Взлетают голуби - Мелинда Абони

А потом ему запретили работать, а тем, кто его все-таки решится нанять, пригрозили большими штрафами, Миклош-де контрреволюционер, какой-то проходимец даже показал, что Миклош листовки по домам раздает, подстрекает людей, чтобы они занимались саботажем и тормозили строительство социализма. Нет, вы слыхали такое? – говорит мамика, и мы с Номи смотрим на нее круглыми глазами, даже забыв кивнуть или сказать, мол, нет не слыхали.

Ага, думаете, испугали меня, не дождетесь, ответил на это ваш отец и стал промышлять на черном рынке, уж не знаю, где он доставал товар, который там сбывал, но дела у него опять пошли хорошо, люди знали, что Миклош что-нибудь плохое им не подсунет, для многих он был героем, ага, мотоцикл, слышишь, говорили они, это Миклош едет.

Да, про Ибою-то я чуть не забыла, про Иби, так ее все звали; ей жилось несладко, отец ваш ночевал где-нибудь в парке, на скамье, у реки, у какого-нибудь приятеля, а дома почти не появлялся. Иногда ко мне приходил, чаще всего ранним утром; сынок, спрашиваю я, что тобой творится, ничего, говорит; а раз, в феврале это было, сугробы намело в полметра, он пришел, сел у печки, руки замерзшие растирает, у Иби ребенок будет, говорит, а сам на меня даже не смотрит. Значит, отцом станешь, говорю я, но не сразу, а через минуту, очень уж безрадостным показался мне Миклош; почему у вас все так плохо, у тебя с Ибоей? У нее своя голова на плечах, ответил он, я попросила было объяснить поподробнее, но он молчал.

Так ничего больше мне и не сказал.

Ничего; мамика разогревает сковороду с жиром, бросает туда лук, солит его, пора ставить суп, а то он не сварится, пока родители ваши вернутся, Номи подает мамике миску с зеленью, фасолью, морковью, петрушкой, я приношу воду, подаю мамике кувшин, заправка на сковороде шипит, когда мамика льет туда холодную воду, ну вот, а теперь дайте мне посидеть минутку, говорит мамика, она, пока рассказывала, совсем, видимо, погрузилась душой в эти давнишние дела, которые окружили ее пеленой куда более плотной, чем запах заправки для сегодняшнего супа, и мамика смеется и вытирает свои серо-голубые глаза.

Янка родилась первого октября, погода была для осени непривычно теплой, и в этот день дядя Мориц сломал стул о голову отца, потому что тот сидел у одного из своих приятелей, пьяный, грязный, Мориц дергал его за шиворот, за волосы, за уши, по-хорошему старался уговорить, умолял, даже поцеловал, но отец ваш ничего уже не соображал. В общем, Ибоя лежала в родильном отделении, а Миклош – в той же больнице, в мужской палате, с разбитой головой; это я виноват, я ему жизнь сломал, сокрушался Мориц, и знаете, девоньки, что я сделала? – я стала кричать на него: хватит, замолчи, не надрывай мне сердце, отругала его последними словами и сказала, с сегодняшнего дня оставь Миклоша в покое! Мориц со мной после этого долго не разговаривал, и я уже была уверена, что они с Миклошем никогда больше не помирятся, и в самом деле, много времени прошло, пока они помирились.

С отцом вашим я тоже поговорила, постаралась убедить не оставлять Иби с ребенком одну, без поддержки, еще раз попробовать жить с ней как муж с женой; он, с забинтованной-то головой, посмотрел на меня и сказал: ради вас, мамика, попробую, и в самом деле, после этого бросил он пить, больше не видели его по ночам на улице, а я спрашивала Господа Бога, надолго ли это, хотя и сама знала, что не надолго, и вправду, пару месяцев прожил он с Ибоей, а потом совсем ушел от нее и подал на развод.

Ну вот, а сейчас вы должны мне пообещать кое-что, и мамика берет руку Номи и мою руку, соединяет их в своих ладонях, вы не должны забывать, девоньки, что у вас есть сестра, больше я вам ничего не буду говорить, когда-нибудь вы все сами поймете.

Отец ваш был первым в семье, кто развелся с женой, и знайте, девоньки, развод – это все равно что против всего мира пойти. То есть опять он все законы нарушил! Ух, я бы его своими руками четвертовала, так я на него была сердита!.. Особенно потому, что прошло совсем немного времени и у Миклоша появилась другая.

Наша матушка?

Да.

