Разреженный воздух - Ричард К. Морган
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Не сомневаюсь. Но даже в этом случае должны были остаться какие-то долгоиграющие проблемы, которые вы унаследовали от несостоявшегося аудита. Что насчет них?
– Я не припоминаю ничего подобного. Разумеется, весь аудит основывается на непрерывном потоке данных, но есть ли у нас какие-то конкретные вопросы, касающиеся Марса трехлетней давности, – тут вам стоило бы обратиться к моему начальству на Земле.
Неудобные журналистские вопросы, заданные через пару сотен миллионов километров космического пространства руководству самой могущественной корпорации Солнечной системы? Удачи вам, Елена Монтальбан.
Но та или не понимала намеков, или ей было все равно.
– Директор Текеле, вы же не хотите всерьез убедить нас, что не знакомы с историей предыдущих…
– Думаю, самое время ответить на следующий вопрос. Да, вы, впереди.
Камера поспешно поворачивалась в сторону, чтобы найти новый ракурс.
Но недостаточно быстро, чтобы опередить внезапную яркую вспышку света, поджарившую бранегель Монтальбан до хрустящей корочки.
* * *
Как правило, я стараюсь не удивляться тому, что творит КОЛИН, чем упрямо горжусь. Обычно для этого не требуется особых усилий. Пусть они катятся к черту со всеми своими бреднями об акушерах для космических родов человечества. Время, проведенное за кулисами вместе с «Блонд Вайсьютис», довольно быстро смыло позолоту с этой песни, а после того как меня бросили на Марсе, я окончательно потерял все остатки уважения к КОЛИН. Долина – наглядный пример того, что происходит с корпоративными благими намерениями, когда чистая прибыль оказывается под угрозой.
Но как бы то ни было, аудиторская группа численностью в 117 человек вызвала пиетет даже у меня. Они послали всего шестьдесят с чем-то рыл улаживать кризис с Олигархами Титана, и по тем временам это считалось довольно важным событием. А теперь здесь, в бьющемся сердце Разлома, мы получили в два раза больше народа. Текеле мог говорить все, что ему вздумается, но это была армия вторжения, и никто с опытом закулисной игры не поверил бы в иное.
Разумеется, никто в Брэдбери и не поверил. Остаток дня я провел наблюдая за тем, как вереница высокопоставленных городских чиновников разыгрывает одну из двух импровизированных сценок – либо повторяют пантомиму Малхолланда «я-подавился-гнилыми-устрицами-на-рассвете», либо копируют резкий выход Сакаряна «работаем-как-обычно».
И это еще были ягодки.
Вместо цветочков раздавался медийный бесконечный гул, на все лады демонстрирующий красивую инфографику того, как может развернуться аудит. Различные говорящие головы давали бессмысленные комментарии о том, что все это могло означать. Их монологи перемежались еще более бессмысленными – когда не подвергались общей цензуре – уличными интервью с теми представителями общественности, которых сочли достаточно глупыми и безобидными для показа на экране. Время от времени в кадр попадали странные сцены настоящих уличных протестов, но они исчезали настолько быстро, чтобы ничего, кроме парочки бранегелевых лозунгов, заметить было нельзя. Попадались и кадры восторженных толп, собравшихся приветствовать очередных знаменитостей-ультрапутешественников, которых на этот раз привез челнок. Некоторые из ведущих новостных каналов даже включили пару-другую кадров со вчерашнего дождевого парада – просто для того, чтобы окончательно все запутать. Такой у новостного коктейля Долины фирменный рецепт: ленивая журналистика, сведенная до стерильных звуковых фрагментов и очищенного мусора, ее достаточно, чтобы слегка завлечь публику. Получается необработанное зрелище, засунутое в блендер, лишенное полезного контекста или глубины и затем размазанное по коллективному лицу аудитории, словно бесконечная струя спермы.
«Дайте нам минутку, и мы дадим вам… ну, в принципе то, что вы и заслуживаете, долбоебы».
И вся эта картина не могла скрыть колоссальную нехватку фактов у любого представителя медиамашины. Больше всего на свете она напомнила мне высокий, тонкий свист воздуха, вырывающегося в вакуум через пробоину в корпусе.
В конце концов я выключил звук. Прогнал в голове несколько диссоциативных трюков, позаимствованных из методичек «Блонд Вайсьютис». Большая часть далась мне со скрипом – прошло уже немало времени с тех пор, как я пользовался этими техниками в последний раз. На Марсе я отдавал предпочтение измененным опиатам и «Марке». Но стоило приложить небольшое усилие, и старые, укоренившиеся привычки вернулись. Я погрузился в сладкое медитативное состояние – и чуть не пропустил ржавый хрип инсуленового диспенсера, готовившегося выхаркать одеяла на наступающую ночь.
Похоже, мне удалось сжечь целый день.
Я протянул руку и забрал накидку, когда та сладкой ватой посыпалась из отверстия. Психоастенический транс развеялся, стоило закутаться в инсулен и переключить внимание обратно на экран. Какой-то одинокий репортер преследовал на улице женщину, которая решительной походкой маршировала прочь. Журналист заваливал дамочку вопросами, но та не показывала ни малейшего желания остановиться и ответить на них. Было что-то знакомое в ее позе, в осанке, а может, я узнал эту шапку коротко стриженных седых волос. Поскольку я заглушил звук, то пришлось встать с койки и поднять его на пару делений, лишь бы услышать, о чем они говорят.
– … то есть можно предположить, что вы приветствуете эту проверку?
– Неужели? – В голосе женщины сквозило бесцеремонное нетерпение, но еще оставалось место для толстого слоя едкой иронии сверху. – Так вы предполагаете?
– Ну, э-э, на самом деле вы неоднократно говорили, что, э-э, «Долина страдает под все более жестоким гнетом корпоративной эксплуатации».
И тут, разумеется, я все вспомнил. Кусочки мозаики сошлись, и я почувствовал приступ грусти. Как и все, она постарела с тех пор, как я видел ее в последний раз.
– Наверняка, – продолжал настаивать репортер, – вы должны быть рады, что наконец пришел кто-то, способный обуздать эту эксплуатацию?
– А кто сказал, что они явились сюда что-то обуздать?
– Директор Текеле только что заявил, что эта проверка…
– Текеле – проплаченный рупор, защищающий интересы тех же людей, которые управляют Долиной. Он не будет менять ничего из того, что имеет значение.
Мартина Сакран – единственная, не терпящая подражаний дочь Самого, многолетняя наследница Борьбы, а теперь Коронованная королева в Изгнании здесь, на Марсе, пусть даже королева сжавшегося и распыленного королевства, чьи одичавшие и побитые подданные стали бы жестоким разочарованием для ее отца. За эти годы я не раз и не два стоял в ее коридорах и, если отбросить собственную горечь, был не слишком-то впечатлен. В Солнечной системе еще остались места, где мютюэлистическая политическая теория и технический социализм по-прежнему способны собрать толпу, но не в Разломе. Пожалуй, именно по этой причине Земля и сбросила дщерь Сакрана сюда после смерти ее отца. Она делала что могла, организовывала и
