Похорони Меня Ложью (ЛП) - Сото С. М

Доктор Астер вновь появляется в палате со своей раздражающей улыбкой и этим дурацким блокнотом, рассматривая мою чистую кожу и дерьмовое настроение, которое у меня все еще есть. Она подаёт знак медсестрам и идет впереди, другой врач шагает рядом с ней. Стефани сажает меня в инвалидном кресле, заставляя почувствовать себя еще большим инвалидом, чем я уже есть, а другой доктор следует за нами, как охрана.

Я внутренне закатываю глаза. Неужели я действительно так сильно рискую падением?

Даже если они хотят, чтобы все остальные считали это место безопасным, оно явно не безопасное. Ей не нужно было бы ходить с тремя охранниками, если бы больница была безопасной, и я отказываюсь верить, что вся охрана из-за меня. Я в таком состоянии, что едва могу бросить в кого-нибудь камешек, не говоря уже о нападении.

— Все это крыло, по которому мы идем, считается медпунктом. Он облегчает доступ для врачей и медицинской команды. Поскольку вы находитесь не в лучшем состоянии, мы будем держать вас здесь, пока вы не сможете ходить самостоятельно. Это даст вашему телу и мыслям необходимое время для восстановления.

Коридор длинный и мрачный. С полами из линолеума не совсем белого серого цвета и ослепительно белыми стенами. Все здесь такое... простое. Такое бесцветное и пресное. Это разительный контраст с живостью Лос-Анджелеса, яркой зеленью деревьев в Ферндейле и шумом Нью-Йорка. Быть в этом месте — это как шок для системы, будто из твоей жизни выкачали все краски. Как только мы приближаемся к концу коридора, он обрывается, и вы можете пойти либо налево, либо направо.

— Сзади, это место, где объект разветвляется на центр групповой активности, и сюда, — говорит она, щелкая пальцами, приказывая нам следовать. — Это общая зона, а дальше по коридору мастерская. Если бы мы пошли в противоположную сторону, по другую сторону коридора, мы бы вошли в большую часть корпуса для пациентов. У нас здесь все скоординировано по крыльям и уровням. Например, в зависимости от их поведения и того, в каком наблюдении они нуждаются, все это принимается во внимание, когда пациент помещается на определенный этаж.

Она оглядывается на меня, и несколько секунд мы смотрим друг на друга, не произнося ни слова. Трудно понять, что творится у нее в голове. Похоже, доктор Астер овладела способностью скрывать свои мысли от пациентов. Она приходит в себя и продолжает свою речь.

— Как я уже говорила, пациенты здесь могут смотреть телевизор, играть в игры и заниматься групповыми занятиями. Если они достаточно стабильны, чтобы быть рядом с другими, — быстро добавляет она, словно пытается не оправдать моих надежд.

На самом деле мне все равно. Последнее, что я хочу делать, это подружиться с кем-нибудь здесь.

— Это важный шаг в процессе реабилитации разума. Работа с другими людьми и пребывание рядом с ними делает что-то волшебное для мыслей и души. Даже если вы еще не совсем готовы к этому, я верю, что, когда вы откроетесь мне, все изменится для вас, Маккензи. Вот увидите.

Я усмехаюсь, и мои глаза закатываются.

Для меня это звучит как кусок дерьма.

Доктор Астер прочищает горло, эффективно игнорируя меня, и снова погружается в свою болтовню. Она все болтает и болтает обо всех удивительных мероприятиях и программах, которые у них имеются, но я не обращаю внимания. Вместо этого мой взгляд прикован к толпам пациентов, мимо которых мы проезжаем. Если раньше я не была уверена, то теперь уверена. Мне действительно здесь не место. Думая о психиатрической лечебнице, я уверена, что вы представляете себе пациентов, одетых в бесцветную и безжизненную одежду, которые разговаривают сами с собой, и, честно говоря, то, на что я сейчас смотрю, не так уж и отличается.

Реальность моего нового затруднительного положения — это пощечина. Это то, что я должна с нетерпением ждать на данный момент?

