Последний защитник - Тэйлор Эндрю

– Этого типа? Еще бы! Я, правда, тогда не очень хорошо разглядел его, но зато наслушался: он говорит так гнусаво, будто у него рот забит соплями.

– Да, верно. А хозяин – северянин, из Йоркшира, это сразу ясно по его произношению. Я хочу, чтобы вы оба пошли в пивную под знаком серебряного креста и принесли мне кувшин эля. – Я дал Сэму шиллинг. – Стивен пойдет с тобой. Он понесет кувшин. Не задерживайтесь долго, но смотрите по сторонам и держите ухо востро. Если там будет хотя бы один из этих типов, дайте мне знать. Но сами на рожон не лезьте, рисковать ни к чему.

Я слышал, как слуги вышли. Уже начинало темнеть. Я зажег свечи и попытался читать, но никак не мог сосредоточиться. Слова прыгали у меня перед глазами. Я читал и перечитывал предложения, забывая их начало еще прежде, чем добирался до конца. Время тянулось медленно, и я пожалел, что послал в пивную Сэма и Стивена, вместо того чтобы отправиться туда самому. Теперь подобное решение казалось проявлением трусости, а не благоразумия. Вполне возможно, думал я, что Даррел узнал Сэма или Стивена, хотя, насколько мне было известно, он не видел ни одного, ни другого при дневном свете. Я надеялся на то, что Стивен сильно изменился с тех пор, как стал жить у меня. Бугры у него почти прошли, а от стряпни Маргарет он раздобрел. Да и одет мальчик теперь был по-другому: вместо ливреи носил простую одежду. Тем не менее я не мог отделаться от чувства, что совершил ошибку.

В конце концов я не выдержал и велел принести плащ. С тех пор как парочка вышла из дому, прошло уже около часа. Я выбрал самую толстую свою трость с железным наконечником и направился на Стрэнд. Мне потребовалась всего минута, чтобы дойти до пивной.

Я услышал Сэма, как только открыл дверь. Его голос буквально обрушился на меня вместе с теплым, пахнущим элем воздухом. Сэм затянул одну из своих нескончаемых баллад, которую выучил на море. Когда я вошел, настало время куплета, исполняемого хором, и добрая половина постояльцев запела, стуча кружками по столу и отбивая ритм.

Стивен забился в угол, рядом с дверью и в отдалении от камина. В полумраке мальчик был практически невидим. Он единственный заметил меня. Я закрыл за собой дверь и наклонился к нему.

– Когда мы пришли, эти двое были здесь, хозяин, – прошептал он мне на ухо. – Разговаривали с господином Фоли. Они ушли через несколько минут, когда Сэм покупал эль.

– Они вас не заметили, когда вы входили? Не обратили на вас внимания?

Стивен покачал головой. Я был слишком рад, чтобы сердиться на Сэма. Не надо было обладать богатым воображением, чтобы догадаться, что слуга решит подкрепиться, пока наполняют кувшин, а в результате аппетит у него разыграется еще более – обычная история.

– С ними был еще один человек, сэр, – добавил мальчик. – В мантии доктора… И когда все трое уходили, он вынул кошелек и бросил господину Фоли золотую монету. Доктор сказал, чтобы подали эль для всех, и посетители проводили его радостными возгласами.

Баллада подходила к своему бурному концу. Я уже собрался было послать Стивена за Сэмом, но мальчик потянул меня за рукав. Я снова нагнулся к нему и услышал:

– Я видел его раньше, хозяин.

– Доктора?

– Да, когда служил у ее светлости. Но только тогда он был не доктором, а лордом или принцем, с длинным, как клюв, носом и в золотом парике.

Меня осенило: да это же герцог Бекингем! Я должен был догадаться еще раньше, услышав о широком жесте с золотой монетой.

Отчет господину Уильямсону я смог дать только на следующее утро. Он прибыл в Скотленд-Ярд и принял меня в своем кабинете. Я рассказал начальнику о самочувствии лорда Шрусбери и о том, что Бекингем со своими слугами был в пивной, расположенной в двух шагах от Арундел-хауса.

– Какая неприкрытая наглость! – презрительно поджав губы, произнес Уильямсон. – Да еще и доктором переоделся. Этот человек напрочь лишен чувства достоинства. Шарлатан, вот он кто.

