Куда уходят грешницы, или Гробница Наполеона - Наталья Андреева

Вошедший в зал вслед за Грушиным мужчина был лет сорока, невысокого роста, грузный. Он переваливался при ходьбе, как утка, и костюм висел на нем бесформенным мешком.

– Добрый вечер, граждане, – пытаясь справиться с одышкой, сказал он и, достав из кармана пиджака носовой платок, вытер вспотевший лоб. – Однако лестницы у вас крутые, Даниил Эдуардович!

Артем стал нервно постукивать пальцами по столешнице. Инга вновь потянулась к бокалу с шампанским.

– Позвольте представиться: следователь городской прокуратуры, майор юстиции Колыванов Андрей Алексеевич, – торжественно заявил вошедший.

– Удостоверение, – попросил Артем.

– Пожалуйста.

Мужчина полез в карман пиджака. Артем взял его документы и изучал их долго и тщательно, чуть ли не обнюхивая. Потом сказал:

– Да, похоже на правду. Лучше было бы позвонить по месту работы и уточнить, но… Ночь на дворе! Не понимаю только: почему не из районной прокуратуры? Почему из Москвы? Ведь дело возбуждено по инициативе Грушина? Или как?

– С этим, граждане, еще не ясно, – вздохнул Колыванов и повернулся к хозяину. – Присесть можно?

– И сесть и закусить, – кивнул тот. – Может, выпить, Андрей Алексеевич?

– Ни-ни! – замахал руками следователь. – На службе нельзя! А вот покушаю с удовольствием!

– Кто еще хочет взглянуть на документы майора юстиции? – обратился к присутствующим Артем.

– Мы вам верим, – кокетливо сказала писательница. – Уж вы, во всяком случае, разбираетесь в этом лучше нас!

Остальные ее поддержали. Артем вернул удостоверение Колыванову, тот засунул документ в карман пиджака и, сладко причмокнув, пододвинул к себе жюльен. Покосившись на него, Сид принялся делать себе бутерброд с черной икрой. Не пропадать же добру!

– Туз крестей – казенный дом, – негромко произнес Грушин.

– Что? – вздрогнула Инга.

– Я говорю, что кому-то из вас выпадает казенный дом. Тюрьма, не иначе.

– Итак, Андрей Алексеевич, что сообщил вам Грушин? – настойчиво спросил Артем.

– Что кое-кто хочет сделать признание. Тет-а-тет, так сказать. Добровольно, что зачтется при вынесении приговора.

Кира посмотрела на Колыванова с ненавистью. А Сид хмыкнул.

– Пока я отсутствовал, никто не надумал? – обратился Грушин к сидящим за столом.

И тут случилось неожиданное. Валентин Борисюк промокнул салфеткой рот и, поднявшись со стула, громко и отчетливо сказал:

– Я.

Похоже, и для самого Грушина это стало неожиданностью. Артем же уставился на зама по рекламе тяжелым, пронизывающим взглядом. Сид перестал жевать.

– Скажите, пожалуйста! – покачала головой Прасковья Федоровна. – А на вид такой приличный молодой человек!

– А почему вы думаете, что я шантажист? – с вызовом спросил Валентин.

– Ну так признание же, – растерянно протянула писательница.

– Публично хотите покаяться или как? – нашелся наконец Грушин.

– Я хотел бы побеседовать с Андреем Алексеевичем наедине, – вздохнул Валентин. – Проконсультироваться.

– Пожалуйста, пожалуйста. Я затем и приехал. – И следователь со вздохом сожаления отодвинул тарелку.

– Итак, один решился, – подвел итог Грушин. – Я рад за тебя, Валентин. Теперь тебе станет легче дышать.

Борисюк побагровел и отошел к окну. Гости смотрели на него с откровенным любопытством.

– Ну-с, Даниил Эдуардович, и куда нам, так сказать, пройти? – Встал со стула следователь Колыванов.

– В соседнюю комнату. Это мой кабинет. Он небольшой, но удобный. Там вам будет комфортно.

– Прошу вас, – кивнул следователь Борисюку. – Пройдемте.

– А вы… Ничего не будете записывать? – с опаской спросил тот.

– Это не допрос. Доверительная беседа в приватной обстановке, и все. То есть, наоборот. Приватная в доверительной. А в понедельник вы наведаетесь ко мне в прокуратуру, и мы все зафиксируем. Оформим, как полагается, подпишем протокольчик…

Борисюк побледнел. Пошел было к двери, но у стола задержался, жалобно спросил:

– Водички можно? Что-то в горле пересохло.

– Да ради бога!

– Подсвечник возьмите, – посоветовал Грушин. – Тот, что на буфете. В кабинете тоже нет света.

Валентин послушно направился к буфету. И тут Артем вскочил и бухнул кулаком по столу. Так, что приборы жалобно зазвенели.

– Нет, это черт знает что! Я требую, Грушин, чтобы ты это прекратил! Требую наконец, чтобы включили свет! И я не заинтересован в том, чтобы признания делались кому-то постороннему! Я требую…

И он вдруг схватился рукой за сердце. Лицо Артема посерело, он осел на стул, Инга тут же кинулась к нему со словами:

– Тема, тебе плохо? Сердце, да?

