Прорвемся, опера! Книга 4 - Никита Киров

— Ой, слышь, давай без этих ректальных подробностей, — я даже на какое-то время пожалел, что передо мной сейчас стоит не Ручка, а заучка. Хотя с практической точки зрения, знания молодого ценны, он молоток и всё такое.

— Ну и ещё один критерий — высыхание роговицы, — добивал меня Ваня, когда я уже торчал в дверном проеме лаборатории. — У трупа глаза закрыты, а значит, процесс высыхания идёт медленно. Уже успела появиться характерная мутность роговицы, но радужка ещё хорошо различима. Характер высыхания свидетельствует, что прошло не больше десяти часов со времени смерти. Уверен, что Яков Вениаминович точнее бы не определил.

— Он что у нас, так и лежит в стационаре? — я с радостью перевел тему и кивнул на стоящий в углу секционной захламленный стол Ручки.

Вернее, письменный стол в лаборатории был общий, но Ручка его оккупировал своим хламом: сломанный вентилятор, какие-то сомнительные книги совсем не медицинского содержания и прочая дребедень.

— Выписывать его не хотят?

— Не знаю, — Ванька помотал головой. — Раз так быстро вернулся обратно в больничку, то проблемы очень серьёзные, с башкой уже что-то. И если бы он там ещё не пил, то, может быть, и получилось бы вылечиться, а так… Слушай, Паха, а вдруг я таким стану? — Ваня посмотрел на меня с беспокойством. — Вот сколько судмедов знаю, все алкаши, поголовно, Ручка ещё, между прочим, не самый большой выпивоха.

— Не станешь, — уверенно ответил я, точно зная, что в будущем он с синькой не свяжется.

Сколько с ним проработал, он так и позволял себе принять только по большим праздникам и помаленьку, так что ему это не грозит.

— Надеюсь, — пожал тот плечами и снова потянул меня к трупу.

— Задрал ты.

— Нет, нет! Там кое-что интересное.

Тело Миши Зиновьева под простынёй лежало в голом виде, а когда мы его нашли, он был в грязной майке-алкашке и шортах. Ваня стянул с трупа простынь теперь уже полностью.

— Вот, гляди, порезы.

— А это разве не после вскрытия остались? — с интересом уставился я на следы.

— Нет, мой разрез — вот, через грудину и живот вдоль оси тела. А это преступник оставил.

На теле было несколько небольших, но глубоких порезов, на груди, в животе. А при осмотре на одежде крови не было.

— Раны нанесли после смерти, и потом, получается, нацепили одежду на тело, майка ведь изнутри измазана, но ничего почти не проступило наружу, я тогда подумал, что грязь это, — Ванька будто прочитал мои мысли. — И я, знаешь, что думаю… вот когда названия органов на прошлом месте преступления писали, так теперь будто именно их и хотели забрать. Как трофей, наверное. Лёгкие, поджелудочная… трахею только не тронули, ну и прямую кишку тоже, извини за подробности.

— Чё ты извиняешь, я и не такое видал. Но вырезать, получается, не стали?

— А потому что нужен подходящий инструмент, — судмед показал на секционный нож, лежащий на столике. — А тут будто резали чем-то тупым, потом поняли, что бесполезно, и бросили. Будто даже стыдно стало показывать, вот и спрятали от греха подальше, чтобы мы не видели. Ну или новичок это был, — он пожал плечами, — а может, и опытный, раз знает, что где находится. Просто с руками что-то не то, нервы, может, или пьяный, или псих с шизой.

На месте преступления, под диваном, мы нашли складной нож с точками ржавчины на клинке. Кто-то его бросил и запинал под диван, но мы заглянули и туда, нашли. Вполне этот ножик могли использовать, как инструмент, так что мы его изъяли, надо будет направить на экспертизу.

— Но этот кто-то органы знает, — задумчиво произнёс я. — И на латыни у него бзик.

Две версии — маньяк, которому понравилась идея с органами, но не хватило ума или навыков довести дело до конца, и он бросил — или Сафронов решил избавиться от слишком много знающего подопечного, маскируя всё под маньяка, о котором в городе, конечно, уже начали трепаться.

И третья — ведь может быть наоборот, что маньяк решил замаскировать всё под разборки братвы. Короче, они так всё запутали, что уже не поймёшь, кто кем вдохновлялся и кто под кого косит.

Одно я знаю точно — Кащеев из СИЗО задушить Зиновьева не смог бы никак. Да и этот плюгавый озабоченный не смог бы повалить молодого здорового спортсмена, а схватка в подвале, судя по следам, была яростная, Миша защищался изо всех сил, пытаясь сбить душителя, пару раз даже впечатал его в стену. Но потом нехватка кислорода дала о себе знать…

Я забрал справку, поблагодарил Ваньку и пошел в больницу. Она находилась недалеко. Там я проведал бледного как смерть Толика и пообещал навещать его чаще и принести какие-нибудь книжки, потому что читать он обожал, а до смартфонов и электронных книг у нас ещё дело не дошло. Куртку его забрал у медсестёр, унесу куда-нибудь на чистку и ремонт, будет ждать хозяина, когда он выпишется. Ну или куплю ему новую, если ничего не выйдет, деньгиу меня пока есть.

После этого я отправился в прокуратуру вместе с Сан Санычем, а то время позднее, надо проводить Ирину, ведь на улицах сегодня совсем неспокойно. И хрен знает, что с этим маньяком, но недобрые подозрения не утихали.

Наверное, эти дни поживу у неё, пока не станет ясно. Она-то хотя бы, в отличие от двух моих жён из первой жизни, не удивится, если опер вдруг посреди ночи отправится на работу. И сама, в общем-то, такая же.

— Что там сегодня было? — Ирина кинулась обниматься прямо в коридоре, не обратив внимания, что на нас таращатся помощники прокурора. — Паша, да что там было? Я чуть курить не начала, пока новости слышала. Стреляли в вас?

— Курить начинать не надо, — успокоил её я. — Толика задели, но выкарабкается, а мне только вот, ерунда, — я показал на пятно на джинсах, у колен, которое никак не мог очистить платком. — Упал в грязюку, не оттирается.

— Ну, мне принеси, постираю, — шёпотом сказала Ирина, отойдя на шаг. — У меня работа ещё, но ты подожди, скоро закончу. Ломается там злодей, хотя чистосердечное уже писал.

Она заметила помощников,