– Будут для меня еще какие-то задания, сэр? – осведомился я.

Уильямсон обычно не позволял себе проявлять эмоции, по крайней мере в моем присутствии. Вот и сейчас он пытался успокоиться, но это давалось ему с видимым трудом.

– Нет, Марвуд, в данном случае вы не годитесь: герцог знает вас в лицо. Ну ничего, мы установим слежку за пивной под знаком серебряного креста и будем молиться, чтобы он появился там снова. Пожалуй, это все, что мы можем сделать.

Шли дни. Бекингем был слишком умен, чтобы снова заявиться в пивную. Можно было с большой долей уверенности предположить, что он по-прежнему находился в Лондоне, поскольку у герцога имелось множество друзей, которые сочувствовали ему и были готовы предоставить убежище, а также золото, чтобы было легче заткнуть рот тем, кто попытается трепать языком.

Мы знали, что время на его стороне. До заседания парламента остается чуть больше двух недель, оно назначено на 6 февраля, и королю необходима любая поддержка, включая Бекингема, если он хочет получить деньги от палаты лордов и палаты общин, не говоря уже о законопроектах, которые надеется провести. Одним из них был Билль о понимании, предлагающий разрешить диссентерам[4] свободу вероисповедования. Герцог был особо заинтересован в этом законе. Он пестовал диссентеров, многие из которых были богатыми и влиятельными.

Тем временем Уильямсон получал ежедневные отчеты из Арундел-хауса. Во вторник утром он снова послал меня туда справиться лично. В этот раз я не был допущен в спальню лорда Шрусбери. Ко мне вышел господин Велд.

– Не могу сообщить вам ничего существенного, сэр, – сказал он. – Прошлой ночью прикладывали голубей. Утром его светлости не стало хуже, что уже можно считать достижением, но и лучше ему тоже не стало. Доктора говорят, нужно выждать день или два, чтобы лечение подействовало. Пока они прописали полный покой.

Через два дня я снова нанес визит. На этот раз известия оказались более радостными. Лорд Шрусбери был по-прежнему слаб, но лихорадка спала, и врачи, хотя и с осторожностью, давали оптимистичный прогноз. Господин Велд сообщил мне, что они приписывают это своевременному применению мертвых голубей.

– Жаль, – услышав известия, пробормотал Уильямсон. – Если бы его светлость умер, Бекингему было бы трудно избежать обвинения в убийстве.

Двадцать седьмого января, когда сочли, что Шрусбери вне опасности, король прислал ему высочайшее помилование за непреднамеренное причинение смерти лейтенанту Дженкинсу. Государь был явно озабочен тем, чтобы у врагов графа не было законных оснований напасть на него, когда его здоровье улучшится. Король также простил Бекингема и его секундантов, что вызвало массу вопросов, ибо Карл II издал на сей счет приказы, подписанные только им самим. Он не стал соблюдать обычную процедуру дарования помилования через лорда – хранителя печати, поскольку сделать сие было бы труднее и потребовало бы больше времени. Он, правда, попытался исправить неприятное впечатление, которое все это произвело в Сити, учредив при своем Совете специальный Комитет по препятствованию дуэлям. Однако всем было хорошо известно, что комитет этот не обладал никакими полномочиями и был не в силах что-либо изменить. Можно с таким же успехом заставить джентльменов прекратить сражаться друг с другом, как дождь перестать литься с неба.

Господин Уильямсон сообщил мне, качая головой, что все это ну просто из ряда вон, так что ничего хорошего ждать не приходится. В конце концов, ведь никому из участников дуэли не предъявили официальное обвинение, не говоря уже о том, чтобы вынести им приговор. Ну и как же, спрашивается, можно помиловать человека за то, в чем его даже не обвинили? Мой патрон всегда очень трепетно относился к соблюдению различного рода формальностей. Сегодня он был раздражен и поэтому необычно словоохотлив.

– Король сказал Совету, что он якобы даровал помилование в связи с «выдающимися услугами», оказанными ему выжившими участниками этой кровавой стычки. – Уильямсон снова покачал головой. – «Выдающимися услугами»! Да это фиговый листок, Марвуд, и подобное объяснение никого не убедит. Милорд Арлингтон говорит, что Бекингем прокрался в дом герцога Альбемарля, как вор, чтобы принять помилование.