Hi-Fi - Ник Хорнби

– Шестьдесят фунтов.

– Тысяча триста.

– Семьдесят пять.

– Тысяча сто. Меньше не дам.

– Девяносто фунтов и ни пенсом больше.

Мы уже оба улыбаемся. Трудно вообразить себе какую-нибудь другую ситуацию, в которой был бы возможен подобный торг.

– Видите ли, если я возьму с вас больше, он сможет вернуться домой, а этого мне хочется меньше всего на свете.

– Прошу прощения, но, думаю, вам лучше поискать кого-нибудь еще.

Возвратясь в магазин, я разрыдаюсь и месяц напролет буду плакать как дитя, но подложить этому парню такую свинью – нет уж, увольте.

– Хорошо, поищу.

Я встаю, совсем собравшись уходить, но потом снова опускаюсь на колени – чтобы окинуть эту роскошь неспешным прощальным взглядом.

– А вы не продадите мне Отиса Реддинга?

– Конечно. Десять пенсов.

– Бросьте. Давайте я заплачу десятку за него, а с остальными делайте что хотите.

– Ладно. Соглашаюсь только потому, что вы дали себе труд сюда приехать. И еще потому, что у вас есть принципы. Но это все. По одной я больше ничего продавать не буду.

Таким образом, я съездил в Вуд-Грин и возвращаюсь обратно с приобретенным за десятку синглом «You Left The Water Running» в идеальном состоянии. Утро прошло не напрасно. Барри с Диком будут впечатлены. Но если они когда-нибудь узнают про Элвиса, про Джеймса Брауна, про Джерри Ли Льюиса, про «Секс пистолс», про «Битлз» и про все остальное, их немедленно постигнет тяжелейший травматический шок, и мне придется откачивать ребят…

Как так вышло, что я принял сторону этого негодяя, женатого мужчины, укатившего в Испанию с нимфеткой? Почему я не могу поставить себя на место его жены? Может, надо продать оставленную Лорой статуэтку кому-нибудь, кто захочет разбить ее вдребезги и осколки выбросить в помойку? Я твердо знаю, что не сделаю этого. Я так и вижу лицо бедняги-коллекционера, когда он получит по почте свой издевательский чек, и мне его отчаянно, до боли жалко.

С каким бы удовольствием я утверждал, что моя жизнь сплошняком состоит из подобных причудливых происшествий, но это не так. Дик записывает мне обещанный первый альбом «Ликорис комфитс», Джимми и Джеки Коркхилл временно перестают собачиться, мать Лоры не звонит, в отличие от моей. Моя талдычит, что я мог бы попробовать пробудить интерес Лоры к себе, записавшись на какие-нибудь вечерние курсы; иной раз мы сходимся на том, что у нас разный взгляд на этот вопрос, иной раз я просто вешаю трубку. А еще мы с Диком и Барри берем такси и едем в «Белого льва» слушать Мэри. Наши имена действительно в списке. Дорога обходится ровно в пятнадцать фунтов, но это без чаевых; пиво в «Белом льве» – два фунта за пинту. Этот паб поменьше «Гарри Лаудера», так что при том же количестве народу получается, что он скорее наполовину полон, чем на две трети пуст, и это уже лучше. Здесь даже устраивают разогрев, выпустив на сцену кошмарного автора-исполнителя, для которого мир кончился с «Tea For The Tillerman» Кэта Стивенса, и кончился не взрывом, но всхлипом.

Хорошие новости: 1). Я не плачу во время «Baby, I Love Your Way», хотя мне и немного не по себе. 2). Она замечает нас: «Неужели это Барри, Дик и Роб? Рада видеть вас, ребята. – А потом обращается к публике: – Вы никогда не были у них в магазине? Он в Северном Лондоне и называется „Чемпионшип винил“. Очень рекомендую». Все оборачиваются и смотрят на нас, мы застенчиво глядим друг на друга, Барри чуть не визжит от восторга, болван. 3). Я по-прежнему хочу попасть на обложку альбома, несмотря на то, что с утра заявился на работу совершенно больным, так как полночи курил самокрутки из потрошеных бычков, пил банановый ликер и тосковал по Лоре. (Так ли уж хороша эта новость? Может, это и плохая новость, поскольку она неопровержимо и окончательно доказывает, что я сошел с ума; но в то же время она, определенно, и хорошая – в том смысле, что у меня до сих пор остались кое-какие амбиции и я вижу для себя и иные перспективы, кроме койки в доме для престарелых.)

