Перстни Легатов - Станислав Лабунский

- Да разбить стекло, в кабину забраться, оттуда в салон, и изнутри двери открыть! – услышал я речь сквозь завывание ветра.

За ним меня тоже никто не заметил, слава Темной Звезде. Не за мной вернулись. Просто целый самолет хабара с неба упал. Хорошо, что подарок Мамонта, «Компакт» немецкий на поясе висит. Две обоймы к нему, четырнадцать выстрелов и нож. Прорвусь.

А для начала попробуем по-другому. Расстегнул бушлат на груди, водочкой на ворот плеснул, глоток сделал и вперед зашагал.

- Бейте в бубен, рвите струны, громче музыка играй, - заорал я во весь голос.

Вышел из-за колеса, посмотрел на оцепеневшую компанию, себя показал.

- Эй, братцы, - говорю, - до моря еще далеко? С утра, блин, иду. Неслабый вы тут пляж отгрохали.

Один на мою бутылочку уставился, чуть слюной не захлебнулся.

- Что, друг, трубы горят? Угощайся, приятель, - и передал ему пол-литра.

Тот присосался мгновенно, и пока грамм двести не отхлебнул, не остановился.

- За цветными металлами приехали, а открыть не можете? – поинтересовался я.

Половина Севера остатки имперские подъедает, медь, бронзу собирают, технику на металлолом разбирают, брошенные ЛЭП демонтируют. А потом уходят в города бичевать. В деревнях пусто, не идут туда люди, не возвращаются. Товарищу Сталину троекратное «Ура». Сто лет скоро будет после его коллективизации и голода людоедского, а страх перед жизнью сельской у народа остался. Умелец, мать его грузинка.

Встал я перед дверью, ключом электронным незаметно к панели приложился, отошел люк, проем открывая. Покачнувшись, рухнул я туда, и вход обратно закрыл. Как написано на табличке в баре: «Береги тепло! Закрывай за собой!».

Включил внешний динамик. Там мат стоит навесной, склоняют меня, всю семью и авиапром российский. Самолет, вообще, «Дуглас» американский.

- Парни, - говорю, - это мы удачно зашли. Здесь оружие.

Тишина снаружи настала. Задумались.

- Надо, – продолжаю, - самолет заправить, и сваливать отсюда подальше со всем добром. Знаю место надежное. База подводных лодок «Таймыр». Шевелитесь. Бензин и летчик за вами, тут на всех хватит.

А сам в пулемет ручной уже ленту заправил. Точно, на всех. Шестеро их там.

- Я и сам летчик, - говорит мужик, которому я бутылку отдал. – И базу эту знаю. Туда пять лет не летают, там от полосы уже ничего могло не остаться. Меня сегодня на работу вызывали. Да не пошел. Ну их к чертовой бабушке. Все равно не заплатят. Нам уже два года не платят. Кризис, мать его. Отсюда ничего никуда не летит. Раз в месяц придет борт, так его рыбой и олениной под завязку набивают, для людей места не остается.

Открыл я дверь снова, сел на порог, пулемет на коленях, и задумался.

- Сколько у вас, - говорю, - здесь человек? Всего? И сколько улететь захотят?

Посовещались они быстро, пальцы позагибали. Двадцать семь человек насчитали. И вывозить надо всех.

- Заправляемся, полные баки, собирайтесь и полетели.

На том и порешили. Через три часа все в салон залезли.

Вот и мне довелось с беженцами столкнуться. Вспомнились бесконечные колонны людей и повозок на дороге, стада по обочинам. Горцы шли на штурм Нарбона, дикие предки швейцарцев атаковали Милан, хохотнул я. Тогда была война, а сейчас?

Посмотрел на народ, детей всего двое. Это уже разгром. Мы уже вымираем. Через пятьдесят лет здесь и так никого не останется. По любому.

При взлете меня напрочь засыпало. На голову свалился телевизор, из тех еще больших и объемных, я их лет пять уже не видел, ноги придавило швейной машинкой, а в руки мне закинуло дамочку, мечту режиссера порнографических фильмов. Бюст у нее был далеко за седьмым номером. Жаль, я не поэт. С трудом отцепив руки от такого богатства, и освободив ногу из ловушки, уполз наверх, за ящики с патронами.

Там уже аборигены обосновались, добычу оценивали. По их расчетам, товару выходило миллиона на два. В валюте. В монгольских тугриках было бы больше, но курса никто не знал. Решали люди, как добро делить, по головам или по семьям. Одиночки были за вариант: одна семья – одна доля. Люди семейные, особенно с детьми, предпочитали другой расклад, по головам. Ладно, меня это не касается, сами разберутся. Мы с Умником погрузились в мир биржевых отчетов, и посадку я определил по заложенным от перепада давления ушам. Вцепился в поручень какой-то и сжался слегка. Толчок легкий, рев двигателей под ухом мощный, за ним я первую очередь, а может быть и вторую, пропустил. Стреляли в упор, и много. Стволов шесть. Двое в кабине, остальные в салоне. Под шальную пулю попадать никакого желания не было, и пополз я по вещам к экипажу. Выберусь с ними, так надежнее. Постучался, открыли.