Говорили, она из бедной семьи. Я никогда ничего не имела против бедняков, говорит мамика, но тут – да, тут я была против, против этой новой женщины, потому что она была красавица, но с дурной славой, так про нее говорили. Только такого нам не хватало, думала я, пусть бы лучше она была совсем некрасивая, и Миклош дал бы снова себя захомутать, во второй раз, думала я. Трудное это было для меня время, прямо не знала, что и делать. Но однажды ночью пришел ко мне папуци, дедушка ваш, сел на краешек кровати, и представляете, на нем был выходной костюм, тот, в котором я его похоронила, и мамика осеняет себя крестом, во имя Отца, и Сына, и Святого Духа; не ждала я тебя, Винцент, сказала я ему, а он, дедушка ваш, ничего не ответил, только руку мне протянул, я даже капельку растерялась, можно подавать руку привидению или нет? – вот какая мысль мелькнула у меня в голове, но потом я все-таки решилась, и рука у папуци была такая теплая, что я вам этого, девоньки, и описать не могу, может, я всю ночь просидела там, в кровати, не знаю сколько, но потом вдруг почувствовала, что мерзну, а его уже рядом не было.

Но ведь привидение нельзя взять за руку, говорит Номи, а если попробуешь взять, то оно – как воздух, и Номи одной рукой хватает воздух; не знаю, какие они, привидения, только ко мне явился папуци, и он был теплый, а может, это воздух был теплый, говорит мамика, кто его знает, и помешивает в кастрюле, вылавливает одну фасолину, разжевывает ее, ну вот, теперь можно картошку бросать.

Во всяком случае, на другой день увидела я во дворе, у колодца, свою тень и подумала: смотри-ка, Анна, какая у тебя тень большая, и, знаете что, девоньки, я вдруг поняла, что должна сделать тот шаг, к которому душа у меня совсем не лежала.

Словом, мамика попросила Миклоша и Розу, ту женщину, которую он любил, то есть наших отца и матушку, прийти к ней; матушка принесла в подарок кофе; у нее был такой голос и такие глаза, что я сразу ее полюбила, рассказывает мамика. А через несколько месяцев Миклош и Роза переехали в другой город.

Из-за Ибои?

Может, и из-за нее, но главное, Миклош и Роза хотели начать новую жизнь, на новом же месте это сделать легче. Ну а разговоры, разговоры еще долго не смолкали, но я уж давно поняла, что есть люди, которые всегда найдут о чем поговорить, а другие охотно их слушают. Как ты можешь терпеть такого сына? – спрашивали меня, ты еще с ним разговариваешь? После такого вопроса я обычно снимала очки, молчала минутку, а потом отвечала: а о чем бы мы с тобой говорили, если бы у меня не было сына? – и мамика кладет в сковороду большую ложку жира, – правильный это ответ, как вы думаете? Мне кажется, хорошо, что вы теперь больше знаете о своем отце; мамика разогревает жир, пока он не начинает пениться, снимает сковороду с плиты, потом сыплет в заправку мелко порезанный красный перец, я вот точно уверена, что у каждого человека не одно лицо, а больше, у вашего отца – по крайней мере пять, и мамика, медленно помешивая суп, добавляет в кастрюлю заправку, мне, во всяком случае, пять раз в своей жизни приходилось говорить себе, что вот опять он совсем другой, не такой, каким я его знаю (я же, глядя на мамику, думаю: Ильди, а сколько лиц у тебя? – не знаю, ты сама должна это себе сказать, вижу я ответ в глазах мамики), родители ваши держали в том городе, где они стали жить, маленькую продовольственную лавку, там они и познакомились с Шандором, который уже перебрался с женой в Швейцарию, и тот посоветовал им тоже эмигрировать в Швейцарию. А не в Австралию, куда они одно время собирались.

В Австралию?..

Слова

Мы должны работать лучше, говорит как-то матушка в конце февраля, а главное, быстрее, правда, теперь, с новым персоналом, дела и так пойдут лучше, говорит она, мы снова начнем все сначала, хорошо? – и мы долго обсуждаем, кто кому будет помогать в часы пик, то есть, во-первых, утром, между девятью и половиной десятого, потом в обеденное время, с двенадцати до часу, ну и к вечеру, примерно с половины четвертого до половины пятого; мы сидим дома, в столовой, едим маринованные огурцы, салями со сладким перцем, хлеб, йо гурт, и матушка, не отрываясь от еды, составляет список самых важных вещей, на которые следует обращать внимание на кухне либо за стойкой, обслуживая посетителей в зале; Номи высказывается в том смысле, что вообще-то преувеличивать не стоит, пускай не все шло так уж блестяще, но для начала дела складывались довольно хорошо. Верно, Номи права, говорит отец, огромным ножом нарезая тонкие, как бумага, ломтики салями (мне ужасно хочется сказать отцу, как я люблю смотреть, когда его руки двигаются так спокойно и уверенно), матушка тянется за кружком колбасы, потом по очереди оглядывает нас и произносит фразу, которую в дальнейшем будет произносить много раз и которую я пока не знаю, как понимать: у нас тут еще нет своей человеческой судьбы, нам еще нужно для этого поработать.