Далекие Королевства - Кристофер Банч

– Это что значит?

Мелькнула улыбка Инза и тут же исчезла.

– Ничего страшного, мой господин. Просто ночью, когда вы вернулись, то сказали мне, что мое присутствие не потребуется; вернулись вы перед рассветом, в сопровождении двух солдат; на вашей одежде были пятна вина, крови и грязь. А утром я обнаружил, что ваша одежда так была разбросана, словно раньше времени наступил месяц Ветров и разметал ее по комнате…

– Достаточно!

– Как скажете, господин.

– Я немножко подрался, потом немножко выпил…

– Если вы это, господин Амальрик, называете «немножко»…

Я счел за лучшее не обращать внимания на его болтовню. Мои учителя неоднократно предостерегали меня, чтоб я не был излишне фамильярен с рабами и выходцами из нижних классов. А заодно и корили меня за то, что я недостаточно оказываю уважения старшим и начальникам. Но не мог же я разыгрывать из себя грозного и безжалостного хозяина перед лысеньким, маленьким рабом, который начинал свою службу в нашей семье с того, что взял меня младенцем из рук моего отца и поднес к воскресителю для совершения ритуала присвоения имени.

– И я подумал, – продолжал Инз, – что, может быть, в этот день вы захотите одеться так, чтобы… все эти кровавые пятна не оскорбляли ничей взгляд, особенно вашего родителя, который, между прочим, слышал, как вы явились, шатаясь и грохоча.

Да, с отцом мне сегодня необходимо было увидеться. Подошло время уплаты срочного долга. А благодаря Мелине и моей собственной глупости у меня не было ни гроша. Я прошел в гардеробную и тщательно выбрал костюм: зеленые бриджи, в тон им плоская шляпа, искусно вышитая золотой нитью; расшитая цветами приталенная рубашка; высокие башмаки, поскольку погода была пасмурной, и короткий плащ. Вспомнив ошибку прошлой ночи, я выбрал простую шпагу, без всяких украшений, и повесил ее на портупею с нашей фамильной печатью. Я посмотрел в зеркало. Именно этого образа я и добивался – здравомыслящий юный наследник, не имеющий никаких дел ни со шлюхами, ни со сводниками.

– Понятно, – сказал Инз. – Она опять оставила вас без денег. И вы размышляете, как бы выкрутиться. И я так понимаю, в моем присутствии нет необходимости.

– Может быть, я и не очень внимательно слушал моих наставников, но кое-что запомнил. Правда, не помню, кто именно мне рассказал эту историю – то ли тот парень, что однажды свалился в порту в воду, или тот, чья одежда вдруг таинственным образом сгорела… Но это была история об одном ученом, который очень гордился своими предсказаниями и однажды, хвастаясь перед учениками своим талантом, расхаживал по краю пропасти. И свалился вниз, на радость и облегчение своим замученным ученикам. Но на самом деле я всегда буду рад твоей компании, до самой старости. Вскоре нам предстоит путешествие.

– Да, благородный Амальрик, мой никак не оцененный хозяин. Я готов. Хотя, должен добавить, вы правы, заметив, что недостаточно внимательно слушали учителей. Подсмотрим хотя бы на эту историю, чью мораль вы несколько исказили. На самом деле после трагической смерти того несчастного мудреца несколько его учеников покончили с собой в отчаянии, что без его наставлений жизнь их бессмысленна. Но, помня, что самоубийство – вещь греховная, вам все же стоит иногда задумываться над тем, что я, всю ночь переживавший о том, как вы, пьяненький, бродите по грязным закоулкам среди всяких там бандюг, жалел, что не буду рядом с вами вечно.

Как обычно, последнее слово осталось за Инзом.

В саду нашей виллы били фонтаны, а на распускающихся деревьях сидели разноцветные, как радуги, домашние птицы. Отец сидел за длинным столом. Перед ним стоял завтрак – блюдо с фруктами и бокал сильно разведенного вина. Кроме того, на столе лежали грудой свитки документов. Отца окружала небольшая толпа служащих и лакеев. Он беседовал с доверенным слугой Тегри. Я сел у дальнего конца стола и стал ждать. Отец заметил меня, но несколько минут не обращал на меня внимания. Он скреплял печаткой документы, и их уносили посыльные. Отец поднимал руку, и к нему приближался следующий.

– Ты уже поел? – спросил он меня наконец.

– Нет еще.

– Очевидно, аппетита нет?

– Нет, отец. То есть, я хочу сказать, да.

– Хм. А я уж было подумал, судя по твоему позднему и нетрезвому возвращению домой, что твой желудок ничего не принимает, кроме бренди и молока. – Он не стал дожидаться моего ответа. – Догадываюсь, что тебе что-то нужно. И даже догадываюсь, что именно, несмотря на то, что прорицатель из меня слабый.

Я уткнулся взглядом в стол, затем кивнул.

– Это уже третий раз… – начал было Тегри.

– Я полагаю, что я еще сам в состоянии подсчитать количество таких просьб сына ко мне. Впрочем, я думаю, нам тут всем нет смысла тратить время на выслушивание очередной мольбы по поводу денег. – Отец замолчал. Я понял, что, несмотря на злость, он все же не хочет позорить меня перед слугами. – Амальрик, мне хочется верить, что, перед тем как ты решился на просьбу, ты подумал о будущем.

Я поднял глаза.

– Эти деньги… не для нее. А заплатить долг.

Тегри посмотрел на меня:

– Какому-нибудь ростовщику, господин Антеро?

Уши мои вспыхнули.

– Это долг чести, Тегри! Возможно, тебе знакомо это слово! – воскликнул я.

Отец бросил на Тегри сердитый взгляд, но лицо того было уже непроницаемым.

– Долг чести, – медленно произнес отец. – Отлично. Что ж, я не могу допустить, чтобы ты был опозорен. Тегри! Проследи.

– Спасибо, отец.

– Сиди, сиди. Ты еще не поел. Будь немножко мудрей. Помни – не поел, значит, обокрал свое тело. А оно тебе еще послужит. – Отец поднял руку, и ко мне поспешил слуга. – Ну а теперь, Тегри, – продолжил отец, словно я перестал существовать, – обдумаем, что нам делать со слоновьей костью из Лаузии, и решим, кто дураки – мы или семейство Й'хана. В любом случае курьер должен отправиться с моими инструкциями не позднее полудня…

Тегри протянул мне кошелек. И словно не было тех недружелюбных слов, сказанных в саду, настолько безмятежным было выражение лица слуги. Мне не раз говорили, что умение так вести себя – большое достоинство. Но я так и не научился понимать этих людей, у которых вместо крови чернила, а вместо мозгов – счеты для вычисления доходов. В прохладном полумраке передней меня внезапно как-то передернуло. Я остановился у алтаря и почти машинально положил щепоть песка перед портретом Халаба, как мы делали всегда, выходя из дома. Затем я пристально посмотрел на портрет: изображение было не просто точным, его краски, казалось, передавали все самые ценные душевные качества Халаба; художник клялся, что при работе над портретом совершил все требуемые молитвы, чтобы портрет полностью соответствовал образу Халаба. Рассыпая песок, я задумался: а действительно ли все соответствует? Ведь когда закончилась казнь, не осталось ни трупа, ни осколка кости. И принесет ли этот песок Халабу призрачное успокоение? Или его душа так и бродит по миру, не находя нигде пристанища? Меня вновь передернуло: я надеялся, что, когда я погибну – а это произойдет через вечность, – я не останусь неисповеданным, непохороненным и неотмщенным.