Волки Дикого поля - Алексей Павлович Пройдаков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он указал на карту с таким видом, словно «бахвалы» сей момент находились именно там.
– Для северо-западных земель тяжелее бремени не сыщешь. И ведь лезут со своим латинским крыжем, лезут везде и всюду. Ну на кой нам ихняя вера, когда у нас есть своя православная, – согласился Вадим Данилович.
– А ведь римский папа, заполучив ливонские земли, уже начинает смотреть и на русские княжества как на свою возможную вотчину, – задумчиво произнёс Лев Гаврилович. – Мол, ляхи тоже сперва крестились по византийскому обряду, а потом по латинскому… Прости Господи этих христопродавцев, у них даже крещение двойное! Отсюда и души их двойственные проистекают.
– Мы не ляхи какие-нибудь, у нас слово одно и вера едина, – подтвердил Вадим Данилович. – И у пап этих римских была возможность проверить нас на крепость веры. Надеюсь, ещё будет.
– Пытаться будут, конечно, – сказал Лев Коловрат. – Особенно там, где русичи в рубежах с католиками.
– Новгород и Псков, Галич и Волынь?
– И не только, сам знаешь, у нас весь запад и северо-запад в таких границах, стоит только глянуть на пергамент. Нахлебаемся вдосталь…
Лев Гаврилович рывком поднялся со скамьи, сцепив руки за спиной, дважды прошёлся вдоль горницы, что-то обдумывая, и только потом сказал воеводе:
– В Киеве сбирается совет княжеский… Почти что в то самое время и у нас близ Владимира станет проистекать совет русских витязей.
Воевода Кофа искренне удивился:
– Не понимаю… Слыхивать приходилось, но особого доверия к слухам тем я не питаю, ан вот что! Это у нас нечто навроде рыцарского ордена? И ты в нём, Лев Гаврилыч?!
– Да, Вадим Данилыч. Про то открываюсь тебе по надобности, не всем ведать с руки… А что касательно рыцарей западных с их сраными орденами, дружина витязей – это… – Он немного подумал и твёрдо добавил: – Это витязи-доброхоты, а не захватчики-насильники. Как-нито обскажу в подробностях, ныне времени жаль.
– Добро, Лев Гаврилыч, – серьёзно ответил воевода Кофа и по-отрочески восхитился: – Ох и завидки меня берут!..
– Какие твои годы? Воин ты доблестный, думающий, а не просто для замашек мечом.
– Спаси Боже, Лев Гаврилыч, твоё слово злато и мне дорого.
– К концу капельника-марта едем, – сказал Коловрат. – Недалече от Юрьева-Польского у Александра Левонтича есть городище на речке Гзе. Ты остаёшься главным. Евпатия беру с собой.
Он подошёл к столу, на котором лежали свитки, взял один из них.
– Вот она, грамотка от Олёши Поповича.
– Для пущей важности? Тебя же и враги и друзья в лицо знают.
– Русь велика, витязей много…
– Хотел бы и я когда-нибудь такой пергамент получить.
– Ещё успеется, получишь… Государю Ингварю Игоревичу и князю Юрию Игоревичу я всё уже изложил в подробностях. Они изъявили своё доброе согласие… Скажу тебе, Вадим Данилыч, как сродственнику, да и доброму другу.
Голос Льва Гавриловича помягчел и потеплел.
– Я-то ненадолго, ныне недужен, знать, отслужил своё в дружине витязей русских. А вот Евпатий там останется заместо меня… Сын теперь в ответе и за моё доброе имя, и за честь русского витязя.
– Елена затоскует, – осторожно заметил Вадим Данилыч.
– Елена – его опора и надёжный тыл, она супруга. – Лев Гаврилович улыбнулся. – Сильна она, ох и сильна! Сдюжит… Теперь внимай как можно шибче, запоминай каждое моё слово.
Коловрат обвёл открытой ладонью всю карту и сказал:
– В связи с тем, что в половецких степях появились эти самые монголы, их немного, но морока может приключиться, нам надлежит усилить меры безопасности. Кто его знает, возможно, где-то там недалече и большая орда кочевников тащится…
– Понимаю, Лев Гаврилыч, как ты сам говоришь, безопасность лишней не бывает.
– Вот именно! Нам с тобой должно блюсти рубежи княжества. Поэтому здесь, здесь и здесь, кроме тех, что для мордвы, надобно усилить сторожи. И в первую очередь на рубежах черниговских. Шли туда дополнительную сотню. В половецкое поле – людей в усиление. Всех держать до особого княжьего распоряжения. Каждодневно присылать гонцов для оповещения.
Уже через час по бревенчатой мостовой застучали многие копыта лошадей.
Десятки и сотни выдвигались по месту назначения.
Мятежная Рязань
Неизвестный летописец, сидя в холодной монастырской келье, освещённой только чахлой лучиной, старательно выводил буквицы:
«Беда пришла на рязанскую землю, ибо нет в ней правителя, а тати поганые набегают безнаказанно. И когда тому станет вершие, ведает только Господь наш Вседержитель да великий князь владимирский Всеволод Юрьевич».
Среди груд свитков, харатий и кусков папируса, в чахоточной пыли и монашеском убожии зарождалась мысль, которой суждено пройти через века и в первозданном виде сделаться достоянием потомков.
«В миру шумят жития: князья бранятся, смерды гнут хрип, всечасно творится зло и неправедные деяния; темнеет лик простого ремесленника и чёрного смерда от горестных трудов… Но летописцу надо свершать своё, ибо его немолчное свидетельство завещано самим Господом, давшим счастье постичь тайну нанесения словес на пергамент.
Кто поведает миру о землях русичей, кто без ущерба истине расскажет о её нынешнем и прошлом? А ведь нам так необходимо знать своё прошлое, каким бы горестным оно ни было. Ибо страна без прошлого – безжизненная территория, подобная телу без души.
Ушёл человек, как никогда и не бывало. Остался только холмик земли, прикрывший ту скорбную юдоль, в которую он спустился в последний раз, чтобы уже никогда из неё не подниматься… Что есть мы в своей убогости телесной, а что есть наша безмерная отчина? Да будет всегда над ней Свет Божий! И да прославится она во веки веков. Аминь».
В Древней Руси во всех монастырях был свой летописец, который записывал происходящее, порой следуя указке правителя, порой по своему собственному почину. И если бы все эти записи дошли до наших дней, мы могли бы иметь полную картину гораздо более древних лет, но увы…
Безжалостные пожары бесконечных человеческих войн, в горниле своём уничтожая бесценные рукописи времён, делают невозможным познание исторической истины, которую потом исконные враги Отечества пытаются всячески искажать и фальсифицировать в своих нечистых целях.
Прошлые пожары нынче отзываются незнанием и заблуждением соотечественников, равно как и злопыханием чужаков.
…Игумен Арсений покосился на тщедушного монашка, переломившегося в поклоне.
– Не мне, грешному, усердно так надобно кланяться, а Господу нашему, дабы вразумлял почаще… Лучше дело сказывай, Епифаний.
– Наказ твой выполнен, отец настоятель, сказание составлено.
