Молчание сфинкса - Татьяна Степанова

Мещерский на это лишь украдкой вздыхал: эх, я-то иду на поводу, а что толку? Любят-то и замуж выходят как раз за «не таких». Борьба и единство противоположностей это называется.

— Про Романа Салтыкова, Катюша, мне известно не так уж много, — сказал он, чтобы отвлечься от грустных дум. — Родился он во Франции. Жил и работал в Англии, Швейцарии, Бразилии. Он по профессии инженер-гидроэнергетик. Строил электростанции по всей Южной Америке. А семья его эмигрировала в Париж сразу после революции, оставив здесь все, чем владел род Салтыковых.

— Фамилия историческая, — заметила Катя.

— Да, и все сразу Салтычиху вспоминают. Маньячка его родственницей была. А еще в их роду был некий Сергей Салтыков, фаворит Екатерины и, по слухам, даже отец Павла Первого. Нам, Мещерским, они когда-то близкой родней доводились. У меня бабка была урожденная Салтыкова. Лыковы тоже им родней были. В эмиграции Салтыковы сначала, как все, приспосабливались, насколько можно было приспособиться. Дед Салтыкова женился на богатой американке, пил, говорят, по-страшному, потому что был в браке несчастлив. Зато сумел дать отцу Салтыкова Валериану Константиновичу хорошее образование. Тот потом весьма успешно занимался бизнесом и в результате оставил Роману, своему единственному сыну, приличное состояние. А тот, в свою очередь, это состояние приумножил. Теперь он вроде бы из бизнеса вышел, занимается благотворительностью, живет в свое удовольствие, путешествует. Сюда вот к нам приехал.

— Лесное действительно в прошлом принадлежало его семье?

— Да, до революции это было их имение, но не родовое, а приобретенное. Я тут слышал, что когда-то давно, еще при Елизавете, оно принадлежало некой Марии Бестужевой. Ваня Лыков мне даже ее портрет показывал в Питере.

— А потом там взяли и устроили сумасшедший дом, — сказала Катя.

— Что?

— Областную психбольницу, Сереженька. В Тутышах — это деревенька такая рядом — только так это самое Лесное и вспоминают.

— Что все-таки случилось? — тревожно спросил Мещерский. — Ты мне ничего так и не рассказала толком об этом убийстве священника.

Катя коротко поведала ему все, что знала.

— Волков, свидетель, сказал, что видел в тот самый день с отцом Дмитрием какого-то молодого парня, который то ли работает, то ли живет в Лесном, — Закончила она свой рассказ. — Прежде чем Никита нагрянет туда с официальными допросами, я бы хотела сама взглянуть них — на Салтыкова и на тех, кто реставрирует эту усадьбу. Но сам понимаешь, просто так, без приглашения, туда не явишься.

— Я вчера звонил Лыкову, просил, чтобы он предупредил Романа о нашем приезде. Лыков еще в Питере мне намекал, что нам всем надо повидаться. Он сказал, что Салтыков сейчас как раз в Лесном.

— А как вышло, что вы с ним встретились в Париже? — с любопытством спросила Катя.

— Да очень просто вышло. Тетка моя ездила во Францию по приглашению к родственникам еще в девяносто пятом. Это называется реанимированием семейно-родовых уз, — Мещерский усмехнулся. — Те, кто уехал, хотели видеть тех, кто остался здесь, их детей, внуков: С Салтыковым мы познакомились на одном таком семейном ужине в ресторане.

— Он по-русски говорит?

— Свободно. Акцент только небольшой. Он вообще, Катя, считает себя русским, кажется, даже больше чем мы.

— А. он женат?

— Женат. И, по-моему, даже вторым браком. У него и дети есть.

— А жена его тоже в Лесное приехала?

— Вот этого я не знаю, — Мещерский пожал плечами. — Когда мы познакомились, он был с женой. Она англичанка. Очень решительная леди, рыжая, как лиса. Мне говорила, что увлекается полетами на воздушном шаре и дайвингом.

— Красивая? — спросила Катя. Мещерский пожал плечами.

— Этот Лыков, которого вы с Вадькой знаете, а я нет, он тоже бывает в Лесном?

— Сказал, что часто бывает вместе с сестрой.

— Сестра такая высокая эффектная блондинка по имени Марина?

— Нет, ее Аня зовут, — Мещерский улыбнулся. — А вы, видно, с Никитой уже справки наводили. Но никакой Марины я не знаю. А сестра Лыкова действительно эффектна, но она не блондинка. По крайней мере, в Питере, когда я ее видел, у нее волосы были цвета грецкого ореха. Слушай, ты ведь тут уже была, значит, помнишь дорогу. Куда теперь поворачивать — направо или налево?

Но Катя понятия не имела. Она никогда не могла запомнить дорогу. Она осматривалась, куда они заехали? Где автобусная остановка? Где церковь, хвойный бор? Где дача Волкова? Ну хоть бы один знакомый ориентир был!

