Огненные врата - Дмитрий Емец

– Птенец из расщелины Большой Пустыни? – жадно спросил Барбаросса.

– Разумеется. Думаю, из неосвоенных глубин.

Начальник германского отдела издал неопределенный звук. Только стражи мрака знают, что Тартар до сих пор не исследован, да и не может быть исследован. То, что принято называть Нижним Тартаром, на самом деле крайняя граница освоенного, дальше которой неизвестность. Изредка из расщелин, где не выживет ни один страж, поднимаются странные существа, по которым можно судить, что и там, за границей познанного, есть жизнь.

Зубчатый хвост взвился выше головы и страшным ударом расплющил стул. Сын Большого Крокодила никогда не умел скрывать эмоций.

– В Нижний Тартар птицу! Как-то я дрался с Бурфом! Четыре шрама на моей морде – память того дня!.. Ушам своим не верю! Двадцатилетний мальчишка ухлопал трех стражей! Человек! Как он сумел за жалких полтора десятка получить опыт, который Бурф, Гондир и Шимелус приобретали несколько тысячелетий? Нет, не верю!

Лигул продолжал умиленно любоваться отрубленными головами. Со стороны на него противно было смотреть. Нижняя губа отвисла, глаза остекленели. Глава мрака походил на вурдалака.

– Смотри на вещи шире! Лучше вспомни Прасковью! Многие ли стражи могут устоять на ногах, когда она смеется или плачет?..

– Прасковья – это другое. Она же не бьется на мечах, – возразил Сын Большого Крокодила.

– При чем тут мечи? – вкрадчиво спросил Лигул. – Ты давно не поднимался в верхний мир. Там быстрее учатся, но быстрее и умирают. Троил, вынужден признать, кто угодно, но не дилетант. Он знает: чем тяжелее телу, чем больше оно голодает, страдает, тем лучше для эйдоса. В крайних же обстоятельствах эйдос удесятеряет человеческие силы. Условия же Большой Пустыни можно назвать очень крайними.

– Синдром Золушки. Кем бы она была, если бы мачеха не превратила ее жизнь в ад? Заевшейся, недовольной жизнью коровой, – прошамкала себе под нос Аидушка Мамзелькина.

Сын Большого Крокодила недоверчиво хмыкнул.

– Кроме того, есть и другое объяснение хорошему владению клинком, – продолжал Лигул. – Мой отдел улучшений отыскал способ передавать накопленные умения. Правда, это требует чудовищных затрат энергии эйдосов, но в отдельных случаях можно пойти на любые траты. Мне всегда было досадно, что бесценный опыт уходит в песок. Вот живет старый таксист – хорошо знает город, до последнего двора, и раз – уходит! Уносит все с собой! Нет чтобы оставить, поделиться. И ученый, и художник, и правитель – секунда, остановка сердца, и все где-то там далеко!.. Унесли копилочку! А ведь многие высоты достигаются лишь однажды: Пушкин, Эйнштейн, Шекспир, сапожник Пяткин из Самары…

Глава мрака сокрушенно зацокал языком.

– Опыт можно было передать и раньше, – осторожно напомнил Бельвиазер.

– Разумеется. Через подселение личности. А подселенная личность часто оказывалась сильнее основной, что приводило к шизофрении. Сейчас же передается только опыт, безо всяких закидонов, – пояснил Лигул.

– И чей опыт вы передали Виктору? Надеюсь, не Арея?

– О нет. Арей тогда был еще жив. Кроме того, Арей – рубака. Он бесценен в открытом бою, когда надо просто идти и резать, но маскировка, хитрость, неуловимость, навыки шпионажа – всем этим он не обладал и не пытался обладать… Я передал мальчику опыт второго меча мрака.

Сын Большого Крокодила привстал:

– Хоорса?

– Ну да! – признал Лигул как нечто само собой разумеющееся. – Хоорс есть Хоорс. Хотя Арей и зарубил его когда-то, во многом это дело случая… И как мы видим, Хоорс кое-чего стоит до сих пор. Конечно, дело не только в Хоорсе. Многое мальчишка приобрел сам. Кроме того, опыт Хоорса не смог бы войти полностью и остаться надолго, не обладай эйдос Виктора начальной силой и чудовищной волей.

Глава Канцелярии с торжеством взглянул на отрубленные головы.

– Надеюсь, он убил хотя бы не всех сразу? – прорычал Барбаросса.

– Увы, нет. Гондир был зарублен дней пять назад. Шимелус – три дня назад. Бурф – сегодня на рассвете.

– Дуэли запрещены, – зачем-то напомнил Карл Австрийский.

– Да, друг мой! – пряча улыбку, вздохнул Лигул. – Дуэли якобы запрещены (хотя вы все равно деретесь), но в данном случае Виктор выполнял мой приказ. Завтра я отправляю его в человеческий мир, и мне хотелось узнать, чего он стоит. Он знает наши правила: Тартар может покинуть только достойный, и это право надо заслужить.

Сын Большого Крокодила щелкнул мощными челюстями.

– А если бы кто-то из троих… – медленно начал он.

– Оказался сильнее Виктора? – угадал Лигул. – Что ж, я признал бы, что ошибся и Большая Пустыня не принесла результатов. Меня печалит другое. Эти достойные бойцы могли погибнуть в битве со светом и многих утащить с собой. Но, увы, сам факт того, что они погибли, доказывает, что они не были лучшими. Кроме того, все трое втайне сочувствовали Арею. Один добропорядочный страж целый год записывал для меня их разговоры!

– Треть эйдосов переходит стукачу, – прошамкала бесстрашная Мамзелькина, знавшая, что ее некем заменить.

– Информатору, Аида Плаховна! – сухо поправил Лигул, поворачивая голову в сторону открывшейся двери. Вернувшийся Виктор Шилов неподвижно замер справа от стола.

– Успокоил птичку? – спросил Лигул.

Юноша кивнул и снова застыл. Глава мрака прислушался. В Канцелярии все было тихо.

– Забыл спросить. Хорошо, Аида Плаховна напомнила. Что там с дархами Шимелуса, Гондира и Бурфа? – озабоченно продолжал Лигул.

Молодой человек сунул руку в кожаную сумку и небрежно бросил на стол три сосульки. Дархи, сплетенные в смертельной схватке, безостановочно жалили друг друга острыми окончаниями. Бонзы разом склонились к столу. У двенадцатого, шестого и четвертого мечей мрака по определению не могло оказаться плохих коллекций.

– Ты их даже не разбил!.. А ведь могли и уползти! – зацокал языком Лигул.

– Один мог. Два или три нет. Все равно сцепятся, – со знанием дела сказал юноша.

Нетерпеливый Бельвиазер вскочил с места и, попросив разрешения у Лигула, кинжалом для дархов умело разделал все три сосульки, ссыпав эйдосы горкой. При этом собственный его дарх едва не придушил хозяина цепью, не желая смиряться с тем, что ему ничего не светит.

– Люблю этот момент, – хищно раздувая ноздри, сказал Бельвиазер и отвернулся, чтобы не терзать себя, глядя на эйдосы, которые достанутся другому.

Лигул ловко ссыпал грустно переливающиеся песчинки в контейнер. Вильгельм услужливо потянулся к крупному, отдельно лежащему эйдосу, сияющему, как далекая звезда, но Лигул вежливо отвел его руку.