быстрее, чем я думал. Он подтвердил, что Хичак пошел на Таврику, и рассказал, зачем. Оказывается, какой-то летающий демон с черным лицом и длинной бородой в начале зимы украл его любимую жену. И, не успел растаять снег, а Хичак повел орду мстить за такой позор. Колдун уволок его ненаглядную как раз в ту сторону…
— Ну, тогда пусть его развлекается! — ухмыльнулся Владимир. — Нам нет дела до того демона или кто он там… Лешак, ты чего?!
Лешак Попович заметно побледнел лицом.
— Княже, молодой Руслан Лазоревич пошел искать того бородатого колдуна. Если орда его там настигнет — против печенегов и колдуна одновременно Руслан не сдюжит. Да и кто сдюжит? Супротив целой орды один в поле — не воин, будь он хоть Муромец.
— Да… Было бы, конечно, жаль славного витязя… Но знаешь, Лешак, намедни, было мне что-то навроде видения, и сказало мне то видение, что все с молодым Русланом будет отлично и послужит он еще силой молодецкой Руси. Тяжко ему, конечно там придется — столько ворогов сразу… А он — совсем один… Слушайте все! Я, Владимир, князь земли Русской, здесь, в Золотой Палате, перед лицом прославленных богатырей, обещаю: если молодой Руслан Лазоревич изрядную доблесть проявит, и из того смертного боя, который ему предстоит, живым в Киев вернется, славою себя покрыв, отдам за него дочь свою! Да будет так!
Палата снова зашумела, загудела, послышались многочисленные здравицы в честь Владимира. Кучуг все еще морщил лоб в раздумьях, и не он один: Лешак тоже перестал веселиться и что-то сосредоточенно обдумывал. Лешак был предан Владимиру, и готов был за него хоть в пекло, хоть во льды, но теперь недоумевал: то ли князь бросает молодого витязя на верную смерть, то ли знает про него что-то, другим неведомое… И дочь пообещал… Странно все это. Странно.
Весна навалилась внезапно и сразу, как орда степняков. Сугробы оплывали на глазах, истекая прозрачными ручьями. Зимовавшие в лесах птицы запели сперва робко, потом все смелее и смелее. Встречный ветер нес неповторимый запах весны, и этот аромат заставлял сердце радостно биться в предвкушении чего-то светлого и радостного. Если зима не будет больше пытаться вернуться, зацепиться своими ледяными когтями за промерзшую землю, пусть всего на день-другой, но задержаться, то через седмицу под теплыми лучами пробудившегося от зимнего равнодушия солнца покажется глазу людскому новорожденная светло-зеленая трава, пробивающаяся сквозь пожухшие, истлевшие прошлогодние стебли, робко вылезут подснежники…
Тракт развезло, и быстро ехать не очень-то получалось. Руслан нетерпеливо кусал губы, смотрел вдаль, будто теплые южные земли, где угнездился летающий тать, уже вон за тем холмом. Раны почти не тревожили, и прежний боевой задор вернулся к богатырю. С Милой же творилось что-то непонятное: после той истории в корчме она больше не пыталась упрямо спорить, отстаивая свою детскую мечту стать женой-воительницей, а все больше молчала, думая о чем-то своем и время от времени одаривая Руслана печальным взглядом своих огромных васильковых глаз. Руслан же испытывал странные чувства: то ему хотелось поскорее избавиться от этой обузы и во весь опор мчаться на поиски Черноморда, то казалось, что солнечный свет померкнет, как только он расстанется с этой девчонкой, выходившей его после страшных ран…
Теперь они ехали по населенным землям. Вдоль тракта то и дело мелькали селения, ночевать под открытым небом пришлось всего единожды: Руслан тогда не спал всю ночь, согревая Милу своим теплом и скрежеща зубами от ни с того, ни с сего разболевшихся ран. С той ночи и начались странные печальные взгляды Милы, бередящие душу богатыря. К вечеру следующего дня он валился с коня, и на первом же попавшемся постоялом дворе завалился спать, не спрося ни еды, ни питья…
На седьмой день путешествия, около полудня, ехали через невесть какой уже по счету лес. Ехали как могли быстро, погоняли коней: когда едешь малым числом по пустынной лесной дороге, а справа откос, да и слева тоже, расслабляться не след. Как по заказу, ветер донес запах дыма. Да не дыма домашнего очага, а гарь пожарища. Руслан весь подобрался, быстро проверил оружие и велел Миле держаться позади, а в случае чего — ноги в руки, и чтоб быстрее ветра летела! Перед лицом возможной опасности к девушке вернулась вся ее ершистость, и она тут же огрызнулась:
— Ну, да, нашел дурочку…