Некоторые женщины смотрят на меня так, словно я их чем-то обидела, а другие даже не замечают. Большинство из них машут и улыбаются, в то время как другие смеются над моим сломанным телом, будто они никогда не видели гипса. Некоторые из них пытаются остановиться и поговорить с нами, как со старыми друзьями. Я чувствую себя новым заключенным, только что вышедшей на тюремный двор.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Свежее мясо.

На секунду, клянусь, я даже вижу, что Лолли из Orange Is the New Black. Вот откуда я знаю, что действительно схожу с ума. Эта чертова дыра оказывается влияние на меня. Дерьмо, она вымышленный персонаж.

Оставшуюся часть экскурсии я стараюсь не обращать внимания на пристальные взгляды и дискомфорт от того, что нахожусь в центре внимания, разъезжая в этой инвалидной коляске, в то время как все мое тело в гипсе, но это нелегко. Я ловлю себя на том, что опускаю глаза, избегая их взглядов.

Мой взгляд случайно натыкается на пару сердитых зеленых глаз. Цвет резкий, просто требующий внимания. Верхняя губа женщины кривится в оскале, и, клянусь, даже с другого конца помещения я слышу ее рычание. Я мысленно отмечаю, что, если меня когда-нибудь выпустят, пока она рядом, мне нужно держаться от нее подальше.

Уходя отсюда, мне показывают столовую что-то вроде кафетерия. Он также не выглядит многообещающим. Я думаю, тюремная столовая не так уж сильно отличается от этой. Как только мы выходим из кафетерия и направляемся в другое крыло, мы проходим мимо главной зоны посещения, и мой взгляд натыкается на черную форму. Я оглядываюсь через левое плечо, и все волосы на моем теле встают дыбом. Тело со спины выглядит знакомым. Очень знакомым. Мои глаза округляются, когда человек исчезает за углом, но не раньше, чем один раз оглянуться через плечо.

Я чувствую, как вокруг меня рушатся стены.

Я хватаюсь за ручки инвалидной коляски, пытаясь удержаться.

Мое сердце колотится в груди, дыхание прерывистое, пока я пытаюсь понять, кого я только что видела. Или, по крайней мере, кого я, кажется, увидела. Нет, этого не может быть.

Что он здесь делает? Он ведь не может знать, что я здесь пациент, не так ли? Это невозможно. Я отказываюсь верить, что он пошел бы на все это, чтобы найти меня.

Я закрываю глаза и трясу головой, пытаясь взять себя в руки. При этом мой разум автоматически воспроизводит увиденное.

Там, в самой ясной картине в моем сознании, находится один из Дикарей. Во плоти. Это он. Я знаю, что так оно и было. В ту же секунду, как я увидела его спину, у меня возникло такое чувство, но когда он повернул за угол и я увидела его профиль, я не могла ошибиться ни в плоскостях его лица, ни в уверенности в его широких плечах.

Это не могло быть простым совпадением, не так ли?

Может, у меня... галлюцинации? Я имею в виду, что они держат меня на большом количестве наркотиков, так что это возможно, но это выглядело так реально. Черт, это было так реально.

Даже если это он, я пытаюсь понять, что он здесь делал. Я могу представить себе только одну причину, и от одной мысли об этом у меня по спине пробегает дрожь ужаса. Он вернулся, чтобы закончить начатое. Это должно быть причиной.

Я трясу головой, отгоняя эту мысль. Я списываю это на то, что сошла с ума.

Это не реально.

Это был не он.

Я должна в это поверить, иначе я действительно начну сходить с ума. Может, я была так сосредоточена на той ночи, о которой шла речь, что начала кое-что видеть.

Боже, я надеялась, что нет.

Остальная часть экскурсии почти такая же, и, честно говоря, она не внушает особого доверия. Я все еще не чувствую себя здесь в безопасности, и чертовски уверена, что мне здесь не место. Есть очевидная разница между пациентами и мной здесь, в этом учреждении.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Почему это вижу только я?

Я пытаюсь выбросить из головы мысли о Дикарях и возможном двойнике, но это невозможно. Каждый раз, когда мы поворачиваем, мне кажется, что за мной наблюдают, но оглядываясь вокруг, я никого не вижу. Я параноик, я знаю это. Просто не знаю, как заставить это исчезнуть.