Россия на пороге Нового времени. (Очерки политической истории России первой трети XVI в.) - Александр Зимин

Основная часть русских войск двинулась по Волге на судах, но одновременно с нею по берегу направилась конная рать князя Александра Владимировича Ростовского.

22 мая судовая рать была уже под Казанью. О ходе событий, разыгравшихся у стен столицы Казанского ханства, достаточно ясных сведений сохранилось сравнительно мало. Официальная версия была довольно определенной. Еще до прибытия под Казань войск А. В. Ростовского татары, пользуясь небрежением русских воевод, разбили войско Дмитрия Жилки, а многих воинов потопили в Поганом озере. Как только весть об этом достигла Москвы (9 июня), под Казань отправилось подкрепление во главе с князем В. Д. Холмским; в составе его были отряды татарских царевичей Сатылгана и Джаная, находившихся на русской службе. Одновременно воеводам был послан строгий наказ не начинать осаду города до прибытия полков Холмского.

Все же после подхода конной рати князя А. В. Ростовского (22 июня) воеводы решили начать штурм Казани. Причем «на первом ступе (приступе. — А. 3.) царь побежал, пометав весь живот, и москвичи учали грабити, и царь их многых тут побил, а иные в реце истопли»[317]. По краткой, но лаконичной официальной версии, воеводы «граду не успеша жэ ничтоже, но сами побеждени быша от татар»[318]. На самом же деле произошел страшный разгром[319]. Об этом сообщают уже неофициальные источники. Убиты были воеводы князья М. Ф. Курбский (отец будущего выдающегося деятеля середины XVI в. князя Андрея) и Ф. Палецкий, а также Д. В. Шеин, взятый ранее в полон казанцами. По одним данным, было разгромлено русское войско в 50 тыс. человек[320], а по другой версии — из 100 тыс. воинов осталось всего 7 тыс. Мухаммед-Эмин писал, что в русской сухопутной рати было 60 тыс., а с Дмитрием послано 50 тыс. человек[321]. Эти цифры нам представляются очень преувеличенными.

Князь Дмитрий Жилка отступил к Нижнему. За отрядами «церевича» (Сатылгана) к Ф. М. Киселева Мухаммед-Эмин послал погоню, но за 40 верст от Суры она была разбита.

Казанская неудача разрушила на время замыслы Василия III. Она показала, что удельные братья великого князя являются серьезным, препятствием на пути создания могущественного государства, способного осуществить реализацию широких внешнеполитических акций. Отныне ни один из важнейших походов не будет возглавляться ими. Поражение под Казанью создавало и в Литве иллюзорное представление о слабости России, что осложняло отношения Василия III со своим западным соседом. Сам же победитель, Мухаммед-Эмин, понимал временный характер своих успехов и стремился только к тому, чтобы добиться сохранения завоеванных позиций, и не помышлял о дальнейшем развитии успехов.

Глава 4

Отношения с Литвой и восстание Михаила Глинского

Кто знает, как бы развернулись в дальнейшем события, если б судьба на этот раз не была благосклонной к великому государю всея Руси. Прежде всего порадовал Василия III успех миссии к Менгли-Гирею. 1 августа 1506 г. в столицу прибыли вместе с Наумовым крымские послы Казимир Кият и Магметша. Они после небольшой заминки присягнули на «шертных грамотах» в дружбе с Москвой[322]. Проблема Крыма, казалось, была решена.

Вскоре после этого пришла нежданная весть. В ночь на 20 августа умер великий князь литовский Александр. Как брат вдовы Александра, Василий III надеялся на возможность избрания его великим князем Литовским, тем более что в Литве существовала большая и влиятельная группа православных магнатов русского происхождения, на поддержку которых можно было рассчитывать. В августе того же 1506 г. московский государь направляет гонца Ивана Кобякова Наумова к своей сестре с просьбой принять меры, чтобы епископ Виленский и паны «похотели его государства». Аналогичного содержания грамоты посланы были самому епископу, Николаю Радзивиллу и всей Литовской раде[323]. Однако планы Василия III не сбылись. Глава литовско-русской партии князь Михаил Львович Глинский сам рассчитывал занять великокняжеский престол. Более влиятельная литовская католическая знать, опасаясь властного князя Михаила, предпочла брата умершего великого князя Александра Сигизмунда, эрекция которого состоялась 20 октября[324].