— Лыков мне сказал — как с Рязанки свернешь по указателю, сразу направо, а потом… забыл — то ли опять направо, то ли налево. — Мещерский сбросил скорость, — И кажется, мы какой-то поворот проехали. Вон едет кто-то, сейчас спросим.

С их машиной на пустынной дороге поравнялся велосипедист.

— Простите, далеко отсюда до Лесного? — окликнул его Катя, опуская стекло. Велосипедист остановился. И Катя вдруг вспомнила его: не далее как вчера она видела этого парня на старом «Москвиче» вместе с каким-то сверстником и той блондинкой по имени Марина Аркадьевна.

Велосипед у парня был для деревни просто шикарный — новехонький, немецкий, с наворотами. Одет парень был в красную куртку «Томми Хильфингер».

— Вы едете в Лесное? — спросил он.

— Да, к Салтыкову Роману Валерьяновичу, — ответил Мещерский. — Но что-то вот заблудились.

— А я тоже туда еду, — парень разглядывал их с любопытством. — Могу вас проводить.

— Вы работаете в Лесном? — спросила Катя.

—Да. Вы поезжайте за мной следом.

— Нет, так дело не пойдет, давайте садитесь в машину, а велосипед ваш в багажник погрузим, так будет быстрее, — распорядился Мещерский.

— У меня все колеса в грязи, испачкаю вам багажник.

— Пустяки, — Катя открыла ему дверь машины. Вот так удача: ехала, чтобы среди обитателей Лесного в первую очередь установить личности имеющихся там в наличии молодых людей. И вот, как говорится, с лета в яблочко попала.

— Вас как зовут? — спросила она.

— Леша. Алексей Изумрудов. — Парень сложил велосипед, легко поднял его и погрузил в открытый Мещерским багажник. — А вы друзья Романа Валерьяновича?

— Я с ним знаком, — ответил Мещерский, — вот еду повидаться. Он ведь в Лесном сейчас?

— Вчера из Москвы приехал. — Изумрудов сел рядом с Катей на заднее сиденье, указал на грунтовую дорогу, уходившую от перекрестка направо. — Здесь сверните. Можно и по шоссе добраться, только это надо в другую сторону.

— Я же говорил — мы поворот один проскочили. Заболтались. — Мещерский отдавался делу управления автомобилем с жаром и страстью.

— Тут недалеко. Проедем Воздвиженское и снова повернем направо, — поясняя Изумрудов Кате.

Она украдкой разглядывала его: зелен виноград, совсем еще зелен. Но по виду — спортсмен и умница. Вежливый, неразболтанный. И очень симпатичный. Годам к двадцати восьми превратится в такого красавца, из-за которого немало женщин потеряет покой.

— Как дела в Лесном продвигаются с реставрацией?, — бодро осведомился Мещерский, давая понять, что он в курсе происходящих там перемен.

— Неплохо. Дом почти закончили снаружи. Правый флигель полностью готов, все там сделали. В остальной части дома отопление вчера подключали. Сейчас парк начали расчищать. А вы архитектор или дизайнер по ландшафту, да?

— Ни то и ни другое, — Мещерский улыбнулся. Въехали в Воздвиженское. И Катя наконец узнала место, где вчера провела целый день. Вон магазин, почта, а вон и милиция. Что-то машин снова дежурных понаехало. И из главка тоже есть, судя по номерам.

— А что это у вас тут так много милиции? спросил Мещерский, поймав ее взгляд. — Случилось что-нибудь?

— Не знаю. Может быть. Нам после указателя опять направо.

«Неужели ему ничего не известно про убийство? — подумала Катя. — Или он просто не желает огорошивать этой новостью гостей Салтыкова?»

Грунтовая дорога пошла лесом. Катя снова увидела, среди деревьев то там, то здесь кучи битого кирпича. Это были остатки разрушенной ограды больницы. Дорога снова свернула — вдоль обочины теперь в ряд выстроились старые липы. В конце этой аллеи были врыты в землю два кирпичных обелиска. Ни ворот, ни забора не было, но кирпичные обелиски явно отмечали какой-то рубеж. Машина проехала между ними, и снова замелькали деревья. Но это был уже не лес, а скорее заглохший запущенный парк. Заросли расступились, открывая панораму Прудов. Из-за поворота возник деревянный барак, потемневший от дождей и непогоды, а вдалеке на берегу пруда стало видно приземистое одноэтажное здание, выстроенное, как говаривали в старину, «покоем» — центральная часть и два флигеля по бокам.

Среди багряной осенней листвы на фоне темных стволов деревьев дом выделялся своими угловатыми тяжеловесными очертаниями и новой крышей. Фасад украшал портик с шестью коринфскими колоннами. Лепнина портика и капителей была восстановлена заново. Часть центрального фасада и весь левый флигель были в строительных лесах. Цоколь, который только начали облицовывать серой плиткой, зиял свежими пятнами штукатурки.