Моё дерево Апельсина-лима - Хосе Васконселос

— Я подумал, Зезé. С сегодняшнего дня и впредь ты можешь оставлять сдачу себе. Ведь если посчитать, то мы с тобою дуэт.

— А что такое дуэт?

— Когда два человека поют вместе.

— Тогда я смогу купить мария-моль?[27]

— Деньги твои, делай с ними что хочешь.

— Спасибо «партнер». Он рассмеялся подражанию. Теперь уже я ел, а он смотрел.

— Мы действительно станем дуэтом?

— Теперь да.

— Тогда позволь мне спеть середину «Фани». Вы поете форте, а я вступлю сладчайшим голосом в мире.

— Это не плохая мысль, Зезé.

— Тогда, когда вернемся после обеда, давай начнем с «Фани», будет сумасшедший успех.

И под жгучим солнцем мы возобновили работу.

Мы начали петь «Фани», когда произошла беда. Донья Мария де ла Пенья подходила к нам с благочестивым лицом, белым от рисовой пудры под зонтиком. Остановилась, слушая «Фани». Дон Ариовальдо понял, что дело плохо и прошептал мне, чтобы я продолжал петь, на ходу, не останавливаясь.

Куда там! Я был так очарован партией из середины «Фани», что не обратил внимания на то, что происходит.

Донья Мария де ла Пенья закрыла зонтик и стала его острием стучать по своему ботинку. Когда я закончил, она воскликнула:

— Очень красиво! Очень красиво, что ребенок поет такую безнравственность.

— Сеньора, моя работа не имеет ничего безнравственного. Любая честная работа, есть хорошая работа, и я не стыжусь, понятно?

Я никогда не видел дона Ариобальдо таким заведенным. Она хотела ссоры, тогда увидит!

— Этот ребенок ваш сын?

— Нет, сеньора, к несчастью.

— Ваш племянник, родственник ваш?

— Он вовсе не мой.

— Сколько ему лет?

— Шесть лет.

Она засомневалась, видя мой размер. Но продолжила:

— И вам не стыдно эксплуатировать, вот так, ребенка?

— Я никого не эксплуатирую, сеньора. Он поет со мной, потому что ему нравится, слышите? Кроме того, я ему плачу, разве не так?

— Я подтвердил головой. Ссора мне стала казаться очень занятной. Но моим желанием было дать ей головой по животу и видеть, как она растянется на земле. Бум!

— Вы должны знать, что я приму меры. Я поговорю с его отцом. Я обращусь в Суд по делам несовершеннолетних. Я дойду вплоть до полиции!

В этом месте она онемела, и ее испуганные глаза вылезли из орбит. Дон Ариовальдо вытащил свой огромный нож и пошел на нее. Казалось, что она сейчас упадет в обморок.

— В таком случае, идите, сеньора. Но идите сейчас же. Я нормальный человек, но у меня мания, отрезать языки колдуньям и шарлатанкам, которые лезут в чужую жизнь…

Она отстала, прямая как метла и уже издалека, развернулась, и, тыча зонтиком…

— Теперь вы увидите!..

— Сгинь с моих глаз, колдунья из Кроксоксо!..

Она открыла зонтик и исчезла на улице, очень довольная собой.

Вечером, дон Ариовальдо подсчитывал прибыль.

— Ну, все, Зезé. Ты был прав, ты принес мне удачу.

Я вспомнил Марию де ла Пенья.

— Она сделает что-нибудь?

— Ничего она не будет делать, Зезé. В лучшем случае она поговорит со священником и тот ей посоветует: «Лучше оставить все как есть, донья Мария. Эти люди из севера не любят шутить».

Положил деньги в карман и сжал сумку. Затем, как это он делал всегда, засунул руку в карман брюк и вытащил согнутый буклет.

— Это для твоей сестренки, Глории. Он потянулся: — День был необыкновенный!

Мы отдохнули несколько минут.

— Дон Ариовальдо.

— Что случилось?

— А что означает «колдунья из Кроксоксо»?

— Откуда я знаю, сынок? Я это выдумал в один миг со злости.

Он весело рассмеялся.

— И вы бы ее зарезали?

— Нет. Это было только для испуга.

— А если бы вы ее зарезали, то чтобы из нее вышло, кишки или пакля как у куклы?

Он рассмеялся и с чувством погладил меня по голове.

— Знаешь что, Зезе? Мне кажется, что в действительности, вышло бы дерьмо.

Мы оба рассмеялись.

— Однако ты не бойся. Я не из тех, кто убивает. Даже курицу. Я так боюсь, своей жены, что она бьет меня палкой от метлы.

Мы поднялись и направились к вокзалу. Он сжал мою руку и сказал:

— Для большей безопасности мы пару раз пройдемся, не заходя на ту улицу.

Он с силой сжал мою руку.

— До будущего вторника «партнер».

