Скифы в остоконечных шапках - С Фингарет

Вперед, Белоног, вперед! Нет, подожди, замедли бег!

По правую руку Арзак разглядел три удаляющиеся точки. Он приставил ладонь к глазам, закрываясь от солнца. Двигались люди: всадник и двое пеших.

"Должно быть, сатарх гонит пленников, схваченных по пути". Проверяя догадку, Арзак подъехал ближе. Так и есть. Руки пеших скручены за спиной, идут они, спотыкаясь. Но что это" Их одежда - штаны и куртки, на головах остроконечные башлыки!

Скиф всегда помогает скифу. В беде скиф скифу преданный брат. Арзак выхватил из горита стрелу и лук и пустил Белонога вскачь. Оу! Не рассчитал, слишком велико оказалось расстояние. Стрела на излете ранила лошадь. Всадник остался цел. Пока он выбирался из-под упавшей лошади, Арзак успел домчаться и спрыгнуть на землю. Правой рукой он выхватил акинак, левой бросил пленникам нож. Он не смотрел в их сторону, и без того он знал, что произойдет. Один из пленников схватит зубами нож, зажмет между колен острием вверх, второй - перетрет о клинок свои путы и освободит товарища. Прием известный, не сегодня придуманный. Но что они медлят, даже голоса не подают? Его акинак успел три раза скреститься с мечом противника. Много ударов ему не выдержать, жеребенку не одолеть трехлетку-коня. Арзак побежал по кругу, увертываясь и петляя, как заяц. Сатарх нагонял. Арзак услыхал злое дыхание с присвистом, ощутил занесенный над головою меч... Ух! Пленники, наконец, очнулись. Бросились сатарху под ноги. Через первого сатарх перепрыгнул, второй его сбил, как ловко пущенная дубинка. Сатарх упал. Меч врезался в землю и зазвенел, отдавая земле свою смертоносную силу.

Все произошло так быстро, что, обернувшись, Арзак не сразу все понял, почему пленники катаются по земле. Но увидев, что руки у них еще связаны, а во рту торчит войлок, он догадался, что они пытаются удержать сатарха тяжестью собственных тел. Одним взмахом перерубил он путы на заведенных за спину руках и сразу приставил клинок к горлу поверженного. Это будет его первый скальп.

- Не убивай, пощади, Арзак, - прозвучал голос Филла.

Клинок замер. Арзак медленно повернул голову. Рядом с ним, потирая затекшие руки и очищая от войлока рот, стояли Ксанф и Филл. Трудно было поверить собственным глазам!

- Ксанф, Филл! Как вы здесь очутились? Почему в скифской одежде? Мне и в голову не пришло, что это вы!

- Не убивай, пощади, Арзак, - повторил Филл. - Свяжем его по рукам и ногам, и как решат боги.

- Он бы убил.

- Пусть. Он разбойник и варвар, Ты - художник. Не убивай.

Ксанф думал, как Филл. Он молча собрал обрывки ремней и затянул тугие узлы на руках и ногах сатарха.

- Теперь скорее отсюда, - сказал он справившись.

Арзак подобрал свой нож, Ксанф выдернул меч и все трое бросились к Белоногу.

Во время рукопашной схватки коня оставляли в стороне, чтобы противник не перерубил ему жилы.

- Смотрите, вот повезло! - крикнул Филл и поймал волочившийся повод. - Лошадка с испугу, должно быть, упала, царапина пустяковая. Приложим лист подорожника - мигом все заживет.

Речь шла о лошади сатарха. Она давно поднялась и спокойно щипала траву неподалеку от Белонога.

- Повезло. Лошадь крепкая, - сказал Арзак, подходя с Белоногом. - Без труда вас до Ольвии довезет. Только стороной езжайте, чтобы с страхами не столкнуться. Дважды от одной беды не спастись, это даже младенцы знают.

- Ты ничего не понял, - изумленно протянул Филл. - Ты ничего не понял или в своем медвежьем упрямстве не хочешь понять. - Филл схватил Арзака за куртку, мешая прыгнуть в седло.

- Ты думаешь, мы уехали, не простившись, потому что плохо воспитаны? Ты думаешь, мы ради игры приобрели скифское платье и, обрядившись в штаны, ждали тебя у дороги?

- Зачем вы все это сделали? - спросил ошеломленный Арзак.

- Для того, чтобы помочь тебе вызволить сестру. Вот для чего. Без нас - ты один, вместе - нас трое.

- Нет, - сказал Арзак. - Степь опасна.

- Правда твоя, плен мы уже испытали и без тебя бы погибли. Но будь справедлив. Ты мог бы заметить, что мы не трусы и бросились на сатарха, как только пришел момент. А если с ножом не справились, так потому что рты были забиты кляпами. Иди, прыгай в седло, скачи на своем Белоноге. Но знай, я побегу рядом, держась за его хвост, и буду бежать, пока хватит сил.

Филл посмотрел на Арзака яростным взглядом, и Арзак понял: сделает, как говорит.

- Ксанф, из вас двоих ты рассудительней, уговори Филла.