Писательница и Кира тоже засуетились, а Сид посмотрел на бизнесмена с откровенным интересом. Как человеку, не имеющему проблем со здоровьем, ему было любопытно: что такое боль?

– Вот что значит жить в постоянном напряжении, – покачал головой Грушин. – Довел ты себя, Тема.

– Замолчи! – закричала Инга.

– Ничего-ничего, мне уже лучше, – прошептал Артем и достал из кармана плоскую коробочку с лекарством. Сунул в рот таблетку и взял поспешно протянутый Кирой бокал с минеральной водой. Пожаловался при этом: – И в самом деле нервы.

– Артем Дмитриевич, вы меня не так поняли, – сказал вдруг Валентин, который все еще стоял у буфета.

– Не хочу с тобой разговаривать. И чтоб завтра же… То есть в понедельник… В общем, ты меня понял.

– Ну так что? – спросил следователь.

– Идемте, – решительно сказал Валентин и направился к двери.

– Я вас провожу, – вызвался Грушин и тоже подхватил со стола подсвечник.

Трое мужчин вышли из каминного зала.

– Тебе лучше? – негромко спросила Инга, обращаясь к Артему.

– Да. Прости меня. – И он легонько сжал ее руку. Потом встал из-за стола. – Прошу прощения, господа, но мне надо спуститься вниз. Я хочу выяснить, работает ли телефон. Мне все это не нравится.

– Разумно, – заметил Сид. В это время Артем задержался у буфета, явно заинтересовавшись его содержимым. И промычал при этом нечто невразумительное: «Гм-м-м…»

– Постойте-ка… – спохватилась вдруг Прасковья Федоровна. – Даня сказал, что здесь все разбиты на пары. Шантажируемый и шантажист. Если Валентин шантажист, то кого же он тогда шантажирует? И чем? А?

Артем, уже направившийся было к дверям с подсвечником в руках, обернулся:

– Вы же сами недавно утверждали, что все это шутка.

– Да, но…

Бизнесмен шагнул в коридор. После того как из зала унесли три подсвечника, там стало темно и мрачно. Оставшиеся два давали мало света. Буфет тонул в полумраке. Дверцы его были по-прежнему распахнуты.

– Мне не по себе, – зябко пожала плечами Инга. – Что он так долго?

– Кто? – спросила Прасковья Федоровна.

– Грушин. Когда он исчезает из поля зрения, я начинаю бояться.

– Чего? – вновь спросила писательница.

– Перестаньте кривляться!

– Кривляться?

– Нет здесь случайных людей! Нет! – Инга вскочила. – Артем прав: у вас нервы железные. Но это не спасет вас от… Я пойду, найду Грушина. Мне срочно надо с ним поговорить.

– Неужели ты заберешь еще один подсвечник? – жалобно протянула Прасковья Федоровна. – Здесь же будет совсем темно!

– Предлагаете мне сломать себе шею в темноте? – с вызовом спросила Инга. – И облегчить задачу Грушину? Ведь он хочет, чтобы никто не ушел отсюда! Живым… – тихо добавила она. – Ну хорошо. Я вижу в коридоре полосу света. И я прекрасно ориентируюсь в доме.

– Еще бы! Ты здесь все углы обшарила! – зло выпалила вдруг писательница. Не ответив на ее выпад, Инга подошла к буфету. Прошептала:

– Пистолет… Бр-р-р… Ужас какой!

– Мать, ты как? – спросил Сид у Прасковьи Федоровны. – Я, кажется, знаю, что делать!

– И что? – шепотом спросила писательница у мужа.

Тот нагнулся к самому ее уху. Кира тоже приблизилась. Пока они что-то обсуждали вполголоса, Инга неслышно выскользнула в коридор. Похоже, она, подобно кошке, отлично видела в темноте. И в огромном доме правда прекрасно ориентировалась.

– Я выйду на балкон и… – громко заявил Сид. И обернулся. – А где же Инга?

– Ушла, – вздохнула Прасковья Федоровна. И сказала жалобно: – Мне надо в уборную. Все знают про мои больные почки. Санузел на первом этаже и на третьем. А на втором нету. Я возьму один из подсвечников?

– На улице не так темно, на соседнем участке горит свет, – пожал плечами Сид. – Уж лучше, чем здесь. Пойду, прикину, можно ли спуститься с балкона вниз? Или спрыгнуть, не сломав себе шею? Заодно воздухом подышу. Жарко тут.

И, подойдя к балконной двери, он отодвинул тяжелую портьеру, потом сдвинул в сторону тюль и дернул за шпингалет.

– Черт! Плохо поддается! Они уже окна на зиму закупорили! Понятно, почему такая духота!

– Я помогу! – метнулась к нему Кира. Видимо, ей до смерти хотелось выбраться поскорее из этого дома. Хоть через дверь, хоть через балкон, только бы выйти. Пока они возились с балконной дверью, Прасковья Федоровна взяла один из подсвечников и тихонько вышла в холл.