Я утвердительно кивнул головой, пока он поднимался ступенька за ступенькой по лестнице. Сверху он крикнул мне:

— Ты ангел, Зезé…

Я показал ему, прощай, рукой и начал смеяться.

— Ангел! Это потому что он не знает…

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Это было, когда появился Мальчик Бог во всей своей печали

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Летучая мышь

— Бегом, Зезé, а то опоздаешь в школу!

Я сидел за столом, пил свою чашку кофе с сухарем, жуя все это не торопясь. Как всегда я опирался локтями на стол и смотрел на листик, прилепленный к стене. Глория нервничала и была раздраженна. Ей не терпелось выпроводить меня из дома, чтобы заняться утренними делами, чтобы в покое выполнить каждую работу по дому.

— Иди, чертенок. Ты даже не причесался; бери пример с Тотоки, который всегда готов к нужному времени.

Она принесла из залы расческу и причесала мои белокурые волосы.

— Даже этого плешивого кота, не надо причесывать! Приподняла меня со стула и осмотрела всего. Да, рубашка была чистая, штаны тоже.

— Теперь пойдем, Зезé. Тотока и я закинули за спину свои рюкзаки с книжками, тетрадками и карандашом. Никакой еды: это — для других детей.

Глория сжала дно моей сумки, почувствовала объем мешочков с шариками, и улыбну-лась; в руках мы несли теннисные тапочки, чтобы одеть их, когда дойдем до Рынка, недалеко от Школы.

Мы едва дошли до улицы, как Тотока бросился бежать, предоставив мне идти одному, медленно. И тогда просыпался мой хитрый чертенок. Мне нравилось, что мой брат уходил вперед, тогда я чувствовал себя королем. Меня соблазняло шоссе Рио-Сан Пабло, «Летучая мышь». Без сомнения «летучая мышь». Взобраться на заднюю часть автомобиля и чувствовать, как дорога исчезает на скорости, такой, что ветер бил меня, мчался и свистел. Это было самое лучшее в мире. Мы все это делали; Тотока показал мне, с тысячей советов, чтобы я хорошо зацепился, потому, что другие автомобили, идущие позади, были опасны. Мало по малу я научился преодолевать страх, а чувство риска заставляло меня искать более трудные «летучие мыши». Я уже стал таким экспертом, что покатался даже на автомобиле дона Ладислао; остался только красивый автомобиль Португальца. Это был красивый, ухоженный автомобиль. Всегда с новыми шинами. Весь из металла, такого блестящего, что можно было видеть в нем свое отражение. У него был приятный сигнал, похожий на хриплое мычание, как у коровы на поле. Он проезжал одетый с иголочки, хозяин всей этой красоты, с самым строгим лицом в мире. Никто не осмеливался зацепиться за его запасное колесо. Говорят, что он бил, убивал и угрожал кастрировать проходимца, прежде чем убьет его. Ни один мальчик из школы не отважился и не осмелился до сих пор. Когда я разговаривал об этом с Мизинцем, то он спросил меня.

— Действительно, никто, Зезé?

— Уверен, что никто. Ни у кого нет смелости. Я почувствовал, что Мизинец смеется, почти догадавшись, о чем я думал сейчас.

— И ты сходишь с ума, так тебе хочется сделать это, не так ли?

— Схожу,… хочу. Но мне кажется, что…

— Что это то, о чем ты думаешь? Теперь смеялся я.

— Скажи мне.

— Ты любопытный как черт!

— Всегда ты не договариваешь все; скрываешь.

— Знаешь, Мизинец? Я выхожу из дома в семь часов, так? Когда я дохожу до угла уже семь и пять. Хорошо, в семь и десять Португалец останавливает свою машину на углу забегаловки «Нищета и голод» и покупает пачку сигарет…. В один день я наберусь смелости, подожду пока он, не сойдет с машины, и «бац»!..

— У тебя нет смелости для этого.

— Что нет, Мизинец? Вот увидишь. Сейчас мое сердце запрыгало. Автомобиль остановился; он сошел. Вызов Мизинца смешивался с моим страхом и моей смелостью, я не хотел идти, но мое тщеславие толкало мои ноги. Я повернул к бару и остановился, почти невидимый у стены. Сердце стучало так сильно, что я боялся, как бы его удары не услышали в баре; он вышел, даже не заметив меня. Услышал, как открылась дверца…

— Сейчас или никогда, Мизинец!

В один прыжок я прилепился к колесу, держась со всех сил, которые мне придавал страх. Я знал, что до Народной Школы было огромное расстояние. И, уже представлял свою победу перед глазами моих товарищей…

— Ай! Я вскрикнул так сильно и пронзительно, что люди вышли из кафе, чтобы посмотреть, кого задавило.

Я висел в полуметре от земли, раскачиваясь, раскачиваясь. Мои уши горели как раска-ленные угли. Что-то в моем плане не сработало. Забыл послушать, к моему стыду, шум работающего мотора.