Последняя кантата - Филипп Делелис

— Скажите своему боссу, что у меня потрясающая новость по поводу «Музыкального приношения»! Настоящая бомба! И что я иду рассказать о ней в другое место!

В сердцах швырнув трубку, он почувствовал, что охвачен странным чувством гнева и необыкновенной радости одновременно. Он собрал все свои бумаги и вышел. На улице он в отчаянии поискал такси и после попытки остановить одну-другую машину, побежал на ближайшую стоянку. Обычно он ездил на метро, но теперь вдруг решил, что отныне только такси достойно возить его, гения, совершившего великое открытие. Но, как и следовало ожидать, он не создан был для такси, и из-за пробок на загруженных улицах несчастная машина добиралась до дома Пьера почти час. Пьер уже не мог сдерживаться и не переставая поносил всех, кто только и делал, что пытался помешать ему поведать миру о его открытии.

Когда машина остановилась у его дома, уже наступила ночь. Пьер легко взбежал по лестнице к себе, в свои две комнаты. В голове его была только одна мысль: все неудачи последних лет будут компенсированы тем, что станет величайшим событием в музыковедении XX века. И это он, Пьер Фаран, сделал такое открытие.

Но самое необычайное было утаено в самой музыке, и вот над этим он должен срочно работать. Он набрал номер телефона Летисии, интуитивно обернулся. И в эту минуту увидел его.

В испуге он выронил из руки трубку, откуда уже доносился тихий голос автоответчика.

Он взял себя в руки. Нет, это невозможно…

— Что вы здесь делаете? И еще с этой театральной шпагой! Вы собираетесь…

Он не успел закончить фразу. Сраженный смертельным ударом, он рухнул на пол…

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ДИВЕРТИСМЕНТ

…и более прекрасная, чем юная девушка, короткая музыкальная фраза, словно окутанная серебром, легкая и нежная, как шелковые шарфики, пришла ко мне, и я узнал ее под новым убором.

13. СОМНИТЕЛЬНЫЕ СВИДЕТЕЛЬСТВА

Париж, наши дни

Кто был с Моцартом в ту ночь? Комиссар Жиль Беранже говорил себе, что если бы он мог составить достаточно достоверный список лиц, бывших там в ночь с четвертого на пятое декабря, расследование продвинулось бы очень быстро.

Согласно историографии, там была Констанца, его жена, София, его свояченица, и Зюсмайр,[56] его ученик. Доктор Клоссет смог прийти только около полуночи, чтобы всего лишь порекомендовать холодные компрессы.

Вопрос о болезни не так-то прост. Многие источники вспоминают, что в последние месяцы перед смертью Моцарт был очень переутомлен. Его врач ни разу не сказал ни слова о природе его болезни. К тому же Моцарт, по сути дела, не знал доктора Клоссета, который пришел на смену его другу Зигмунду Барисани, умершему в сентябре 1787 года.

Кто же оказался свидетелем? София — благодаря своему дневнику. И Констанца, которая через несколько лет все рассказала Ниссену, своему второму мужу и первому биографу Моцарта. Можно ли верить им? Ах, если бы он мог всех допросить… Но главное, главное — вскрытие… Факт, что вскрытия не было, не давал комиссару покоя. Все было устроено так, чтобы оно оказалось невозможным. Не говоря уже о так называемой метели, о безутешной вдове и всех его близких друзьях, которые не проводили его до кладбища, и о могильщиках, которые исчезли к тому времени, когда муниципалитет решил сделать опись захоронений…

Комиссар снова закурил свою маленькую сигару и подошел к окну. Его квартира на берегу Сены возвышалась над Парижем.

Жилю Беранже было тридцать три года. Он пошел служить в полицию не столько по призванию, сколько по соображениям ума, но обнаружилось, что он стал ценным кадром для Большого дома.[57] Он испытывал почти физическое удовольствие от преследования преступников: у него были терпение, интуиция и хладнокровие настоящего хищника. Даже если он не проявил еще свои таланты в уголовной полиции округа, его начальники предсказывали ему блестящую карьеру в Бригаде по борьбе с бандитизмом. В ожидании этого Жиль познакомился с ужасом повседневной жизни, преступными деяниями рядовых граждан. То, что он называл «отклонением от нормы», завораживало его. Несчастное детство или неблагоприятная социальная среда не объясняли всего: по каким-то таинственным причинам жизнь человека могла в одночасье превратиться в ад, как жизнь того примерного отца семейства, как-то вечером вдруг ставшего насильником, которого он арестовал на прошлой неделе.