- Чего, морячок, спросить хочешь? Здесь до моря километр, прямо на север.

Это летчик шутит. Имеет право, кстати.

- Саид, ты как здесь оказался?

Штурман острит.

- Стреляли, - говорю нерадостно. – Только вы еще не сцепитесь в дележе, мамы ваши блудницы. Пошли смотреть, что там случилось.

Спрыгнули мы на бетон взлетно-посадочной полосы, отворили дверь настежь, и начали трупы складывать. Три человека уцелело. Мужичок один, водку сразу нашел, и подальше залез с тремя бутылками. Он и сейчас спал сладко, половинку последней из рук не выпуская. Детеныш лет шести жив остался, пули прямо над головой в ящик с консервами вошли. И знойная женщина, мечта поэта, рядом стоя бюстом колыхала. Остальные все на мерзлую землю легли. Нигде я таких непримиримых людей не встречал. Стреляли до последнего патрона. У одного голова прострелена, а магазин все равно пустой. Нет, чтоб мирно жребий бросить, раз не договорились.

- Парни, я не в доле, заявляю официально, пока мне никто в спину не выстрелил. Если вам ребенок мешает, мы его в детский дом определим, - сообщил я всем свою позицию.

Не удалось мне доброе дело. А жаль. Не их. Они сами свою судьбу выбрали. Загадал я, что если получится кому-то помочь, то с Крепышом все будет в порядке. Дорога назад все равно одна – через Припять. Есть намерение постучаться еще раз в двери ДК «Энергетик». Пройтись по его широким коридорам и актовому залу, оставляя о своем визите долгую память. Не нравятся мне люди, сидящие возле костров, вокруг которых головы человеческие с черепами вперемешку на колья насажены.

Тут машина к нам подошла. Вездеход арктический на больших колесах, экологически безопасный. Это у нас Север гусеничная техника осваивала, а полярная тундра очень нежная и слабая. Двадцать лет ей надо, чтобы след от траков затянуть. Берегите природу Родины, мать вашу, отдыхайте на Кипре!

Кеннеди с Гонсалесом из машины вылезли, оператор за ними вслед. Уже снимает. У янки многое русского человека смешит, их любовь к комиксам, к упрощенной подаче материала, но они всегда свое дело делают. Оператор будет снимать даже всадников Апокалипсиса. И ад за ними крупным планом.

- В чем дело? – Кеннеди меня спрашивает.

А для нас с Умником соврать дело привычное. Мы с ним, если кого за день не обманем, ужинаем без аппетита, и спать не можем.

- Массовое самоубийство, - говорю. – Сектанты не захотели жить в мире полном греха и соблазнов. У вас тоже такое было в Гайане.

Умник им сразу старую хронику на экраны скидывает. А мы, россияне, свои дела заканчиваем.

- Время принятия решения, - говорю жестко. – Самолет желательно на базу в Киев вернуть, там, правда, груз обратно в склад заберут, но без денег не останетесь. Каждому по четыреста тысяч долларов. На обзаведение хозяйством. И народ на базе нужен. Работы полно. Или мы вас заправляем, и летите, куда глаза глядят.

Летчик голову повесил.

- В чем дело? – спрашиваю.

Отвечает он, что никакая медкомиссия его к полетам не допустит. Вот ерунда, смеюсь. На аэродроме пусть найдет Овсова, и тот все устроит. Правда, до первого срыва задания. Ну, это как везде. Только на гражданке увольняют с выговором в личное дело, а у нас его занесут на надгробие. И все дела.

Экипаж разъяснение устроило, и стали они в новый рейс собираться. На Киев.

Умник им маршрут на карту вывел. Немецкий пилот самолет на Красную площадь сажал, а уж транзитом пройти, задача совсем простая. Спихнул я этот груз с плеч долой, помахал им вслед, и подумал, может быть, и этого хватит, чтобы у Крепыша все было хорошо? А остальные не в счет.

Трупы мы в печи местной ТЭЦ сожгли. Угля там три бункера полных. Со времен Союза, полагаю, резерв. Вот и пригодился. Не к чему нам здесь всякие следователи из прокуратуры. Не были нужны эти люди никому при жизни, нечего их беспокоить и после смерти. Как сказал один политик по поводу одной подводной лодки: «Она утонула». Они умерли. Осушим слезы наши, ибо завтра нам может предстоять то, из-за чего живые позавидуют мертвым. По любому.

Гонсалес, душка, слегка побледнел от нашей работы. У них самолет был с вертикальным взлетом и посадкой, чтоб от состояния полосы не зависеть, а в воздухе болтались штурмовики прикрытия, самолет электронной разведки и заправщик. На земле они уже развернули автономный модуль на двенадцать человек с биотуалетом. А душа у них не было. Вот облом.