Плохие новости: 1). Она притащила с собой малого, который выходит спеть с ней на «бис». Мне не нравится, как интимно он делит с ней микрофон; он подпевает ей на «Love Hurts» и за этим занятием так смотрит на нее, что я начинаю подозревать: в очереди на право украсить своей фотографией ее альбом он впереди меня. Мэри, я уже говорил, похожа на Сьюзан Дей, а этот тип – она представила его «Стейком Тейлором, великой тайной Техаса» – выглядит улучшенной версией Дэрила Холла из «Холл энд Оутс», если вы способны вообразить себе такое существо. У него длинные блондинистые волосы, он скуласт, ростом основательно за девять футов и при этом весьма мускулист (на нем джинсовая жилетка на голое тело); он обладает голосом, как у того мужика, что слащаво рекламирует «Гиннесс», голосом столь глубоким, что прямо видишь, как он гулко ударяется о сцену и пушечным ядром катится в зал.

Я понимаю, что моя мужская самооценка сейчас невысока, понимаю, что не всех женщин обязательно привлекают рослые, скуластые и волосатые блондины, что некоторым из них желаннее плотные стриженые шатены с плавным овалом лица. Ну и все-таки! Только посмотрите на этих двоих! Сьюзан Дей и Дэрил Холл! Бесстыдно сплетаются голосами! Да они чуть ли не вылизывают друг дружку! Хорошо еще, я был в своей любимой футболке, когда она зашла к нам в магазин, – а то бы у меня совсем не осталось шансов.

Больше плохих новостей нет. Но и этой достаточно.

После концерта я поднимаю с пола куртку и направляюсь к выходу.

– Всего половина десятого, – говорит Барри. – Давай еще по одной.

– Хочешь, пей. А я пошел.

Я не хочу выпивать с человеком по имени Стейк, а Барри, похоже, жаждет именно этого. Судя по всему, Барри сочтет выпивку в компании человека по имени Стейк величайшей своей удачей за последние десять лет.

– Не хочу портить вам вечер. Я просто не в настроении.

– Даже полчасика не посидишь?

– Нет, правда.

– Тогда подожди меня – только схожу отолью.

– Я тоже, – говорит Дик.

Когда они удаляются, я быстро выскакиваю на улицу и ловлю такси. В депрессии есть свои прелести: имеешь полное право вести себя как последний гад.

Что плохого в желании оказаться дома в окружении собранных тобой записей? Мое увлечение – совсем не то, что коллекционирование марок, пивных этикеток или антикварных наперстков. Моя коллекция заключает в себе целый мир, в котором красоты, грязи, жестокости, покоя, красок, ранимости, опасностей и любви гораздо больше, чем в том мире, где живу я; в ней есть и история, и география, и поэзия, и еще много другого, чему я должен был бы научиться в школе, – в том числе и музыка.

Добравшись до дому (двадцать фунтов из Патни в Крауч-Энд, на чай не даю), я наливаю себе чашку чаю, надеваю наушники и методично прослушиваю все имеющиеся у меня злобные песни про женщин в исполнении Боба Дилана и Элвиса Костелло, потом врубаю на полную концертник Нила Янга, и скоро у меня оглушительно звенит в ушах. Когда пластинка кончается, я ложусь в постель и пялюсь в потолок – теперь это уже не то бесцельное, нейтральное занятие, что прежде. Это все ерунда, что я себе напридумывал про Мэри, так ведь? Я пытался обдурить самого себя, решив плавно и безболезненно переключиться на нее. Теперь я это понимаю. Я понимаю все, что уже произошло, – я вообще большой специалист по прошлому. И только настоящее решительно не поддается пониманию.

Я прихожу в магазин позже обычного, и Дик говорит, что звонила Лиз и просила срочно перезвонить. Я не собираюсь перезванивать ей на работу. Она хочет отменить нашу с ней вечернюю встречу в пабе, но я ей этого не позволю. Пусть уж скажет мне все в лицо.

По моей просьбе Дик звонит ей и говорит, что он совсем забыл: меня сегодня не будет целый день – я уехал на музыкальную ярмарку в Колчестер и вернусь в Лондон только вечером, специально чтобы встретиться с ней. Нет, Дик не знает, по какому номеру меня можно найти в Колчестере. Нет, он не знает, буду ли я звонить в магазин. Весь остаток дня я не подхожу к телефону, потому что она еще может попытаться меня застать.

Мы договорились встретиться в «Янгс», тихом пабе в Кэмдене, на Паркуэй. Я прихожу раньше времени, но у меня с собой номер «Тайм-аута», и я усаживаюсь в уголке с кружкой пива и орешками и начинаю изучать репертуар кинотеатров, размышляя, на какие фильмы мне хотелось бы пойти, если было бы с кем.

Свидание с Лиз получается совсем коротким. Я вижу, как она решительно направляется к моему столику, – Лиз симпатичная, но весьма корпулентная и, когда злится, как, например, сейчас, выглядит устрашающе. Я пытаюсь улыбнуться, но тут же понимаю, что это не сработает: она слишком заведена, и улыбкой ее не остановить.

– Роб, ты порядочная задница, – говорит она, разворачивается и выходит из паба.

На меня оглядываются из-за соседнего столика. Я заливаюсь краской, утыкаюсь в «Тайм-аут» и делаю большой глоток пива – в надежде, что за кружкой не будет видно моей побагровевшей физиономии.