Он посмотрел на свой письменный стол, заваленный самыми разными материалами, касающимися жизни Вольфганга Амадея Моцарта. Он любил заниматься подобными загадочными делами. Так он сочетал свою профессию с музыкальными занятиями, в свое время прерванными волей отца, не считавшего это делом серьезным. В прошлом году он отметил свой первый успех: опубликовал «Истинные мемуары Гектора Берлиоза». В результате долгих поисков ему удалось изъять из текста композитора абсолютно мифоманские куски. Переделанная таким образом книга оказалась наполовину сокращенной по сравнению с первым изданием, но комментарии Жиля читатели встретили с необычайным интересом.

Комиссар Беранже буквально помешался на Моцарте. Он сказал своим друзьям: «Если Моцарт умер естественной смертью, я очень хочу получить подтверждение тому». Окружной полицейский комиссар, узнав об этом и озабоченный тем, как бы столичная уголовная полиция не лишилась столь ценного сотрудника, предупредил его, что бессмысленно и опасно влезать в такое спорное дело…

— Ладно, продолжим, — сказал он себе вслух и вернулся к рабочему столу. Он сел и записал в своем блокноте: «Цена свидетельств Констанцы (= Ниссена) и Софии? Была ли София любовницей Моцарта?»

О Констанце можно было сказать уже многое. Леопольд Моцарт неустанно осуждал этот брак своего сына. Констанца не могла не знать, что Моцарт женился на ней с досады, поскольку не смог сочетаться законным браком с ее сестрой Алозией, более красивой и жизнерадостной, чем она. Кроме того, беспорядочная жизнь мужа могла дать ей тысячу поводов избавиться от него. Наконец, начиная с 1786 года финансовое положение семьи все время только ухудшалось, и Констанца проявила себя очень легкомысленной супругой. В начале октября 1791 года, когда у Моцарта уже проявлялись признаки большой усталости, она с сестрой Софией и его famulus[58] Зюсмайром укатила на воды в Баден! Неужели она, знавшая о склонности мужа временами пренебрегать священными узами брака, не извлекла из нее уроков? И весьма вероятно, что во время пребывания жены в Бадене Моцарт крутил страстную любовь с одной из своих учениц — красавицей Магдаленой Хофдемель.

Ну а Ниссен? Невероятный Ниссен, благодаря которому до нас дошли воспоминания Констанцы? Констанца приютила у себя этого датского дипломата уже в 1799 году, вышла за него замуж в 1809 году, и она рассказала ему все. (Все? Так ли?) Ниссен на основе ее рассказов создал как бы подлинную биографию Моцарта и остаток своей жизни посвятил изучению его жизни и творчества. Но увидели ли мы человека, одержимого страстью к первому мужу своей жены? Нет, решительно нет, свидетельства Констанцы (уже Констанцы Ниссен) не были полностью достоверными.

Что касается Софии, то вопрос в том, каковы на самом деле были ее отношения с Моцартом. Самая младшая из сестер Констанцы была очень привязана к семье своей сестры. На ее долю выпала забота о матери, сварливой Сесилии, и рядом с Моцартом она обретала немножко утешения и радости. Некоторые записи в ее интимном дневнике позволяют думать, что она была любовницей Вольфганга. Да и в некоторых письмах Моцарта проглядывала более чем братская нежность к Софии. Памятуя о ветреном характере гениального композитора, многие историографы верят в любовную связь Вольфганга и его свояченицы.

От той поры больше не осталось достоверных источников о последних мгновениях жизни композитора. Жиль взял блокнот. Такой же, каким он пользовался и при своих расследованиях. Там в числе прочих была и запись рассуждений привратника его дома о его собственной версии смерти Моцарта, ее Жиль не мог читать без улыбки. Подумав, он написал:

Моцарт болен: возможно.

Моцарт был окружен своими близкими до конца: наверняка — нет.

Моцарта убили: возможно. Но кто?

И без колебаний Жиль вписал в блокнот четыре имени.

14. ДРАМА

Доверяешься их словам, и приходит беда.

Вена, 15 января 1903 года

— С меня хватит, Бруно! Достаточно! Я не хочу больше слышать об этой глупой болтунье!

Густав Малер быстрым шагом подошел к большому зеркалу, которое украшало его кабинет директора Венской оперы. Несколькими нервными движениями он поправил сбившийся на сторону воротник своей рубашки. Его друг и помощник дирижер оркестра Бруно Вальтер стоял около двери, в растерянности крутя в руках шляпу и глядя на носки свои начищенных туфель. До них доносились несколько резкие звуки флейты, которая, без особой надежды, правда, старалась взять верх над гаммами, которые разыгрывали на валторне. Валторнист — его Вальтер, проходя, видел — расположился на парадной лестнице, решив воспользоваться хотя бы на несколько минут исключительно хорошей акустикой этого места.