Моя купель - Иван Григорьевич Падерин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Между тем столбы дорожной пыли, покружив над вспаханной поймой, куда-то исчезли, будто растворились в желтеющей дали. Смотрю на пойму, а перед глазами то появляется, то исчезает лицо той Кати-трактористки, которая покоряла нас красотой улыбчивых губ, загаром пухлых щек, колючестью речей и резкостью жестов. Гордая недотрога Катя-ковыль... Что делают годы! Годы ли? Сколько морщин и седин прибавили ей заботы после того, как на этой пойме не стала расти трава. Ее младший брат Алексей Иванович Беляков был в моем батальоне, погиб в Сталинграде, на Мамаевом кургане, в октябре сорок второго. И отец погиб где-то под Москвой в декабре сорок первого.
Нет, не буду больше бередить ее душу расспросами. Надо затеять какой-нибудь пустяшный разговор.
— Катя, — сказал я, не оборачиваясь, — в футбольной команде ЦДКА был наш земляк, отличный форвард Всеволод Бобров.
— Не хитри, — сразу разгадала она мой ход, — мы находимся в полосе черных бурь... Дай выговориться, иначе разревусь...
Она повернула меня за плечи к себе лицом. В глазах у нее появилась строгость и требование — слушай меня внимательно, если хочешь понять все мои думы и заботы.
...Весна шестьдесят пятого года выдалась в Кулунде на редкость тяжелая: уже во второй половине апреля над вспаханными степными гривами завихрилась пыль. Земля быстро теряла влагу. Над будущим урожаем нависла угроза. Дело решили поправить ранним севом. В том году по плану район должен был продать государству с площади 250 тысяч гектаров 6 миллионов пудов зерна. Этот, так сказать, стабильный план на несколько лет, по мнению Екатерины Ивановны, был выполним в любых условиях, не исключая привычные для Кулунды суховеи. Она была уверена, что в хорошие годы с такой площади посевов можно снимать урожаи в три-четыре раза больше, чем запланировано. После мартовского (1965 года) Пленума ЦК КПСС сверхплановая продажа зерна по повышенным ценам открывала такие возможности развития экономики земледельческих хозяйств, каких не бывало за все время существования колхозов и совхозов. Это знали и понимали не только руководители района, председатели колхозов и директора совхозов, но и все полеводы, трактористы, сеяльщики. Поэтому подготовка семян, обработка почвы, заделка удобрений, сам сев — все находилось под контролем общественности. Небывалое прежде явление — ночами вместе с агрономами и без них выходили на поля по собственной инициативе рядовые колхозники и рабочие совхозов проверять качество сева.
Посеяли хорошо и вовремя. Стали ждать всходов. Ждали и дождя. Лишь бы один, хоть небольшой.
Вскоре зазеленели густые, ровные всходы яровых. Вот теперь нужен дождь, дождь. Пусть пролетный, проходной, и тогда наверняка — 100 пудов с гектара.
Но дождя не было, а солнце все жарче и жарче палило землю. Ждали дождя с северным ветром — не пришел, дали с западным — тоже не пришел. Подул восточный — и снова сухой, без росинки. Наконец засвистел южный, порывистый, теплый. Появились тучки. Вот-вот брызнут живительной влагой. Опустились низко, с лохматыми метелками по бокам. И опять ни капли. Ушли быстро, как будто куда торопились. Вслед за ними откуда-то с юга медленно наползала огромная, черная как ночь туча... Ну теперь наверняка ливень, быть может, с градом. Пусть с градом, не так уж страшно: всходы еще низкие, поправятся, лишь бы влага в почве появилась.
Но не дождь пролился на землю — черная буря пережженной солнцем земли и песка хлестнула по еще слабым всходам...
Потерялись границы дня и ночи. В избах зажгли лампы. Солнце скрылось на сутки. Пошли вторые. Скот сбежался ко дворам. Мычат коровы, блеют овцы, ржут лошади, укрываясь за стенами скотных дворов и сараев. Такого еще не было здесь: черная буря...
Посветлело на исходе вторых суток. Посветлело линь в небе, а на земле и на душах людей стало мрачнее мрачного. Черная буря. Что она наделала! Зеленеющие поля будто исчезли, утонули в черноте. По ним ползла барханами пыль. Выросли сугробы пыли на улицах, перед домами, перед полезащитными посадками. Белые стволы березок почернели, будто обуглились. Ветер, поднимаясь, гнал по земле барханы черной въедливой пыли.
Рухнули все надежды на урожай. Без зеленого корма остался скот.
Лишившись зеленого покрова, степь задышала под солнцем жаром. В тени тридцать девять градусов, в почве до пятидесяти. Начали пересыхать водопои. Надо спасать скот.
Екатерина Ивановна вместе со всеми перегоняла скот в район Барабинских болот, в поймы левобережных притоков Оби и «насмотрелась до слез на горестные картины», как она сказала сама.
Коровы, каким-то своим чутьем угадав, где они могут найти корм и спастись от зноя, днем и ночью спешили в ту сторону. Глаза налились кровью, озверели — сторонись, растопчут. Не останавливались и перед реками. Ветер, волны, одни рога торчат над водой. Тонут, но ни одна не поворачивает назад.
Треть стада потеряла на перегонах жвачку — желудок опустошен, наступает полное истощение. Падает буренка на колени перед кустом, и дотянуться до зеленой ветки нет сил, а если дотянется, то прихватить не может губами: язык одеревенел. Большие тоскливые глаза тускнеют и наполняются слезами. Умирает доброе животное с надеждой на твою помощь, а ты не знаешь, куда прятать себя от этого гаснущего взгляда. Бычков резали без раздумий, а к стельным и молочным подходить больно было, сердце прихватывало.
Смотреть на гурты овец и баранов в дни перегона было еще горше: сбиваются в сплошные овчины и, потеряв направляющего, начинают кружиться мельничными жерновами, мнут слабых, ревут. На переправах через реки к парому не подгонишь, или ринутся в воду и опять сбиваются в сплошной косяк. Никакими силами не спасешь.
Ошалелые ветры и зимой не унимались, оставили пашни без снежной шубы, выскребали, зализывали борозды до блеска, не за что зацепиться снежинке. Затем, вот уже которое лето, горячие вихри вместе с жарким солнцем отбирают у озимых и яровых и без того скудные запасы влаги, а на гривах вспаханная почва превращается в золу. Тысячи гектаров пашни списываются погарными актами. Вся надежда теперь на засухоустойчивые сорта зерновых, которые выращиваются под защитой сохранившихся лесных полос...
— Вот так, — заключила Екатерина Ивановна, поведав о своих переживаниях. — А ты удивляешься, откуда столько морщин на моем лице. И косы срезала, чтоб не
