Артистка, блин! - Екатерина Вильмонт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Нет, не помню.
— А, это было, когда ты уже усвистела в свою Германию. Она работала с такой милой женщиной, тетей Женей…
— И что?
— А то, что тетя Женя… в чем‑то, я уж и не помню, перед ней провинилась, ерунда какая‑то была, но мама обиделась на нее капитально! Та уж и не знала, как с ней помириться, и прощения просила, и ко мне обращалась, ни в какую… А уж свою последнюю любовь и точно мне не простит.
— Странно, никогда такого за мамой не замечала. Я вот тут недавно ее обманула, она догадалась и только посмеялась… Странно!
— Так ты ж у нее любимица!
— Да что ты выдумываешь! Она нас одинаково любила! Она вообще справедливая…
— Ну не знаю… Может, у нее тогда климакс начинался, вот она и лютовала… Ладно, расскажи, у тебя кто‑то есть?
— Есть.
— Там?
— Там, конечно. Он хороший…
— Значит, ты его не любишь!
— Не знаю!
— А ты вообще… у тебя была сумасшедшая любовь? Ну, такая, чтобы в омут с головой?
— Нет, такой не было.
— А у меня была! И есть! Хочешь, я тебе его фотку покажу?
— Покажи!
Марьяна вскочила и взяла с камина портрет в деревянной рамке.
— Вот, смотри!
Мужчина на фотографии показался Варе очень немолодым.
— Интересное лицо! А сколько ему лет?
— Сорок восемь!
— Он почти вдвое старше тебя… Но моложе мамы на восемь лет.
— Именно!
— Поняла, теперь я все поняла.
— Варька, хватит об этом! Ваня мне не позволяет говорить о маме… Как ты думаешь, почему?
— Наверное, его мучает совесть!
— Вот и я так думаю… И это теперь мучает меня. Только не совесть, а ревность… Но я никогда и никому не могла бы в этом признаться, даже себе… Мне иногда так страшно бывает…
— Почему?
— Да я вот думаю, может, ко мне у него была только страсть… А любил он ее?
Сестра вдруг показалась Варе маленькой девочкой, запутавшейся в своих чувствах…
— Дуреха ты, Марьяшка! Любил бы он маму, не женился бы на тебе.
— Думаешь? Но ведь страсть… А страсть проходит!
— Живи спокойно, не вернется он к маме, она и вправду для него стара… У вас дочка. Он небось в ней души не чает?
— Не чает, — вздохнула Марьяна.
— И ты такая хорошенькая, молодая еще совсем.
— Ой, Варька, как хорошо, что ты меня нашла! Спасибо тебе! Слушай, а где ты собираешься жить? В гостинице?
— Нет, мне квартиру сняли в двух шагах от студии.
— Может, у нас поживешь? А? Дом большой, машину дадим тебе…
— Нет, Марьяш, спасибо, но это неудобно…
— Почему, очень даже удобно!
— Да нет, я не то имела в виду! Просто мне от студии пять минут пешком… А павильонных съемок будет очень много. Да по двенадцать‑четырнадцать часов… куда тут ехать? А пока у меня тоже куча дел, так что спасибо!
— А с кем будешь сниматься?
— Ну, главный герой Бурмистров! А моего шефа играет Туманов.
— Здорово! Бурмистров такой красавец! И, кстати, в разводе! Правда, говорят, у него ужасный характер!
— Не знаю, какой у него характер, но он так мне помог на пробах!
— Да? Одна моя подружка с ним снималась, так, говорит, он просто монстр!
— Может, она к нему приставала?
— Ну, вроде да… Она в него тогда жутко втрескалась.
— Может, в этом дело?
— А ты не втрескалась? Он же такой… смертоубийственный!
— Нет, мне просто было с ним легко…
— Тогда, может, он в тебя втрескался?
— Перестань! Никто ни в кого не втрескался!
— Еще втрескаетесь! В Диму все втрескиваются.
— Так уж и все?
— Ну не все, но многие! А ты, Варька, интересная стала… И знаешь что…
— Что?
— Не буду я тебя с Ваней знакомить.
— Это еще почему?
— А он явно западает на женщин нашей семьи.
— Ты так шутишь?
— Еще чего! Просто я боюсь… Ты не обижайся, Варь, я серьезно… Мы с тобой будем видеться, но без него, ладно?
— Марьян, ты совсем дура?
— Дура, да!
— А как же ты мужу скажешь, что общаешься с сестрой? Он же удивится, что ты нас не знакомишь.
— А я не скажу, что ты сестра, скажу — подруга! А с моими подругами он вовсе не стремится знакомиться. Варь, ты не обижайся!
— На больных не обижаются!
Варя хотела сейчас же уехать, но, взглянув на часы, поняла, что Шилевичи уже давно спят, не будить же их среди ночи.
— Марьян, я спать хочу, день был трудный.
— Ну вот, ты все‑таки обиделась… Неужели так трудно понять?
— Да поняла я все! Кстати, я не думала, что ты так в себе не уверена…
— А как быть уверенной, если муж такой интересный и богатый, знаешь, сколько на него охотниц?
— Но я не собираюсь на него охотиться! Мне он триста лет не нужен!
— А если не нужен, чего ты обижаешься?
— Ой, господи, Марьян, нельзя же так… Ты вот боишься, что он тебя бросит, а знаешь ведь: чего больше всего боишься, то и случается. Поэтому перестань! — Варю уже мутило от этого разговора, хотя ей было жалко младшую сестру.
— Да знаю я все это, мне мой психолог то же самое говорит.
— Ты ходишь к психологу?
— А у нас тут почти все ходят. А что, это помогает…
— Я что‑то не заметила. Марьян, а ты работать не думала? Ты же вроде училась…
— Училась, да не выучилась. И Ваня хочет, чтоб я сама Алуську воспитывала. Ладно, давай сменим тему. Расскажи лучше что‑нибудь про себя, про Никиту. У тебя его карточки есть?
— Есть. Вот смотри. — Варя достала из сумочки конверт с фотографиями.
— Ух, какой парень! Красавчик просто! А почему ты его русским именем назвала, отец же у него немец.
— Мама так хотела, а Гюнтер был согласен.
— Мама так хотела, надо же!
— А вот это Эмми!
— Эмми! — удивилась Марьяна.
— Ну, вообще‑то он Эммерих!
— Шикарный мужик! Он кто, лыжный инструктор?
— Почему? — недоуменно взглянула на сестру Варя.
— А я таких в Давосе видала. И свитер у него вроде лыжный.
Совсем она, что ли, сдурела, подумала Варя. И рассказала сестре об Эммерихе.
— А он по‑русски говорит?
— Ни звука! А что?
— Да так, просто спросила.
Разговор иссяк. У Вари слипались глаза.
— Ладно, ты уж носом клюешь, пошли, отведу тебя в твою комнату.
Комната оказалась просто роскошной, но у Вари уже не было сил восхищаться. Она прямо с порога начала раздеваться.
— Варь, тебе комната не нравится?
— Почему? Очень нравится.
— А что ж ты ничего не сказала?
— А что, обязательно громко восхищаться? Извини, не знала.
— Да ладно, спи!
— Марьян, мне утром надо в город!
— Когда?
— Ну, часам к одиннадцати.
— Ладно, отвезут тебя, не волнуйся!