- Все решено, Арзак, - сказал Ксанф. - Мы обязаны тебе жизнью, понимаешь, жизнью. К тому же мы надеемся отыскать...

- Отыскать мою невесту с волосами пшеницы, - перебил друга Филл. Слышишь, Медведь, сам Ксанф сказал, что все решено.

Филл с места прыгнул на спину добытой в бою лошадки.

- Слезай, - сказал Арзак, сдавшись. - Мы с тобой поедем на Белоноге. Тавра отдадим Ксанфу.

Правильней было новую лошадку назвать Сатархом, но ведь сатархи мало чем отличались от тавров, а слово "тавр" было короче.

- Слушаюсь, предводитель! - Оттолкнувшись, Филл птицей перелетел в седло Белонога.

- Филл замечательный наездник, - сказал Ксанф в ответ на удивленный взгляд, каким Арзак проводил смелый прыжок. - Он и по-эллински - без седла, и по-скифски - в седле многих обскачет.

"Вперед, мой конь, через поля и травы", - запел Филл, как только тронулись в путь.

Он сидел за спиной Арзака, на самом краю седельной подушки и думал, что степь похожа на море и что в волнах травы, как настоящих волнах можно утонуть.

- В степи много табунов, - сказал Арзак, - скоро заарканим тебе собственного коня.

- Конечно, заарканим. А правда, Медведь, как будет прекрасно, если все, кто потерял друг друга, встретятся снова?

- Одатис называет меня Арзак-окс - "Добрый Медведь", - сказал Арзак вместо ответа и, помолчав, добавил: - Пой. Хорошая это песня про мчащегося коня.

Ни Филл, ни Арзак не знали, что в семи днях перехода на север тоже звучала песня Эллады.

12. ПЕСНЯ МИРРИНЫ

Спала ночная роса.

Прилетели жужжащие пчелы,

Стали кружить над цветком,

ароматный нектар собирая.

Выпей нектар, что подаст тебе

в амфоре брат твой.

Сладко ли, горько ли

счастье придет...

- пела Миррина.

Она начала петь, едва покинув ночную стоянку, кибитка тронулась в путь. Песня утонула в криках и воплях, в звоне и клекоте бубенцов. Но в кибитку из белого войлока песня проникла, и знакомый печальный напев обрадовал свернувшуюся в углу Одатис. Одатис села, прижавшись щекой к войлоку.

- Пой, пой еще, - прошептала она так тихо, что не услышала даже Гунда.

Миррина шла возле высоких, в рост человека, колес, удивляясь, что мысль о песне не пришла в голову раньше. Вот он способ, который она искала. Песня передаст девочке весть о настое. Слова этой песни были известны Одатис, она знала их смысл, и если твердить их все время, Одатис поймет.

"Выпей нектар, что подаст тебе в амфоре брат твой..."

Лишь бы Гунда не заподозрила хитрости. Если догадается, запретит петь на чужом языке, Миррина изменила мотив, с печального перешла на веселый, потом снова вернулась к печальному. Но наполнялся ли голос слезами, или звучал в нем смех, слова повторялись одни и те же: "Выпей нектар, что подаст тебе в амфоре брат твой. Сладко ли, горько ли - счастье придет".

- Ты поняла, дочка? - подняв голову, спросила Миррина по-скифски. Сколько раз за эти дни она кляла себя, что не обучила Одатис, подобно Арзаку, эллинскому языку. - Поняла?

- Поняла, мата, - донеслось сверху.

Бежавший возле кибитки Лохмат весело взвизгнул.

"Все ли поняла? Выпьет ли залпом горький настой, когда придет время?" В том, что Арзак добудет настой, Миррина не сомневалась.

- Все поняла, дочка, о чем в песне пелось?

- Молчи, не отвечай, девчонка, и ты замолчи, рабыня! - крикнула Гунда. - Без конца повторяю, чтобы молчали.

Царская жена сидела в проеме кибитки на стопке овечьих шкур. Ей было слышно каждое слово.

- Подойди, - приказала она замолчавшей Миррине.

Миррина приблизилась.

- Ты, верно, колдунья, - сказала Гунда. - Твое колдовское пение утешило девчонку. Все лежала, словно зверек, а тут распрямилась, всхлипывать перестала. Чем заворожила, колдунья?

Голос у царской жены был высокий и резкий. Слова она выговаривала отрывисто, вкладывая в каждое злость.

- Я не колдунья, - сказала Миррина.

- Как есть колдунья. Пес и то перестал скулить. Заколдуй и меня, колдунья, заговори на сердце кручину-тоску.

- Я не колдунья, - повторила Миррина. - Просто девчонка любит песни. Ты тоже их любишь, иначе зачем тебе понадобилась Одатис. Зачем тебе несмышленая Одатис, царица?

Ответа Миррина не дождалась, Гунда молчала, смотрела вдаль.

- Отпусти Одатис, царица, - сказала Миррина, - взамен забери меня. Я знаю много прекрасных песен, и если ты веришь, что души усопших способны петь, я буду в царстве теней петь для тебя неустанно. Смилуйся, отпусти Одатис. Она едва начала жить. Отпусти, заклинаю тебя твоими богами Папаем, Табити.