В центре Европы для России складывалась благоприятная ситуация. Готовясь к решительной борьбе с венгерскими магнатами и горожанами, не желавшими признавать прав Габсбургов на венгерскую корону, император Максимилиан стремился упрочить союз с Русским государством, наметившийся еще при Иване III. Он вспомнил русско-имперский договор 1491 г., согласно которому Россия обязывалась помочь Империи в борьбе с венгерским королем Владиславом Ягеллончиком, а та в свою очередь изъявляла готовность выступить против русского «недруга» — польского короля и великого князя Литовского. На престоле в Литве находился родной брат Владислава. Для Василия III наибольший интерес представлял, конечно, последний пункт старого договора.

В октябре 1506 г. в Москву прибыло посольство Максимилиана, возглавлявшееся Юстусом Гартингером. Миссия носила характер дипломатического зондажа. Официально переговоры велись главным образом о ливонцах, попавших в русский плен в ходе войны 1500–1503 гг.[325] Василий III соглашался удовлетворить просьбу Максимилиана, ходатайствовавшего об освобождении ливонцев, но обставлял согласие такими оговорками, которые сводили его на нет. Он готов был отпустить ливонских полоняников, но при условии, если ливонцы «отстанут» от Литвы, т. е. разорвут с нею союзнические отношения. Реальный же шаг, на который пошел московский государь, — это освобождение из темницы одного из крупнейших литобских военачальников — князя Константина Острожского, попавшего в плен в 1500 г. В тот же день, когда Василий III направил Максимилиану грамоту о полоняниках (18 октября), князь Константин принес присягу в службе московскому государю «до живота»[326]. Однако Острожский, видимо, и не собирался выполнить присягу, ибо уже на следующий год, воспользовавшись началом русско-литовской войны, бежал из России[327]. Какие-то сношения в этот период были и с Италией. В 1505/06 г. в Москву приезжал «из Италийских стран» Андрей Траханиот[328].

Наконец, давнишние связи московских князей с балканскими единоверцами также возобновились уже в первые годы правления Василия III.

Сношения России с афонскими монастырями оживились еще в конце XV в.[329] Но наиболее тесными они стали в первую половину правления Василия III. Ревностный защитник правоверия, сын греческой царевны, великий князь всея Руси поддерживал у греческих монахов надежду на постоянную помощь со стороны России. В ноябре 1506 г. из Святогорского Пантелеймонова монастыря в Москву приходили дьякон Пахомий и монах Яков «милостыни ради». Получив 160 «златниц», они 9 мая 1507 г. отпущены были восвояси[330].

Самые драматические события развернулись в Литве. Коронация Сигизмунда фактически означала победу тех сил в Великом княжестве Литовском, которые решились идти на открытый разрыв с Россией. Сигизмунд, короновавшийся 20 января 1507 г., видел в Василии III своего личного врага, претендовавшего на литовский трон. Это обостряло и без того натянутые русско-литовские отношения. В такой обстановке литовский сейм в феврале 1507 г. принял решение начать войну со своим восточным соседом[331].

В начале 1507 г. великому князю Литовскому после длительных переговоров удалось заручиться поддержкой Крыма и Казани в предполагавшейся войне с Россией п. На его коронации в Вильно присутствовали послы как Менгли-Гирея, так и Мухаммед-Эмина. Поход 1506 г. на Казань оттолкнул Крым от Москвы и создавал какие-то иллюзии у литовского великого князя и его союзников о возможности успешной вооруженной борьбы с Россией.

В феврале — марте к ливонскому магистру Вальтеру фон Плеттенбергу от Сигизмунда было отправлено посольство с предложением военного союза против России[332]. Но осторожный магистр занял выжидательную позицию, отлично сознавая по печальному опыту недавнего прошлого мощь Русского государства. К тому же и Тевтонский орден, враждебный Польше, настоятельно советовал Плеттенбергу воздержаться от военных авантюр, особенно в союзе с польским королем и великим князем Литовским[333].

В самой России Сигизмунд рассчитывал на поддержку со стороны недовольного Василием князя Юрия, к которому от великого князя Литовского были засланы весной 1507 г. «тайные речи» с предложением союза. В них, в частности, Сигизмунд писал: «Слухи до нас дошли, што многие князи и бояре, опустивши брата твоего, великого князя Василия Ивановича, к тобе пристали»[334]. Но дмитровский князь понимал возможные последствия изменнических сношений с Литвой и никакого ответа Сигизмунду не дал.